Страница 25 из 30
Картина у меня сейчас вышла непривлекательная, но никого из нас неудобства не смущали вовсе – прелесть Коттеджей от них только возрастала. Правда, если бы мы были до конца честными, то признались бы, особенно ближе к началу, что нам недостает опекунов. Первое время некоторые даже пытались вообразить себе в подобном качестве Кефферса, но он знать ничего такого не желал. На тех, кто подходил к нему здороваться, когда он приезжал в своем фургончике, он смотрел как на сумасшедших. Но об этом нам говорили до переезда много раз: после Хейлшема опекунов уже не будет, и нам придется самим думать друг о друге. В целом, должна сказать, Хейлшем неплохо подготовил нас по этой части.
Из тех, с кем я дружила в Хейлшеме, большинство оказалось тем летом в Коттеджах. Что касается Синтии И., которая назвала меня в комнате творчества полноправной преемницей Рут, – против нее я бы тоже не возражала, но она поехала со своей компанией в Дорсет. Гарри, с которым я чуть было не сошлась, отправился, я слышала, в Уэльс. Но все наши по-прежнему были вместе. И мы могли говорить себе, что, если очень захочется увидеть кого-нибудь из остальных, ничто не мешает поехать в гости. Несмотря на все уроки с картами, которые вела мисс Эмили, мы не имели тогда ни малейшего реального понятия о расстояниях и о том, легко или трудно добраться до того или иного места. Мы обсуждали между собой возможность напроситься в попутчики к старожилам, когда они куда-нибудь поедут, размышляли вслух, что сами потом научимся водить и сможем навещать знакомых когда нам вздумается.
Разумеется, на практике, особенно в первые месяцы, мы редко выбирались за пределы Коттеджей. Даже по окрестностям не гуляли и не забредали в ближайшую деревню. Пожалуй, дело тут не в страхе как таковом. Мы все знали, что останавливать нас никто не будет, главное – вернуться не позже дня и часа, которые мы укажем в журнале Кефферса. В то первое лето мы часто видели, как старожилы паковали сумки и рюкзаки и с пугающей беззаботностью отбывали на два, на три дня. Мы изумленно смотрели на них, думая: неужели следующим летом мы будем вести себя как они? Так оно, разумеется, и вышло, но в те начальные дни это казалось невозможным. Не забывайте, что территорию Хейлшема мы никогда не покидали, и теперь мы попросту были в замешательстве. Скажи мне кто-нибудь тогда, что довольно скоро я не только заведу привычку совершать далекие одинокие прогулки, но и начну учиться водить машину, я бы решила, что он сумасшедший.
Даже Рут выглядела растерянной в тот солнечный день, когда микроавтобус доставил нас к фермерскому дому, высадил, потом обогнул маленький пруд и скрылся из виду, поднимаясь по склону. Мы видели дальние холмы, которые напоминали нам дальние холмы вокруг Хейлшема, но казались странно искривленными, как если ты нарисуешь портрет друга и он выйдет похожим, но не совсем, и от лица на бумаге у тебя поползут мурашки. Но, по крайней мере, было лето – Коттеджи выглядели приветливее, чем несколько месяцев спустя, когда лужи заледенели и земля стала сухой, твердой, шершавой. Место казалось красивым и уютным, и всюду, к чему мы не привыкли, росла неподстриженная трава. Мы, восемь человек, стояли кучкой, смотрели, как Кефферс входит в дом и выходит обратно, и ожидали, что он вот-вот к нам обратится. Но он все не обращался, до нас долетали только странные брюзгливые высказывания в адрес тех, кто уже здесь жил. Один раз, когда он пошел что-то взять из своей машины, он бросил на нас угрюмый взгляд, потом вернулся в большой дом и захлопнул за собой дверь.
Чуть погодя, однако, старожилы, которых немножко повеселил наш жалкий вид, вышли и занялись нами (примерно так же повели себя и мы на следующее лето). Теперь я понимаю, что они хорошо постарались помочь нам обжиться. И тем не менее в первые недели нам было очень даже не по себе, и мы были рады, что приехали все вместе. Мы повсюду ходили одной компанией и немалую часть дня бессмысленно толклись перед большим домом, не зная, чем заняться.
Первоначальное наше пугливое смятение кажется теперь довольно-таки забавным: когда я думаю о двух годах в Коттеджах, начало не вяжется со всем последующим. Если кто-нибудь заговаривает сейчас при мне о Коттеджах, вспоминаются беззаботные дни с хождением туда-сюда по комнатам, ленивое перетекание послеполуденного времени в вечер, а вечера в ночь. Вспоминается моя кипа старых книжек в бумажных обложках с волнистыми, точно из морской глубины, страницами. Вспоминается, как я их читала, лежа теплыми днями на траве и поминутно отводя падающие на глаза волосы, которые я тогда отращивала. Вспоминается, как я просыпалась в своей каморке под крышей Черного амбара от голосов моих однокашников, споривших с утра пораньше о поэзии и философии; вспоминаются долгие зимы, завтраки на кухнях, наполненных паром, сбивчивые разговоры за столом о Кафке и Пикассо. За завтраком всегда обсуждали что-нибудь такое – ни в коем случае не кто с кем сегодня спал или почему Ларри и Элен не разговаривают друг с другом.
И все-таки у меня сейчас возникает чувство, что в чем-то эта картина – мы, сбившиеся в кучку перед фермерским домом, – не так уж несообразна. Потому что, может быть, в каком-то смысле мы далеко не так хорошо это преодолели, как раньше думали. Потому что в глубине что-то в нас такое осталось: страх перед окружающим миром и, как бы мы себя за это ни презирали, неспособность отпустить друг друга окончательно.
Старожилы, которые ничего, разумеется, не знали об истории взаимоотношений Томми и Рут, считали их прочной парой со стажем, и Рут это радовало бесконечно. В первые недели после приезда она усиленно всем все показывала: то и дело обнимала Томми одной рукой, а порой и целовалась с ним в углу, когда в комнате были люди. В Хейлшеме такое поведение, может, и было в порядке вещей, но в Коттеджах оно казалось детским. Пары старожилов никогда напоказ ничего не делали, вели себя сдержанно, как мать и отец в нормальной семье.
Между прочим, я кое-что у этих пар заметила, чего Рут, при всем ее внимании к ним, не разглядела: очень многие внешние черты своего поведения они усвоили из телепередач. Впервые я это вывела из наблюдений за Сюзи и Грегом – они, вероятно, были старшими в Коттеджах и считались за «главных». Когда Грег по своей привычке пускался в долгие рассуждения о Прусте или о ком-нибудь еще, Сюзи улыбалась остальным, заводила глаза и еле слышно, но очень выразительно произносила: «Боже всемогущий!» В Хейлшеме нас по части телевидения довольно строго ограничивали, да и в Коттеджах, где можно было смотреть хоть день напролет, мы не очень часто сидели перед экраном. Изредка тем не менее я что-то смотрела – один старый телевизор был в большом доме, другой в Черном амбаре. Так вот, этот «Боже всемогущий» был взят из американского сериала – одного из тех, где невидимая публика хохочет по поводу всего, что персонажи говорят и делают. Там была одна толстая женщина, соседка главных героев, которая вела себя в точности как Сюзи: когда ее муж принимался разглагольствовать, публика только и ждала, что сейчас она закатит глаза и скажет: «Боже всемогущий!» – тут все дружно взрывались хохотом. Приметив это, я стала обращать внимание и на остальное, что пары старожилов позаимствовали из телевидения: какие у них жесты, как они сидят вместе на диване, даже как спорят и в сердцах кидаются прочь из комнаты.
Но я хотела сказать о другом: очень быстро Рут сообразила, что многое с Томми делает не так, как принято в Коттеджах, и начала менять их манеру поведения на людях. Особенно запомнился мне один жест, который она переняла у старожилов. В Хейлшеме если пара разлучалась, пусть даже на несколько минут, это становилось поводом для больших объятий и нежностей. А в Коттеджах прощание происходило почти без слов, не говоря уже о поцелуях и прочем. Вместо всего этого – легкий удар костяшками согнутых пальцев по руке чуть повыше локтя, словно чтобы привлечь к себе внимание. Обычно это делала девушка в самый момент расставания. К зиме обычай сошел на нет, но, когда мы приехали, он пышно цвел, и вскоре Рут стала так прощаться с Томми. Он, надо сказать, поначалу не разобрался и резко поворачивался к ней с вопросом: «Что?» – так что ей приходилось бросать на него яростный взгляд, как будто они на сцене и он забыл свою роль. В конце концов, я думаю, она втолковала ему, что к чему, и спустя примерно неделю они уже делали все более или менее правильно, примерно так, как пары старожилов.