Страница 24 из 33
— Я не стану более выходить по вечерам! — прошептал Дусе.
— О, вы, папа Дусе, вы можете быть спокойны! — с насмешливой сострадательностью заметил господин Роншоно.
— Почему же это, позвольте спросить?
— Разве вы не обратили внимания, что все, которые исчезают — богаты, молоды и красивы.
— Мне кажется, — отвечал несколько обиженный Дусе, — что у меня есть достаток и что моя наружность…
— О да, папа Дусе, — продолжал неумолимый Роншоно, — я охотно верю, что вы были молоды в свое время и недурны… также в свое время! Теперь же вы весите слишком много и вас нелегко похитить. Хе! хе! хе!
— Это я понимаю! — поспешил покончить щекотливый разговор господин Дусе. — Я хотел сказать только, что эти исчезновения наводят страх на жителей.
— Да, эти исчезновения наводят страх на жителей! — повторила буфетчица, желавшая угодить всем своим клиентам.
— Господин Дусе столь же прав, сколько и господин Роншоно.
В разговор вмешался господин Пиншар.
— Что вы верите всем этим глупостям! Это просто правительство отводит глаза от своей политики. Я ни на грош не верю этим газетам.
— Однако, Constitutio
— Siecle… — возразил Роншоно.
— Это, вероятно, напечатано и в Debats?
И Пиншар любезно обратился к Дюрану:
— Виноват, господин Дюран, в вашей газете также упоминается о деле?
Дюран сделал утвердительный жест головой.
— Ведь я говорил же это! — продолжал Пиншар. — Газеты все одни и те же. Я знаю, как их составляют. Мне объяснил это один литератор. Я могу сообщить вам этот секрет…
Слушатели насторожили уши.
Госпожа Гудар также сгорала от любопытства и не сводила своих круглых глаз с Пиншара.
Тот продолжал:
— Ежедневные газеты разделены на две половины. Политическая часть их независима. Что же касается заметок, известий, случаев и новостей, то все это оплачивается построчно газетными лицами или правительством. Последнее может поместить известие о небывалом бунте за ту же цену, за какую Ларош-Монсель помещает свои объявления о винах.
— Вы заговорили о Ларош-Монселе, — начал Дусе. — А знаете ли вы, что его сын также исчез? Вот уже две недели, как его не видно…
Дусе остановился и перевел дух.
— Что же это доказывает? — спросил господин Пиншар.
— Это доказывает, что газеты не врут.
— Ха! ха! ха!
— Конечно, так!
— И вы думаете, что Ларош-Монсель улетучился, как дым?
— Да, сударь!
— Ха, ха, ха! папа Дусе! ха, ха, ха! Если б тут не было дамы, я сказал бы вам, что с ним сделалось! Я знаю это по опыту. Эти богатые молодые люди любят повеселиться. Они пропадают по целым месяцам, если встретят девочку по своему вкусу в Прадо. Впрочем, довольно! Госпожа Гудар, ваш кофе прелестен!..
Госпожа Гудар покраснела. Господин Пиншар любил иногда сболтнуть.
Наступило молчание.
Внезапно входная дверь быстро растворилась.
В кафе влетел винный куртье с криком:
— Гарсон! Рома, горячей воды, сахара и лимон! Мое почтение, госпожа Гудар! Здравствуйте, господа! Я приготовлю себе грог! Я еще не обедал сегодня!
Изготовив себе грог и отхлебнув изрядный глоток из стакана, куртье произнес следующие слова:
— Я нашел сына Ларош-Монселя!
Эффект, произведенный этими словами, был просто неописуем.
Госпожа Гудар привскочила с места, господин Дюран положил свою газету, гарсон уронил поднос.
— О, Боже мой, да, продолжал куртье, — мне нужно было зайти в город за заказами и я возвращался домой, не спеша. Было около трех часов. Я шел Новым Рынком и прежде, нежели поворотить на мост, вздумал зайти развлечься в маленькое здание на углу, вы знаете!..
— В морг! — отвечал Дусе.
— Именно! Я вхожу и вижу за стеклом на доске… кого бы вы думали? Господина Адриена Монселя! Вы не поверите, как это поразило меня! Имея три года дела с его отцом, я узнал его с первого взгляда. Меня пригласили для дачи заявления. Я увидел его вблизи. Он был бледен, как полотно. Даже это удивило меня. Обыкновенно, утопленники имеют багровый цвет лица.
— Значит, сын Ларош-Монселя утонул! — сказал Пиншар.
— Конечно, его нашли в Сене.
— И это, по-вашему, — спросил Роншоно, — случайность или?..
— Вероятно, случайность. Господин Ларош-Монсель имел все данные, чтобы дорожить жизнью: двадцать три года, красив, богат. Он, вероятно, упал в воду.
— Или его бросили, — возразил Дусе. — В Париже много злодеев…
— Ба! на нем все цело! Часы найдены при нем, деньги также. На теле нет знаков насилия. Ах, впрочем, была маленькая царапина на шее, над левым ухом. Это, вероятно, оцарапал его веслом лодочник.
Не успел куртье кончить своего рассказа, как господин Дюран положил газету, взял шляпу и зонт и поспешно вышел.
После его ухода посетители кафе продолжали обсуждать это странное приключение.
VIII
ДЮРАН ИЗУЧАЕТ РАЗЛИЧНЫЕ ПОРОДЫ ВАМПИРОВ
Господин Дюран взвешивал все прочитанное и слышанное в кафе.
Все это произвело на него тем большее впечатление, что он уже знал об исчезновении Гастона.
Последнее сообщил ему доктор Моньо, домашний врач семьи молодого человека.
Доктор Моньо был когда-то его учеником и сохранил знакомство с ним, изредка навещая своего учителя.
Господин Дюран отправился к нему.
Доктор собирался именно отправиться в особняк, где жила семья Гастона.
Родители молодого человека пожелали набальзамировать тело несчастного.
Господин Дюран попросил своего собрата взять его к себе в помощники.
Ничего не могло быть легче.
Доктор Моньо хотел и без того взять себе помощника, так что тотчас же согласился на просьбу своего прежнего учителя.
Господин Дюран мог свободно осмотреть в комнате, где лежал покойник, его тело и легкую рану на шее.
Он удалился, не сообщив никому результатов своих наблюдений.
На другой день, рано утром, он отправился в морг и получил доступ в комнату, где находились еще останки молодого Ларош-Монселя.
Он с ужасом убедился, что маленькая царапина, о которой говорил куртье, имела весьма странное свойство.
Эта почти незаметная ранка точь-в-точь походила на ранку Гастона и на рубец над левым ухом Рожера.
Господин Дюран вернулся домой.
Он провел целый день, перелистывая книги и делая из них выписки.
Наступил вечер. Он отправился на улицу Урсулинок, тихо позвонил у калитки, молча прошел сад и вошел в дом.
Рожер уже спал.
Сама вышла в залу. Она казалась озабоченной.
Однако здоровье больного было как нельзя лучше. Он ежедневно гулял и два раза был в театре, что оказало на него благотворное влияние.
Нравственная сторона его была еще поражена, физическая же — почти совершенно поправилась.
Господин Дюран начал спрашивать:
— Рожер никогда не обращал внимания, во время прогулки, на какую-либо женщину? Или не обращала ли внимания на него какая-нибудь женщина?
Черные брови Самы нахмурились.
— Во время прогулки, — отвечала она, — все женщины смотрят на Рожера.
— И ни одна из встречавшихся с вами женщин не обратила на себя вашего внимания?
— Ни одна! — презрительно сжав губы, отвечала Сама.
Господин Дюран встал и в волнении прошелся по комнате. Он подошел к Саме и, взяв ее за руку, сказал решительным тоном:
— Сударыня, нам угрожает опасность.
— Я верю! — отвечала, нисколько не удивившись, Сама.
— Почем вы это знаете?
— Я и сама не знаю. Я чувствую это, а предчувствия никогда, никогда не обманывают меня.
— В таком случае, они скоро осуществятся. Но почему же вы никогда не говорили мне об этом?
— Я не смела. Что могла сказать я вам определенного? Ничего! А мои предположения и предчувствия… как я думала — не имеют никакой цены в глазах ученого. Вы верующий?
— Это было бы слишком.
— Значит, вы не верите? — печально переспросила Сама.
— Это было бы неточно, — возразил Дюран. — Прежде, когда я был молод и здоров, я верил во все, верил в дружбу, в любовь женщины и даже в медицину.