Товарищ Кощей

Гусев вздохнул и попытался повернуться на бок, но что-то держало. По ощущениям -- какой-то шутник к койке привязал. Интересно, кто это такой смелый сыскался? Не напарник -- это точно. Не его манера. Вот Гек мог бы. Но, опять же, вопрос: когда это сержант госбезопасности Пучков успел охренеть настолько, чтобы над непосредственным начальником такие шутки шутить?..

Почувствовав, что ещё немного, и закипит, Сергей сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и непроизвольно поморщился -- рёбра отозвались болью. Как и в первый раз. Но тогда он как-то не обратил на это внимания, хотя в памяти отложилось... А сейчас...

Глаза открываться не хотели. Вот не хотели -- и всё! Потому что команды не было. Всё равно чьей -- Командира, напарника, дежурного по группе... А раз команды не было, значит, можно поспать ещё. Ну, или просто полежать с закрытыми глазами. И, раз уж заснуть не получается, подумать над планом на сегодня. Это Командир научил: если есть возможность, не несись куда-то сломя голову, а сначала подумай, что, как и в каком порядке будешь делать.

Так! Стоп! Нельзя спать! Надо выяснить, что это за дурацкие шутки, и...

Гусев снова попробовал пошевелиться, и снова ничего не вышло. Зато над головой, очень близко раздался знакомый перестук косточек, а пару секунд спустя с другой стороны -- со стороны ног -- кто-то испуганно ойкнул. Звонко так ойкнул. Девичьим голоском. Как серебряный колокольчик прозвенел. И что удивительно -- это девичье ойканье сработало не хуже команды "Подъём!"... Ну... Частично. Да. То есть глаза открылись, а тело осталось неподвижным. Даже голову не получилось поднять. А жаль! Хозяйка такого звонкого голоска уж точно заслуживает, чтобы на неё посмотрели!

А потом ещё раз. Посмотрели.

А потом -- познакомились.

А потом... над майором возникло юное личико с курносым носиком и не слишком полными, но и не слишком тонкими -- в самый раз -- губками. А ещё -- тоже не слишком большие, но и не слишком маленькие карие глаза, часто хлопающие (это Серёга отметил особо) длинными пушистыми ресницами, и выбивающаяся из-под белой косынки медно-рыжая прядка. И эта прядка, повисев секунду над Гусевым, спросила удивлённо-испуганным полушёпотом:

- Ой, товарищ командир, а вы очнулись?!

- Очнулся? - непонимающе переспросил Сергей, с трудом фокусируя взгляд на этой рыжей прядке, которая, оказывается, не только мило выглядит, но ещё и разговаривает тем самым звенящим голоском.

- Очнулись! Очнулись! - теперь уже радостно-восторженно подтвердила прядка и затараторила, стараясь вывалить на майора все те сведения, которые, по её мнению, тому ну просто необходимо было знать: - А вы у нас в медсанбате! Вы у нас три дня назад были! Вы и товарищ Кощей! А вчера товарищ Кощей вас принёс! И они с Розалией Альбертовной поругались! Потому что товарищ Кощей хотел вас по-своему лечить, а Розалия Альбертовна...

Почувствовав, что уплывает, Гусев прикрыл глаза и закачался на ласковых волнах Темноты, почему-то тихо звенящих серебряным колокольчиком девичьего голоска...

Когда он открыл глаза в следующий раз, над головой снова коротко протрещали косточки и снова им ответил голос. Только уже не девичий, а старушечий, ворчливый:

- Ну чего тебе, сила нечистая? Чего растрещался-то? - и над майором возникло другое лицо -- немолодое, морщинистое. Заметив, что Сергей не спит, оно всполошилось: - Ох ты ж, батюшки-светы! Опамятовался страдалец-то наш! Глазоньки свои раскрыл ясные!...

И вот так, причитая и приговаривая, новая сиделка ловко напоила Гусева каким-то питьём, которое, оказывается, оставил "товарищ Кощей" с наказом давать каждый раз, как "болящий" проснётся, но "Ксанка, тарахтелка пустоголовая", заболталась и забыла. Ещё ему сообщили, что пока он спал, приходили врачи и снова "товарищ Кощей". Точнее, сначала пришёл "товарищ", и пока он осматривал "страдальца", пришла главный врач, та самая Розалия-как-её-там. И они опять то ли поругались, то ли поспорили, потом вместе ушли, а потом "товарищ" вернулся уже один, повторил своё распоряжение про "поить, как проснётся", и сказал, что через два дня, если считать и этот, его заберёт.

Потом санитарка пристроила Сергею под одеяло утку и, сказав, что отойдёт ненадолго, вышла. Вернулась минут через пять. Вытащила утку и, судя по скрипу петель, снова вышла, а вместо неё, ступая почти бесшумно, в палату вошёл...

Вошла. Гусев понял это, когда над ним появилась голова немолодой -- лет сорок пять на вид -- женщины в белой шапочке, которую обрамляли довольно короткие завивающиеся крупными кольцами тёмные локоны. Сергей мысленно хмыкнул: по одной этой голове можно было определить местное большое начальство -- санитарки, вон, в косынках да с убранными волосами, а тут...

Поздоровавшись, женщина представилась и оказалась той самой Розалией Альбертовной, с которой, если верить Ксанке, ругался князь. Очень ответственной Розалией Альбертовной -- Гусев понял это по тому, что сначала она спросила его о самочувствии, потом поводила перед глазами оттопыренным указательным пальцем и только после всего этого принялась мягко объяснять, что народные средства -- они, конечно, дело хорошее, но достижения современной медицины...

Слушая её голос, такой негромкий и мягкий, Сергей прикрыл глаза и даже не заметил как снова оказался в ласковых объятиях Темноты...

В третий раз Гусева разбудило ощущение чужого присутствия. В палате был кто-то ещё, и этот кто-то очень походил на...

- Да я это, я, - проскрежетало в ту же секунду, как майор узнал посетителя. - С этой... как её... - ничем не примечательный сгусток Силы, который Гусев поначалу принял за сиделку, при этих словах стал наливаться багровой яростью. - А! Вспомнил! С дамой!

К ярости добавилось возмущение, и эта смесь стала очень быстро раскаляться, выбрасывая в направлении тёмного пятна (ну, точнее, пустого -- так виделся князь в Силе. Не зная, что искать, хрен найдёшь. Да и если знаешь...) языки "пламени". И эти языки тянулись-тянулись и вдруг застыли. И сгусток... застыл. Застыл и стал похожим на удивительный и прекрасный цветок... Любоваться которым почему-то не было ни малейшего желания. Так что Сергей ещё раз прошёлся Силой вокруг себя и, не обнаружив больше ничего интересного, открыл глаза.

Никто над головой костями не стучал, как в прошлые разы, зато раздалось знакомое хмыканье и язвительный вопрос, не собирается ли "Старший Гусев" всю оставшуюся жизнь так валяться. Проглотив просившийся на язык ответ, Сергей для начала попробовал повернуть голову. Получилось. Однако шея отозвалась болью и наружу запросилось очередное ругательство. Пришлось срочно превращать его в шипение. После чего объяснять возникшему из воздуха и озабоченно глядящему то ли напарнику, то ли учителю, то ли всё сразу, что на самом деле не так уж и больно. Просто неожиданно.

Потом осторожно пошевелил сначала правой рукой, затем левой, затем снова покрутил головой и, наконец, сообщил не отводящему взгляда Кощею, что, в общем, всё, как и в тот раз. Ну и получил в награду свёрток, в котором оказались кальсоны и нательная рубаха. Новые. Явно князь старшину тряханул...

Потом Гусев опять шевелил по очереди руками, ногами и головой, но теперь уже не заботясь о том, чтобы не свалилось одеяло. Потом он попробовал сесть, потом встать... В общем, как сказал один умный человек, всё повторяется...

Наконец, когда Сергей, сделав два круга по палате, снова опустился на койку, князь, отступив на шаг и внимательно его оглядев, спросил, что майор предпочитает: отправиться домой или пролежать тут ещё сутки? Или, может, в госпиталь?..

Гусев, которому в кои-то веки предложили выбор аж из трёх возможностей, насторожился. Жизнь приучила, что если вдруг становится слишком хорошо, значит, где-то не доглядел. Другое дело, что сейчас можно было не пытаться выяснить что-то окольными путями, а спросить прямо.