Страница 15 из 17
Есть еще рецепт – терпеть. Если, например, у тебя есть Бог и ты верующий человек, то ты можешь терпеть, принимать семью как данность. Это тоже духовный путь. Так тоже можно, но только надо делать это по-настоящему. То есть не роптать, принимать свою жену такой, какая она есть. Это очень тяжелый путь. Гораздо легче, когда вы совпадаете.
Ну, еще вопрос, этого ли от тебя хочет Бог. Если взять ту же «Грозу», то там героиню как раз призывают: терпи, слушайся мужа, поклонись ему в ножки. Причем сам Тихон-то, в общем, человек неплохой. А вот его мамаша – как раз воплощение того, во что перерождается институт брака, если в основе его нет того самого единения. Вот вы сказали, что человеку нужно прежде всего искать единомышленника. А способен ли молодой человек обнаружить в другом единомышленника – или лучше ему сначала повзрослеть?
Я считаю, что мужчине до 35 лет не нужно жениться. Он просто физически не может нести за это ответственность. Он развивается, хочет карьеры, хочет свободы. Это невозможно. Ни один нормальный 28-летний мужчина не сможет не смотреть на другую женщину, если он физически здоровый человек. Это нужно понимать.
Кто из мужчин по-настоящему несет духовную практику? Очень мало – в основном никто. Конечно, если у человека есть духовная практика, есть учитель, если он в церковь ходит, если есть что-то, что его дисциплинирует, – это ясно. Но у нас таких людей немного. Поэтому мне кажется, что до 35 лет нужно искать себя, заниматься собой, самосовершенствованием. Нужно стать таким мужчиной, которого ты сможешь предложить женщине.
Д. З. Вы рассказывали, что у вас был период, когда вы сильно злились на своих родителей. За что вы на них злились? Ведь ваша мама, являясь достаточно жестким направляющим началом в вашей жизни, в свое время дала вам просто колоссальное ускорение.
С. П. Я, к сожалению, понял это позже. Был такой момент, когда я просто был на все злой. И на искусство, и на индустрию, и на родителей – за то, что меня в балет отдали. Могли же выбрать футбол или, не знаю, бокс.
То есть вы хотели бы сейчас в Херсоне играть в футбол во дворе?
Мне на самом деле очень нравилось в Херсоне. Там прошли самые счастливые годы в моей жизни, когда у меня была полная свобода, я играл во дворе с мальчишками, и я был довольно свободный. В школу сам ездил в шесть лет. Через парки ходил. Свобода у меня была. И, когда началась учеба в Киеве с девяти до двенадцати, мне с мамой пришлось жить в одной комнате. И кровати наши были вместе. А это важно – свое место иметь, когда ты растешь, когда ты становишься мужчиной. И когда у тебя своего места нет, это тяжело.
А какие у вас отношения с папой? Можно сказать, что он для вас выполняет роль наставника, человека, к которому вы прислушиваетесь?
Папу очень люблю, но чтобы так про жизнь разговаривать – у нас такого нет. Но отношения очень хорошие. Я от него очень многое взял. Он, например, очень честный. Если ему доллар лишний давали в обменнике, он его шел и возвращал. И его очень много обманывали в жизни – из-за того, что он честный и порядочный. И мама мне всегда говорила: «Вот смотри, и тебя тоже будут обманывать». Но я все равно запомнил это как что-то хорошее. У меня оба родителя очень честные люди, которые помогают другим. Мне с ними повезло.
Вы сейчас говорили про самое счастливое время – ваше детство в Херсоне, когда и папа тоже был с вами. Он ведь потом уехал работать, чтобы поддерживать ваше проживание в Киеве, как я понимаю. А в эти первые годы как раз у вас была такая счастливая полная семья. Мама, папа, вы.
Это самое главное. И к этой целостности я всегда стремлюсь. Это ощущение – то, к чему я всегда стремился. И возможно, я поэтому и на балет злился, что я не смог этим соединить семью. Но вот эта целостность – она самое, мне кажется, главное.
В Лондоне мне посчастливилось: меня на какое-то время приютила семья моего друга Джейда. И это потрясающе – когда все вместе садятся даже телевизор посмотреть или просто поговорить. Очень важно такое иметь.
То есть вы туда все-таки хотите вернуться?
Да, я, возможно, когда-нибудь все-таки семью соединю, даже если родители не будут вместе жить. Чтобы они хотя бы через улицу друг от друга жили. Все равно есть такая идея, мечта.
А где ваш папа сейчас живет?
В Херсоне.
И мама тоже?
Мама в Киеве.
А у них, простите за этот вопрос, есть другие семьи?
Нет.
Тогда действительно ничто не мешает попробовать их объединить!
Это моя мечта. Но документальный фильм[36] обо мне на самом деле помог чуть-чуть наладить отношения, они стали общаться.
Вы знаете, ваш папа в конце этого фильма говорит достаточно откровенную вещь. Вот мама говорит, что она ни о чем в жизни не жалеет, потому что вы в результате стали тем, кем вы стали. А папа жалеет, что выбрал ехать работать, чтобы поддерживать вашу учебу и карьеру, а не свою семью. Что семья дороже всего.
Да. Я же говорю, любовь, отношения, семья – это самое дорогое. А все остальное – это как будто немного надутое и надуманное.
Д. З. Вы сыграли Пера Гюнта[37] в постановке Марка Анатольевича Захарова. Говоря об этом спектакле, он сказал, что ему хотелось исследовать, как человек ищет себя среди многих вариантов, как пытается понять, что он такое. И как во всех этих вариантах он растрачивает себя. А с чего для вас начинаются эти поиски?
А. Ш. С себя, мне кажется. С самого себя и надо начинать. Пер Гюнт может показаться и балагуром, и Буратино – кем угодно. Но этот человек имеет внутренний стержень. Его не смогли сломить ни психушка, ни другие обстоятельства. Он буквально дополз до конца, но он понял, ради чего, собственно говоря, жить.
Я, в отличие от Пера Гюнта, который понял это довольно поздно, понял это, когда женился и когда у нас родился первый сын Матвей. Тогда я осознал, ради чего живу. Я живу ради семьи. Потому что выше семьи, важнее семьи я не могу представить ничего на этой земле.
Ну не профессия же это, правильно? Я очень люблю ее, профессию. Я, может быть, даже умру за нее: я обожаю театр, я обожаю процесс в кино. Но сейчас я про другое. Я про семью.
В «Бесах» Достоевского есть такое место, перед убийством Шатова, когда к нему возвращается жена, Виргинский говорит, что уж теперь Шатов точно не донесет: у него ребенок и другие заботы, он счастлив. А Верховенский, которого вы сыграли в фильме[38] по великому роману, ему отвечает: «А вот если бы вы были счастливы, отложили бы вы тогда важное человеческое дело, которое до того задумали?» И тот отвечает: «Ну, конечно, нет». И в этом очередной приговор Шатову – что он, по их мнению, из-за семьи не откажется. Когда человек счастлив, – не есть ли это проверка для всех идей и конструкций, которые вдруг начинают казаться менее значительными? И Верховенскому с этими его прокламациями гораздо сложнее к такому человеку подступиться.
Ну конечно! Потому что человек в эту секунду защищен. Вырастает щит, и за пределами этого щита может уже твориться все, что угодно. Вот что называется любовью, семейным счастьем. Есть такое поле, где ты абсолютно защищен.
Я абсолютно защищен своей семьей и своей удивительной любимой женой. В каком-то интервью я говорил, что по-настоящему счастлив только в семье, потому что остальное – это игра. А вот настоящее – жизнь, и несуетность какая-то, и познание, и исследование друг друга – для этого, мне кажется, мы и есть на земле. Не ради того, чтобы просто «отжечь», «поджечь» и так далее, – а чтобы понять. Понять что-то про себя и друг про друга.
36
Речь о фильме «Танцовщик» режиссера Стивена Кантора, вышедшем в 2016 году.
37
Премьера спектакля «Пер Гюнт» по пьесе Генрика Ибсена на сцене московского театра «Ленком» состоялась в 2011 году.
38
Речь идет о четырехсерийном фильме «Бесы» (2014) по мотивам одноименного романа Федора Достоевского. В картине режиссера Владимира Хотиненко роль Верховенского сыграл Антон Шагин, Ставрогина – Максим Матвеев, Шатова – Евгений Ткачук, следователя Горемыкина – Сергей Маковецкий.