Удерживающий Апокалипсис

В Лондоне начиналась весна. По мокрым улицам гремели колёса кэбов, симпатичные девушки, словно цветы, оживали под лучами солнца. Взгляды молодых мисс останавливались на выглаженном кителе Маккея, обтягивающим широкие спортивные плечи.

Давно ожидаемый приказ отправиться к берегам Китая, наконец, пришёл.

– Китайские девушки, я думаю, не идут ни в какое сравнение с лондонскими, – пошутил лейтенант Генри Тренборн, стоя на спардеке брига «Парламент».

Его румяные щёчки и аккуратно подстриженные усы покоряли аристократических мисс из состоятельных семей не хуже волевой наружности Маккея.

– Смотри, Дик, какие красотки пришли нас проводить! – Тренборн наблюдал за удаляющейся толпой провожавших, прячущихся под зонтами от моросящего дождя.

– Зато китайских девушек больше, чем лондонских, – отозвался Маккей, скользя взглядом по берегу. – Надеюсь, в Гуандуне они не дадут нам скучать.

С Тренборном Ричард познакомился три месяца назад, когда получил назначение на «Парламент». Генри оказался на борту корабля месяцем раньше и уже успел обжиться. Два совместных похода, в Гавр и Амстердам, выявили общие склонности лейтенантов: любовь к противоположному полу, древностям и хорошим сигарам.

Долгое путешествие брига вокруг Африки с непродолжительными остановками на материке, на Мадагаскаре, а затем умопомрачительный бросок через Индийский океан и экваториальную жару закалили офицеров.

Беспощадное солнце покрыло густым загаром их лица, но Маккей и Тренборн улыбались снисходительными белозубыми улыбками морских волков. Испытавший шторма Атлантики и Индийского океана вправе считать себя морским волком.

К концу июня 1840 года «Парламент», шедший в составе британской эскадры, бросил якорь у острова Шамянь в устье Чжуцзяна – Жемчужной реки. На её берегах стояла столица провинции Гуандун.

Южные сумерки накрыли Гуанчжоу, когда в кабельтове от «Парламента» бросили якорь фрегаты «Герцог Эдинбургский» и «Уэльс». Ночь принесла ухудшение погоды, и, как ни хотелось экипажу сойти на берег, пришлось ждать до утра.

Килевая качка, скрип рангоута и налетавший со стороны Аомыня и Сянгана ветер навевали героические сны лейтенантам, жаждавшим проявить доблесть в борьбе с дерзкими противниками британского льва.

Корабельные склянки пробили девять часов утра. По городу ползла матовая дымка тяжёлого тумана. Сильная влажность затрудняла дыхание. Получив разрешение покинуть корабль, Маккей и Тренборн ступили на китайскую землю.

– Куда пойдём? – спросил Генри.

– Надо расспросить тех, кто здесь давно, – предложил Ричард, увидав на улице английского офицера.

Сэр Энтони О'Брайен был из Глазго. Полугодовое пребывание в Китае наложило на моряка отпечаток: неряшливость и суета азиатов коснулись его мундира – слегка помятого, сидевшего не так крепко, как должен сидеть мундир на английском офицере.

– Я не первый месяц живу в Гуанчжоу и знаю здесь все закоулки, – сказал О'Брайен. – На окраины лучше не соваться: желтомордые обезьяны убили двоих наших. Виновных не нашли, да и попробуй найти, если они все на одно лицо!

О'Брайен засмеялся, но в его смехе было мало радости.

– Нас интересуют девочки, лавки древностей, пагоды и что тут ещё есть для жаждущих приключений, – произнёс Тренборн. – Индийский океан настраивает на любовный и лирический лад.

– Этого здесь в изобилии, – заверил О'Брайен. – У меня есть пара часов. Покажу вам, где тут что.

На узких улочках Гуанчжоу кишела толпа. Низкорослые китайцы оживлённо беседовали друг с другом, торговались у выставленных здесь же лотков, но стоило появиться английским офицерам, как на жёлтых лицах проступало напряжение.

О'Брайен остановил рикшу и что-то сказал ему по-китайски.

– Залезайте, – приказал он Маккею и Тренборну. – В Китае это лучший вид транспорта, лучше лондонских кэбов. Если бы в Лондоне были такие цены как в Гуанчжоу, я на соверен смог бы прожить месяц.

– Куда мы едем? – поинтересовался Ричард, глазея по сторонам и попыхивая сигарой.

– Для начала в храм Гуансяо, это в центре города.

Выкрашенный в красный цвет храм венчала черепичная крыша с загнутыми вверх углами. По двору словно в оцепенении бродили буддийские монахи в оранжевых одеждах.

– В седьмом веке здесь жил монах Хуэйнэн, которого китайцы очень почитают, – рассказывал О'Брайен. – Ему посвящён этот павильон, называемый Люцзуцзян. После смерти патриарха его последователи похоронили волосы наставника отдельно. Над ними возвышается Пагода Погребённых волос.

Время от времени О'Брайен обращался с вопросом к одному из монахов. Получив короткий ответ, кивал, и вёл соотечественников дальше.

– Вы сносно говорите по-китайски, – заметил Генри.

– Местные рестораны и публичные дома приедаются, – объяснил моряк. – Английских книг нет, а тут какое-никакое развлечение. Я даже начал составлять собственный англо-китайский словарь.

Провожатый вынул из кармана клеёнчатую записную книжку.

– Вы выучили иероглифы? – удивился Маккей. – Разве такое возможно?

– Что вы! – рассмеялся О'Брайен. – Я пишу произношение слов английскими буквами. Иероглифы для меня – непостижимая загадка.

Офицер убрал книжку в карман.

– Прожив здесь с середины зимы, я по-другому стал относиться к китайцам, – сказал он.

– Что вы хотите этим сказать? – насторожился Ричард, которому сразу не понравилось умение О'Брайена изъясняться по-китайски.

– Только то, что эти люди мне начинают нравится. У них древняя культура. Они дружелюбны и не заслуживают, чтобы их истребляли, приучая к опиуму.

– Вы слишком впечатлительны, мой друг, – проговорил Маккей. – Это враги Британии.

– Конечно, вы правы, – тут же согласился моряк, но уверенности в его голосе не было.

Трое англичан ходили по Гуансяо свободно. Погружённые в задумчивость бритоголовые монахи и послушники не препятствовали их передвижениям. Располагавшая к созерцанию атмосфера древнего храма и витавший аромат курившихся палочек заставляли офицеров разговаривать вполголоса.

В зале Махавира возвышалась статуя милосердной богини Гуань-инь. Тысячерукая Гуань-инь покровительствовала женщинам и детям, была хранительницей материнства.

Статуе бодхисатвы жители Гуанчжоу приносили щедрые дары. Гуань-инь, дочь одного из чжоуских князей, покровительственно наблюдала за молящимися.

Офицеры осмотрели Восточную и Западную железные Пагоды и около тысячи ниш, уставленных статуями Будды. Об этом чуде Гуанчжоу Маккей и Тренборн слышали ещё в Лондоне.

За смехотворную сумму тот же рикша доставил англичан в храм Шести Баньяновых Деревьев, где моряки при входе полюбовались чудом китайской каллиграфии – иероглифами стихотворения о шести деревьях.

Затем путь любителей старины лежал в храм Предков Семейства Чэнь с его удивительными резными крышами, девятью залами и шестью двориками.

– Сейчас можно отправиться в храм Хуалинь, – сказал О'Брайен.

– На сегодня достаточно храмов! – взмолился Ричард Маккей. – Всё же лицо Азии – рынок, – с видом знатока заявил он. – Далеко до него?

– Гуанчжоу – маленький город, – сказал О'Брайен. – Здесь всё рядом. Мне пора на корабль, я высажу вас у рынка, а рикша отвезёт меня к острову Шамяню. Там я снимаю дом. Цинпин, – ответил он на немой вопрос рикши.

Услыхав загадочное слово, двужильный китаец побежал по улице, разгоняя толпу криком.

– Что вы ему сказали? – осведомился Тренборн.

– Цинпин – название местного рынка, – пояснил офицер. – Это близко.

Суень получил лавку древностей на рынке Цинпин от отца, скончавшегося несколько лет назад. За годы, прошедшие после его смерти, Суеню доводилось разговаривать со многими любителями и собирателями старины. Все они были разными. Все, кроме англичан.

Надменные, застёгнутые на все пуговицы офицеры и купцы скользили пустыми равнодушными глазами по выставленному на полках антиквариату. Когда у них рождалось желание что-то купить, ни в каких эмоциях это не выражалось. Желание купить выдавали только глаза.