Возвращение «Летучего голландца»

Всякий раз, когда они оглашали ресторан звонкими воплями, кто-нибудь из официантов или посетителей пугался и напускал на лицо фальшивую улыбку, мол, он не имеет ничего против резвящихся малышей. Их матери, сидящие вдалеке друг от друга, не делали своим сыновьям замечаний, но изредка обменивались долгими взглядами, в которых дружелюбия было ничуть не меньше, чем духа соперничества. Обе были симпатичными, и Быков старательно избегал бросать на них слишком долгие взгляды, чтобы не смущать ни самих женщин, ни их спутников.

Делая заказ, он уже имел представление о некоторых блюдах и успел усвоить, что ни одно из них не обходится без главных компонентов мексиканской кухни: кукурузных лепешек тортильяс и острого перца чили. К этому прилагаются мясные фарши, горы фасоли, наслоения сыра и томатные соусы всевозможной густоты. Считая себя если не знатоком, то едоком вполне опытным, Быков попросил принести себе халапеньо, который должен был стать главной изюминкой этого сольного банкета.

– Халапеньо? – переспросил официант.

Профессиональная этика не позволяла ему отговаривать клиента или проявлять сомнение. Поэтому он просто сделал вид, что не расслышал. Тем самым бледнолицему туристу давалась возможность отменить заказ и пойти на попятный без ущерба для своего достоинства.

– Да, – подтвердил Быков. – Халапеньо. На хорошо прожаренном стейке. Как же он называется…

– Аррачеро, – подсказал официант, смягчив рычащее слово полуулыбкой. – Итак, господин желает прожаренный аррачеро с…

Он поднял брови, предлагая Быкову закончить самому.

– Халапеньо, – сказал тот и не удержался от маленькой мести, пояснив с самым невинным выражением лица: – Это такой перец зеленый. – Он показал пальцами. – Говорят, очень острый.

– Да, – согласился официант, опуская глаза. – Но не самый острый.

– Есть острее?

– Например, серрано. А король всех перцев – хабанеро.

– Хабанеро, – с удовольствием повторил Быков. – Вот что, дружок, неси мне его, а не халапеньо. И, конечно, чего-нибудь запить. – Он подмигнул, давая понять, что кое-что понимает в острых приправах. – Бутылку воды без газа и красного вина…

– «Мерло»? – произнес официант, как бы размышляя вслух.

– Нет, что-то местное, – решил Быков. – Если уж наслаждаться мексиканской кухней, то по полной программе, не так ли?

– Си, сеньор. Я принесу «Кариньян», если желаете.

Быков изъявил такое желание и остался ждать, поглядывая сквозь панорамное окно на Мехико. Его левая рука была вольготно переброшена через спинку стула, а правая бесцельно листала сенсорные страницы мобильника. Почувствовав на себе взгляд одной из мамаш, он машинально распрямил спину и подобрал живот. За минувший год он сбросил вес до девяноста килограмм, но при его росте это было многовато. Будь Быков на полголовы выше, он со своими усами мог бы сыграть роль Портоса в очередной экранизации бессмертной мушкетерской саги. Волосы его, правда, с каждым годом утрачивали былую пышность, так что приходилось стричь их все короче и короче, отказываясь от романтического облика. Зато одевался Быков по-прежнему непринужденно и свободно, показывая тем самым, что в его положении совсем не обязательно рядиться в пиджаки, галстуки и скучные однотонные рубашки.

Не переставая посматривать на дисплей, Быков покосился на мать маленького мальчугана и с некоторым огорчением понял, что взгляд ее направлен не на него, а дальше. Он повернул голову и увидел, что через стол от него сидит сухощавый и явно невысокий мужчина с очень прямой осанкой. Каменное выражение обветренного лица и прямой нос, отходящий прямо от лба, придавали ему сходство с каким-нибудь древним идолом инков или майя. Но дело было не в его внешности, а в том, что он приготовился съесть то же самое блюдо, которое заказал Быков, только раньше. Оставалось лишь проглотить слюну при виде того, как незнакомец надкусил аппетитно прожаренную перчинку, разжевал и отправил в рот кусок мяса. В облике его при этом ничего не изменилось, и Быков убедился, что не так страшен черт, как его малюют – то есть не так горек мексиканский перец, как о том пишут.

Когда официант принес ему слегка поджаренный зеленый стручок на стейке, Быков предусмотрительно наполнил бокал и откусил. Дальнейшее было настоящей катастрофой. Дыхание прекратилось. По гортани и пищеводу разлился обжигающий огонь. Окружающий мир пропал, сузившись до ощущения пламенного комка в горле.

– Кха! Кха!

Собственный кашель долетал до Быкова словно издалека. Схватив бокал, он влил вино внутрь себя, но не погасил пожар, а лишь раззадорил его. Действуя пальцами почти на ощупь, Быков сорвал колпачок с бутылки и стал жадно пить воду. Ему не было дела до того, что все присутствовавшие в зале официанты наблюдали за ним украдкой и посмеивались над глупым европейцем, вздумавшим мериться с ними выносливостью вкусовых рецепторов. Он не обращал внимания на перешептывающихся мальчиков, указывающих на него пальцами. Он хотел только одного: чтобы огонь внутри погас.

– Кха! Кха!

Быкову почудилось, что от его натужного кашля ресторан покачнулся. Он потянулся за вином, чтобы налить себе еще, но бутылка медленно поползла от его пальцев. Это никуда не годилось! Вода у Быкова закончилась, а позвать официанта он не мог по причине паралича голосовых связок. Он вытянул руку сильнее и вновь поймал пустоту. Бутылка упала со стола, не разбилась и покатилась по подпрыгивающему полу, расплескивая содержимое. Все затряслось, завибрировало, задергалось. С некоторым изумлением Быков обнаружил, что не может подняться со стула – настолько сильна качка.

Повсюду нарастал общий крик растерянности и страха. Схватившийся за стол Быков заскользил вместе с этим самым столом в сторону окна. «Вот так перчик!» – пронеслось в его мозгу.

Мысль была нелепой и уморительной в своей абсурдности, но Быкову было не до смеха. Он уже понял, что в Мехико началось землетрясение, и, находясь на высоте двухсот метров, ему суждено узнать об этом явлении гораздо больше, чем того хотелось бы.

Испытание на прочность

К счастью посетителей «Беллини», оконные панели были изготовлены из сверхпрочного стекла, с честью выдержавшего удары столов и прочих предметов мебели. Однако главная опасность заключалась не в риске вывалиться наружу. Крен пола свидетельствовал о наклоне всей вращающейся конструкции ресторана. Оказалось достаточно нескольких толчков, чтобы башня потеряла равновесие. Что-то там внутри лопнуло, что-то треснуло или вышло из пазов. В результате Быков доехал вместе со столом до окна, где они ткнулись в раму.

Жжение от перца во рту пропало, сменившись совершенно новыми ощущениями. Поднявшись на ноги, Быков услышал, как за его спиной падают стулья и бьется посуда. Первым инстинктивным желанием было убраться от стеклянной стены как можно скорее и дальше, но на глаза Быкову попались мальчики, барахтающиеся среди нагромождения столов и стульев. Черненького прижало к окну, а беленький истошно визжал рядом то ли от страха, то ли от боли.

– Сейчас! – крикнул Быков, решительно направляясь к ним. – Потерпите!

Зал походил на космическую станцию, потерпевшую крушение.

Повсюду вопили, стонали и звали на помощь люди, только что мирно обедавшие и болтавшие о всяких пустяках. Матери мальчиков еще не вполне опомнились и были способны лишь на то, чтобы пронзительно верещать. Получалось громко, но бестолково.

Подбираясь к плачущему мальчику, Быков с некоторым удивлением заметил рядом с собой того самого мужчину, который был способен поедать хабанеро с невозмутимым видом истукана с острова Пасхи.

– Как тебя зовут? – спросил он у мальчонки. – Лео? Отлично, Лео. Я Алекс. Ты только не дергайся, чтобы…

Если Алекс и намеревался дать малышу какой-то ценный совет, то не успел. Ресторан снова тряхнуло – гораздо сильнее, чем во время всех предыдущих толчков вместе взятых. Раздался страшный грохот. Умудрившись испытать ужас и одновременно полнейшее равнодушие, Быков увидел, как людей швыряет на окна. Было такое впечатление, будто, разогнавшись, они прыгают туда специально.