Страница 11 из 12
Кэтрин тотчас захотелось заглянуть в альбом девочки, ей было любопытно, что могла изобразить их юная гостья – пейзаж Кромберри, букет слегка увядших за день полевых цветов в вазе или портрет своей матери.
В «Охотниках и свинье» уже стало известно, что миссис Мидлхем приходилась Полин матерью, несмотря на определенно неподходящий возраст. Доктор Голдблюм рассказал в богадельне, которую навещал по четвергам, о визите миссис Мидлхем и намекнул, что бедная женщина доживает свои дни, мучимая смертельным недугом. А хозяйка почтового отделения миссис Морвейн, не утратившая любви к сплетням после смерти дочери, разнесла по всему Кромберри весть о том, что бедная вдова постоянно пишет кому-то письма. Правда, миссис Морвейн не осмелилась раскрыть имена адресатов, но ее многозначительные намеки только подогревали интерес сплетников, и забегавшая в гостиницу Бет Харт уже успела рассказать Кэтрин о распространившихся слухах. По словам Бет, миссис Мидлхем либо была искусной шантажисткой, вымогавшей деньги у состоятельных семейств, подкупая их слуг и выведывая семейные тайны, либо скрывающейся от правосудия преступницей, похитившей Полин еще малышкой. Теперь, на пороге смерти, миссис Мидлхем устыдилась своего проступка и пытается разыскать настоящих родителей девочки.
Кэтрин только покачала головой – чего только не напридумывают от безделья дамы из попечительского совета! Еще можно понять стариков из богадельни, болтовня – их единственное развлечение, но уж столпы общества Кромберри, каковым считали себя эти почтенные леди во главе с сестрицей викария, могли бы найти себе занятие получше. Миссис Лофтли, чрезвычайно гордившаяся тем, что ее, хозяйку гостиницы, приняли в это общество, не прочь была посудачить о горожанах, но старалась не обсуждать своих постояльцев. Репутация гостиницы была для нее важнее места в попечительском комитете, в конце концов, кормили ее «Охотники и свинья»! Поэтому она лишь покачала головой, услышав эти домысла, и посоветовала Бетси оставить в покое бедную больную женщину и несчастного ребенка, который скоро останется сиротой.
Сейчас Кэти размышляла о судьбе Полин, отвлекшись на некоторое время от тревоги из-за находящегося где-то неподалеку мистера Тармонта. Кто будет заботиться о девочке после смерти матери? Есть ли у нее другие родственники или опекун? Скорее всего, миссис Мидлхем пишет именно им в надежде, что кто-нибудь заберет к себе Полин, но надежды эти не оправдываются. Возможно, кто-то из этих людей живет неподалеку, и Мидлхемы приехали, чтобы лично навестить родственников. Судя по одежде обеих дам, миссис Мидлхем если и была шантажисткой, то весьма неудачливой. И Полин вполне может ожидать работный дом. Кошмар, который снится по ночам тысячам бедняков.
Громкое восклицание миссис Фишберн отвлекло Кэти, а когда она снова осторожно повернула голову в сторону миссис Мидлхем и Полин, то с удивлением увидела, что рядом с ними устроилась за столиком Оливия Тармонт. Девочки склонились друг к другу, Полин что-то показывала в своем альбоме, а Оливия задумчиво крутила в пальцах карандаш, как будто хотела поправить рисунок, но не решалась.
Кэтрин удивилась. Когда эти юные леди успели познакомиться? Полин неотлучно находилась при матери, сопровождая ее во время выходов в город, а за Оливией, в отсутствие ее опекунов, бдительно смотрела горничная миссис Синглтон, вечно недовольная Сьюзен.
Впрочем, девочкам одинакового возраста не так уж трудно сдружиться, если им одиноко и скучно. После завтрака, на который миссис Синглтон соизволила сегодня спуститься вместе с воспитанницами, Оливия некоторое время прогуливалась по холлу, разглядывая обстановку, а мисс Мидлхем ждала свою мать, чтобы вместе отправиться в город. Кэтрин вышла из-за своей конторки, чтобы поговорить с дядюшкой об ошибочно доставленной им почте, и некоторое время девочки оставались в холле вдвоем. Должно быть, десяти минут им хватило, чтобы завязать знакомство.
Миссис Мидлхем о чем-то тихо спросила Оливию, и та вздрогнула от неожиданности и несколько мгновений раздумывала, прежде чем ответить. Затем снова наклонилась над альбомом и наконец принялась что-то подправлять своим карандашом.
Обе девочки, несмотря на разницу в положении, были очень хорошенькими. Скорее всего, в молодости и добром здравии миссис Мидлхем была хороша собой, и это от нее Полин унаследовала густые темные волосы и ямочку на узком подбородке. Если бы мать Полин могла позволить себе больше тратить на еду и туалеты для дочери, мисс Мидлхем ничуть не уступала бы в очаровании Оливии, так похожей на свою печально известную красавицу-бабку.
«Как хорошо было бы нарисовать портрет их обеих! Или миниатюру, как в медальоне мисс Тармонт, – подумала Кэтрин, нехотя наклоняясь к своей книге после того, как заметила устремленный на нее любопытный взгляд миссис Фишберн. – Мисс Мидлхем будет гораздо красивее Хелен Тармонт, но ее ожидает бедность и печаль, если только ее мать не устроит ее судьбу как-нибудь получше».
Будучи дочерью врача, Кэти не питала иллюзий относительно возможного выздоровления миссис Мидлхем. Налицо были признаки неизлечимой опухоли, таких больных Кэтрин видела не раз в приемной своего отца и замечала, как после каждого такого визита омрачалось лицо доктора Хаддона, а между его седеющих бровей пролегала безнадежная складка.
Девушка снова взглянула на двух юных леди, теперь перешептывающихся, искоса поглядывая на миссис Фишберн. Если б Кэтрин удалось перенести эту сценку на картину, не потеряв ни одной из мелких, казалось бы, незначительных деталей, придающих вечерней атмосфере ощущение покоя и благодушия, – чайное пятно на скатерти, блики ламп в старых зеркалах, колышущаяся легкая занавеска на приоткрытом окне… Кэти подумала об отце. Во время недавней встречи он говорил с дочерью о ее живописи с небывалой прежде серьезностью. И хотя и вдоволь посмеялся над ее карикатурными портретами, оценил их довольно прохладно.
– Я понимаю, что слава Хоггарта не дает тебе покоя, дорогая моя, – сказал доктор Хаддон, откладывая в сторону альбом с рисунками карандашом и придвигая к себе папку с несколькими пейзажами, что успела нарисовать Кэтрин в Кромберри. – Тебе прекрасно удается изобразить знакомых в дурном свете, подчеркнуть их пороки и недостатки. Но неужели же в них нет ни капли прекрасного? Ни одного проблеска искры, даваемой нам свыше? Я, как и многие достойные люди до меня, убежден, что искусство должно нести в этот мир красоту, пробуждать лучшие чувства, а не подпитывать нашу склонность к высокомерию, сарказму, пренебрежению к другим людям, которых мы находим мелкими, смешными, старомодными. В силу своих умений и способностей я стараюсь улучшать если не человеческую душу, то сосуд, в который она ненадолго помещена всевышним, ты же, имея талант воздействовать на душу, словно бы заражаешь ее…
Заметив слезы, выступившие на глазах дочери, доктор Хаддон умолк, но он не собирался брать свои слова обратно. И Кэтрин думала о них поздними вечерами, когда, уставшая, сидела у окна в своей «Комнате с незабудками». Прав ли отец, подозревая ее единственно в склонности высмеивать других людей, не пытаясь простить им недостатки и показать то хорошее, что в них есть? Зачем она вообще делает все эти наброски? Что побуждает ее хвататься за карандаш при первом удобном случае? Недовольная собой, Кэти решила уделять больше времени реалистичному изображению натуры, и украшение «Лавандовой спальни» занимало ее несколько дней. Теперь же ей захотелось написать портрет какой-нибудь красивой женщины, сделать ее еще более прекрасной, нежели в реальности, доказать отцу, что она может видеть в людях красоту и запечатлеть ее своей рукой…
– Мисс Тармонт! Уже слишком поздно, и леди вашего возраста должна быть в постели! – Резкое замечание нарушило ход мыслей Кэтрин, и она, как и другие дамы, недоуменно уставилась на Сьюзен, подобно грозному флоту ворвавшуюся в тихую гавань «Зала герцогини».
Оливия нервно дернула подбородком, но не успела ответить – вмешалась миссис Фишберн.