Страница 21 из 33
В комнату было внесено огромное количество дров и велено было починить камин.
С этой минуты господин Дюран стал реже посещать кафе Ласепед, к великому удивлению госпожи Берлокен. Все это произвело немало шума в доме.
Соседки стали чаще собираться к госпоже Берлокен и за чашкой кофе шли бесконечные толки о странных людях, поселившихся в доме.
— Вы бы подучили Шапуля разузнать все! — говорили кумушки.
Но Шапудь сам сгорал от любопытства и начал, купно с Паради, следить за незнакомцами.
Они узнали скоро, что одного из них зовут Бирруб и что другой редко выходит из своей комнаты, где постоянно поддерживает огонь в камине.
Бирруб же часто выходил из дома. Они стали следить за ним.
Незнакомец бродил по городу, останавливаясь иногда перед уличными фокусниками.
Он любил преимущественно бродить по набережным и смотреть, как таскают клади с пароходов.
Он подходил иногда к какой-нибудь бочке из больших, брал ее в руки и раскачивал в воздухе с самодовольным видом.
Увидя когда-либо, как шесть или семь человек носильщиков тащили на себе какую-либо тяжесть, он не мог выдержать, останавливал их, брал их ношу и нес ее, как щепку.
Дотащивши ее до места назначения, он шел далее, даже не оглянувшись.
— Это Геркулес! — говорил себе Паради.
Однако, господин Дюран скоро запретил Биррубу эти невинные забавы, которые обращали на него всеобщее внимание.
Тогда гамены перенесли свои наблюдения на другого чужестранца.
Однажды Шапуль надел туфли и осторожно подкрался к двери комнаты, занимаемой двумя странными людьми.
Он тихо нагнулся, опершись руками на колени, и приложил глаз к замочной скважине.
В камине с глухим треском горели дрова. Пламя их ярко освещало всю комнату.
Чужестранец стоял посредине комнаты и ел рис, только что приготовленный им самим.
Окончив свой обед, он взял в углу знаменитый ящик, обернутый шерстяной материей, уселся перед огнем и открыл его.
Потом, достав из кармана флейту, он начал наигрывать печальный, тихий мотив, пристально глядя в открытый ящик.
Мало-помалу ящик начал трястись, но ничего еще не было видно.
Человек продолжал свою странную музыку. Наконец из ящика показалось нечто черное и длинное.
Шапуль едва удержался от крика изумления. То была змея.
Раздувшаяся шея змеи была толще ее треугольной головы.
Шапуль вспомнил, что видел подобную змею в зоологическом саду. Та была только поменьше и считалась одной из опаснейших змей Индии.
Покачавшись немного, кобра-капелла вытянулась и обвилась вокруг шеи и плеч человека, который все продолжал играть на своей флейте.
Зрелище это было способно внушить ужас.
— Это колдун! — сказал себе Шапуль.
И он сбежал вниз со страхом в душе.
Никогда не видев очарователей змей, он никак не мог объяснить себе все виденное.
Шапуль не заикнулся об этом ни госпоже Берлокен, ни даже Паради! На вопросы тетки он отвечал:
— Это, должно быть, драматические артисты. Они, вероятно, скоро будут дебютировать в каком-либо театре. Нечего и говорить — они очень порядочные люди.
А сам думал про себя:
«Толстый Бирруб чертовски силен. Другого слушается змея. Оба повинуются господину Дюрану. Вот так господин этот Дюран!»
IV
ДОМ ДОКТОРА САМА
В 1841 году Париж сохранял еще свой живописный вид.
В нем были кварталы, походившие на небольшие провинциальные городки. Жители их вели правильную, скромную жизнь. На улицах не раздавался шум экипажей, воздух не оглашался криками и бранью.
Эти тихие улицы находились по преимуществу около Люксембурга. Такова была улица Урсулинок — довольно широкая, хотя и похожая по своей величине скорее на переулок.
Она как будто составляла часть самого монастыря.
В промежутках между камнями мостовой росла трава, а по стенам домов лепился мох.
Почти на самой середине улицы находилась калитка зеленого цвета. Калитка эта вела в сад, а за садом находился небольшой дом.
Дом этот казался необитаемым. Ни шума, ни движения.
На улице также царствовала тишина. Прохожие в этой местности были очень редки.
Если позвонить в колокольчик калитки, то ее отворяла служанка — толстая, неопределенных лет женщина огромного роста и размеров.
Этой почтенной особе жилось не особенно весело. Госпожа Орели любила поговорить, а говорить было не с кем.
Дом этот часто посещался господином Дюраном, но последний никогда не говорил ни слова с экономкой. Бедная женщина ревностно посещала церковь и отводила душу редкими разговорами с факторами и поставщиками.
Чаще всего являлся мальчик из книжного магазина, приносивший книги и брошюры. Заинтересованный таинственностью дома, он часто пускался в беседы с экономкой.
Однажды, идя садом, он сказал Орели:
— А много читают ваши ученые.
— Ученые? Но, любезный, старший будет помоложе вас! У другого же и пушка на верхней губе нет.
— Смешной народ, значит.
— Не смешной, а странный.
— И долго они живут здесь, эти философы?
— Я не знаю, философы ли они, но приехали они издалека. Они купили этот дом полтора года тому назад. Они ни с кем не знаются и к ним ходит только немой старичок. Они ходят гулять иногда в Люксембургский сад. Старший, говорят, болен.
— Что же с ним такое?
— Не знаю. У него такой истощенный вид, что страшно даже смотреть. Вдобавок у него, кажется, немножко повреждена голова.
— А другой?
— Другой здоров. К тому же, он сам доктор.
— Как? Доктор и такой молодой?
— Да, милостивый государь. Все бывшие у нас доктора даже удивлялись этому. Он, а не кто другой, вылечит нашего больного!
— Вам, должно быть, живется здесь недурно!
— Благодарю! Целый день возня. Впрочем, я не могу пожаловаться на господ. Они очень кротки и платят хорошо. Я к ним уже привязалась.
— Я бы не мог ужиться с таким странными людьми!
Орели несколько обиделась.
— Чем же странные? И с какой стати вы позволяете себе говорить это о людях, которые делают у вас такие значительные закупки!
Наконец мальчик удалился.
Орели проводила его насмешливой улыбкой и побежала за тряпкой, чтобы подтереть следы, оставленные его ногами на паркете.
— Нагрязнил еще, негодяй! — бормотала она с негодованием.
Потом она отправилась во второй этаж с книгами под мышкой. Подойдя к двери одной комнаты, она постучала.
Молодой голос приказал ей войти.
Экономка отворила двери и вошла в комнату.
Комната эта была довольно обширна. Старинная мебель и мольберт составляли все ее убранство. Молодые люди были заняты чтением.
Один из них лежал в кресле.
Он был очень бледен, губы его были бескровны, руки прозрачны и пробивавшаяся на голове седина говорила о преждевременном истощении.
Лицо было красиво, но большие, прозрачные глаза имели какое-то необыкновенное выражение.
Другой молодой человек сидел, облокотившись на стол, и ровным голосом читал книгу. Лицо его было ослепительной красоты.
Ему казалось не более двадцати лет. Желтоватый цвет лица и черные волосы указывали на иностранное происхождение.
Эти молодые люди составляли резкий контраст с выцветшей обстановкой комнаты.
— Что такое? — спросил грудным голосом младший, увидя остановившуюся на пороге экономку.
— Книги господину доктору Саму, — отвечала та, кладя книги на стол. — А это господину Рожеру Болье.
Она поклонилась и вышла с материнской улыбкой на устах.
V
ИЗ КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ УЗНАЕТ, КТО ТАКОЙ ДОКТОР САМ, И МНОГОЕ ДРУГОЕ
Оставшись наедине, молодые люди несколько времени молчали.
Затем лежавший привстал с своего кресла и, устремив на своего товарища нерешительный взгляд, сказал колеблющимся голосом:
— Сам… я был сумасшедшим, не правда ли?
— Какое нехорошее слово! Выбыли больны, очень больны, но теперь вы выздоравливаете. Только голова ваша все еще немного слаба.