Товарищ Кощей

Неторопливо шагая по проезжей части -- тротуар узкий, рядом идти не удобно, а машин всё равно нет -- они успели отойти от магазина метров на двадцать, когда Кощей стал рассказывать. О том, что у него в тереме целая светлица отведена для книг. А книг этих у него аж десяток и ещё восемь. И ещё свитки -- три десятка и один. И собрание это -- пока князь за ним следил -- было самым большим на землях наших. А книги были -- Кощей развёл руки, показывая размер, и Гусев уважительно кивнул: тому злополучному альбому до них -- как от Москвы до Парижа на четвереньках. А ещё буквицы в этих книгах были одна к одной выписаны. А чернила -- на железе сделаны. А листы -- пергамент лучшей выделки, а не какая-то там бумага или, прости Мать-Земля, папирус. И рисунки, какие есть, не все одним цветом сделаны. А иные краски и из каменьев самоцветных, в пыль истолчённых, а...

А идущий рядом Гусев представлял эти самые древние книги, мысленно сравнивал их с теперешними и с грустью думал, что новые знания и умения -- это, конечно, хорошо. Но зачем при этом забывать старые?..

Ровно в тринадцать часов пятьдесят пять минут полковник Колычев, спецсотрудник Кощей и капитан Гусев вошли в приёмную большого начальника. Гусев определил это -- что начальник большой -- по сидящему за массивным столом адъютанту в звании аж майора государственной безопасности. Хотя, если подумать, было и ещё одно обстоятельство: к маленькому начальнику Командир просто бы не пошёл, поскольку, как выражается князь, будет "не по чину" и "урон чести".

Адъютант внимательно их осмотрел, явно остался доволен и кивком указал на стоящие у стены стулья.

В тринадцать часов пятьдесят девять минут адъютант встал из-за стола и зашёл в кабинет начальника, откуда вышел почти сразу же и пригласил Командира, князя и капитана заходить.

В четырнадцать часов ровно полковник Колычев, спецсотрудник Кощей и капитан Гусев вошли в кабинет, принадлежащий, как оказалось, Народному Комиссару Внутренних Дел товарищу Берии Лаврентию Павловичу.

В четырнадцать часов ноль одну минуту Гусев вдруг обнаружил, что снова стоит в приёмной, рядом ошалело озирается Командир, а из-за массивного стола на них с удивлением пялится адъютант...

Всеобщее удивление, а также ошеломление, обалдение, охренение и кое-что похуже продолжались недолго -- не больше минуты. После чего капитан с полковником в один голос спросили:

- Что за...?

Посмотрели друг на друга, на дверь, опять друг на друга и дружно выдохнули:

- Кощей!

А Гусев ещё и подумал при этом, что теперь понятно, как князь проходил мимо бдительной дежурной по этажу. Потому что, если подумать, какая разница, через что просачиваться -- через межэтажное перекрытие, через стену или, как сейчас, через дверь? Или, опять же, как сейчас не самому просачиваться, а пропихнуть двоих, можно сказать, боевых товарищей. Не предупреждая и не договариваясь заранее. Потому что а зачем? Сами...

- Товарищи командиры, а что происходит? - сердито сдвинув брови, потребовал объяснений адъютант Наркома.

Гусев, отвлёкшись от раскручивания обиды, раскрыл было рот, чтобы ответить, но посмотрел на Командира и промолчал. В конце концов, тут присутствует старший начальник, влезать поперёд которого неприлично. Старший начальник же, судя по задумчивому взгляду, решал сложную проблему: что именно рассказать. Потому что адъютант наркома -- это, что бы он о себе ни думал, всё же не сам нарком.

Адъютант не торопил. Похоже, подумал Сергей, чуял развившимся в этих коридорах и кабинетах чутьём, что дело... В общем, то ещё. И не спросить тоже не мог, потому что если вдруг его самого потом спросят, одно дело, если он скажет, что ему не ответили, и совсем другое -- что побоялся спросить.

Колычев в конце концов явно пришёл к такому же выводу, однако посылать любопытного куда подальше не стал, а с таинственным видом, понизив голос чуть ли не до шёпота, сообщил:

- Товарищу спецсотруднику необходимо поговорить с товарищем Наркомом, - Командир сделал многозначительную паузу (как это у него получилось, Гусев не понял) и ещё более многозначительно закончил: - Без свидетелей!

Капитан готов был поклясться, что после этих слов гонору у адъютанта поубавилось. Нет, он по-прежнему продолжал хмурить брови и изображать строгий взгляд, однако теперь как-то нерешительно. Да и руку, которую уже тянул к двери, тут же отдёрнул ("И запах поменялся", - влез ехидный внутренний голос). Похоже, хорошо представлял, что бывает с нежелательными свидетелями.

Ещё капитан готов был поклясться, что он, Серёга Гусев, растяпа и олух: вот почему Командир понял, что князь таким образом вывел его и капитана из-под удара, а сам Гусев -- нет? Вместо того чтобы пошевелить извилинами, он заподозрил боевого товарища неизвестно в чём и обиделся! Командир осназа, дери его за ногу. Дитё неразумное.

Сергей бы ещё долго занимался самобичеванием, но тут дверь, отодвинув полковника, открылась и из кабинета вышел князь. Оглядев присутствующих своими полыхающими зеленью глазами ("А когда гуляли, они у него так не светились!" - отметил внутренний голос), он ехидно спросил:

- Ну что, сплетничаете?

- А что ещё делать с такими-то подчинёнными? - вздохнул Командир.

Сочувственно покивав, Кощей посмотрел на адъютанта:

- Этак через минуту-две доложи, что тут полковник Колычев ждёт.

- А почему не сейчас? - сдвинул брови к переносице адъютант.

Князь, пожав плечами, - мол, моё дело предупредить, - отошёл к стульям и опустился на один из них. Потом откинулся на спинку и прикрыл глаза -- всё, что хотел, он сказал.

Посмотрев на него с тщательно скрываемым (однако Гусев всё равно заметил!) изумлением, майор ГБ всё же постоял немного и только потом, решив, очевидно, что минута истекла, нырнул в кабинет. Вышел он оттуда почти сразу и пригласил полковника Колычева входить, а сам, добредя до своего места и усевшись, принялся перебирать лежащие на столе бумаги. При этом он то и дело косился на непонятного спецсотрудника, способного откалывать фокусы, никак не совместимые с материалистическим взглядом на мир. В других обстоятельствах он бы, конечно, не поверил, но Хозяин...

Гусева, следившего за адъютантом, по примеру Кощея, из-под полуопущенных век и каким-то образом чётко понимавшего, о чём тот думает, это забавляло. Он сам не так давно столкнулся с этой проблемой: теория говорит одно, а вот практика... Однако приспособился. Приспособился и не сошёл при этом с ума. Вот и адъютант приспособится. Так что...

После встречи с Наркомом Колычев и Кощей с Гусевым сразу поехали на аэродром, и только там, пока они ожидали вылета, молчавший всю дорогу Командир наконец-то разлепил губы:

- О том, что было, никому ни слова.

- Слушаюсь! - вытянулся капитан, подумав при этом, что если и расскажешь кому-нибудь, то всё равно не поверят. Только вралём считать станут.

- Даже своим! - уточнил Колычев.

- Слушаюсь! - Гусев попытался вытянуться ещё больше, но было уже некуда.

С подозрением оглядев его с головы до ног, Иван Петрович хмыкнул и до прибытия на базу больше не сказал ни слова.

На следующий день после возвращения Гусева с Кощеем отправили к пехотинцам. Те совершенно случайно и, как говорится, на дурика ухитрились ухватить аж целого оберста, сиречь полковника, и, шалея от собственной удачливости, поспешили похвастаться, не допросив толком.

Поскольку с успехами было туго, радостная весть разлетелась в несколько раз быстрее, например, слухов об очередном поражении. Ну и достигла нужных ушей. И в результате капитан с князем отправились объяснять счастливчикам, что если долго (или много, или часто, или просто не вовремя) чем-то хвастаться, можно и...

В качестве утешения они должны были передать, что командир участвовавшей в захвате группы получит "Красную звезду", остальные участники захвата - "ЗБЗ"*, а их командование -- благодарность с занесением в личное дело. По нынешним временам -- более чем щедро...