Дни одиночества

Понятия не имею, сколько прошло времени. Я забыла и о собаке, и о том, где нахожусь. Сама того не осознавая, я погрузилась в воспоминания о нашей с Марио любви, ощущая нежность, легкое возбуждение и обиду. Очнулась я от собственного голоса, я твердила вслух, как заклинание: “Я красива, я красива”. Затем я увидела Каррано, соседа-музыканта, который шел к нашему подъезду.

Сгорбленная под весом инструмента черная фигура на длинных ногах прошагала в ста метрах от меня – я надеялась, что он меня не заметил. Он был из тех застенчивых мужчин, что не знают меры в общении. Если они выходят из себя, то полностью теряют над собой контроль; если же они вежливы, то липнут к тебе хуже банного листа. Они с Марио частенько бранились: то из‐за того, что у нас потек бачок и у соседа потолок пошел пятнами, то из‐за Отто, донимавшего его своим лаем. Да и мои с ним отношения были весьма натянутыми, хотя и по другой причине. Когда мы встречались, в его глазах я замечала интерес, который меня смущал. Не то чтобы он вел себя грубо – нет, на это он был не способен. Но женщины, все без исключения, как мне кажется, возбуждали его, а неосторожные взгляды, жесты и слова выдавали его мысли. Он это понимал и, стыдясь, каким‐то образом, возможно, сам того не желая, вовлекал в свой стыд и меня. Поэтому я, как могла, избегала его, мне было неприятно даже здороваться с ним.

Я смотрела, как этот седоватый, высокий, худой человек – футляр от инструмента добавлял ему росту – тяжелым шагом пересекает двор. Вдруг, вероятно, поскользнувшись, он замахал руками, чтобы удержать равновесие. Остановившись, он внимательно осмотрел правую подошву и чертыхнулся. Затем, заметив меня, пожаловался:

– Вы видели? Я испортил туфли!

И хотя в этом не было моей вины, я сразу же смущенно извинилась и сердито принялась звать Отто, будто собака могла оправдать и обелить меня перед соседом. Но Отто, мелькнув желтоватым пятном в свете уличных фонарей, вновь скрылся в темноте.

Музыкант, нервно поерзав подметкой по траве газона, опять взглянул на свою туфлю.

– Не нужно извиняться, просто выгуливайте вашу собаку в другом месте. Знаете, люди жалуются…

– Простите, обычно муж за ним следит…

– Ваш муж, вы уж извините, хам…

– Это вы сейчас ведете себя по‐хамски, – с вызовом ответила я. – И вообще – не только у нас есть собака.

Он покачал головой и, широко поведя рукой в знак того, что не хочет ссориться, пробурчал:

– Скажите своему мужу, чтобы не нарывался на неприятности. Я знаю тех, кто готов разбросать тут отраву.

– Не буду я ничего говорить мужу! – воскликнула я со злостью.

И нелепо добавила, словно напоминая самой себе:

– Да и мужа у меня больше нет!

Я оставила его посреди двора и кинулась в парк, в сумрак кустов и деревьев. Я во весь голос звала Отто, словно сосед преследовал меня и пес был мне нужен для защиты. Когда, запыхавшись, я обернулась, то увидела, как музыкант в последний раз осмотрел подметки и, устало шагая, скрылся за дверью подъезда.

Глава 4

В следующие несколько дней о Марио не было ни слуху ни духу. Хотя я и старалась придерживаться определенных правил, где на первом месте был запрет на звонки общим друзьям, все равно я им постоянно названивала.

Оказалось, о моем муже никто ничего не знает: уже много дней его никто не видел. Поэтому я злорадно всем рассказала, что он бросил меня и ушел к другой женщине. Я думала огорошить знакомых этой новостью, однако мне показалось, что никто из них особо не удивился. Когда же я с деланным безразличием спрашивала, известно ли им что‐нибудь о любовнице Марио – сколько ей лет, чем она занимается, живут ли они уже вместе, – то получала весьма уклончивые ответы. А один его коллега из Политеха, некий Фаррако, даже принялся меня утешать:

– Это все возраст. Марио – сорок, в его возрасте такое бывает…

Тут я не выдержала и злобно поинтересовалась:

– Правда? Значит, и с тобой такое было? Значит, такое в этом возрасте происходит со всеми без исключений? Тогда почему ты по‐прежнему живешь со своей женой? А ну‐ка дай трубку Леа, я ей все про тебя расскажу!

Я не хотела так поступать. Вторым правилом в списке было – не становиться мегерой. Но я ничего не могла с собой поделать, приливы крови оглушали меня, глаза жгло, как огнем. Рассудительность окружающих и мое собственное стремление к спокойствию просто бесили. Я набирала в грудь побольше воздуха – и с языка лился поток гневных фраз. Меня просто распирало от желания с кем‐нибудь поцапаться, так что я разругалась сначала со всеми нашими друзьями мужского пола, а затем и с их женами и подругами. В итоге я готова была поссориться с каждым – будь то мужчина или женщина, – кто старался примирить меня с новым поворотом моей жизни.

Самой терпеливой оказалась Леа, жена Фаррако; она была настолько мудрой, понимающей, готовой помочь найти выход из сложившейся ситуации, что злиться на нее было все равно что бросать камни в по‐настоящему хорошего человека. Но и тут я не смогла вовремя затормозить и скоро перестала доверять даже ей. Я внушила себе, что сразу же после наших встреч она бегом бежит к моему мужу и его любовнице, чтобы в мельчайших подробностях рассказать, что я чувствую, как справляюсь с детьми и собакой и сколько еще мне понадобится времени, чтобы принять ситуацию. Я резко оборвала наше общение, лишившись единственной подруги.

Со мной начали происходить перемены. Я перестала краситься, моя всегда прежде рафинированная, щадящая чувства других, речь полнилась теперь сарказмом и перемежалась вспышками развязного смеха. Потихоньку, хотя я этому и противилась, я докатилась даже до сквернословия.

Непристойности давались мне легко, мне казалось, будто так я смогу убедить своих немногих знакомых, что стараюсь прийти в норму и что я не из тех, кто дает запудрить себе мозги красивыми словами. Едва я открывала рот, как мне хотелось высмеивать, бесчестить, позорить Марио и его девку. Меня раздражало, что он знает обо мне все, а я о нем практически ничего. Я чувствовала себя слепцом, жаждущим пошпионить за своими соглядатаями. Ну как такое возможно, спрашивала я себя с нарастающей горечью, чтобы подобные Леа предатели рассказывали все обо мне моему мужу, а я даже не знала, с какой девкой он трахается? Ради кого он меня бросил? Чем она лучше меня? Во всем виноваты эти лицемеры, думала я, эти лживые друзья, которые с тобой, пока ты счастлив и свободен, но бегут прочь, как только удача отворачивается от тебя. Я видела их насквозь. Они предпочитали свежие парочки – беззаботные, гуляющие допоздна, с довольными лицами, бывающими у тех, кто только и делает, что занимается сексом. Такие люди целуются, кусаются, облизывают друг друга, чтобы насладиться вкусом члена, вагины… Теперь о Марио и его новой женщине я думала лишь в этом ключе: как и сколько они трахаются. Я думала об этом весь месяц, днем и ночью, и в плену своих мыслей совсем себя запустила – не причесывалась, не мылась. Как он ее трахает, спрашивала я себя, изнывая от невыносимой боли, как и где? Наконец испарились даже те немногие, кто все еще пытался мне помочь, – я стала просто невыносимой. Я оказалась совершенно одна, и собственное отчаяние меня пугало.

Глава 5

Я почувствовала, как внутри у меня растет чувство страха. Забота о двух детях, их ежедневные потребности и груз ответственности доводили меня до исступления. Я боялась, что больше не смогу как следует заботиться о них и, в минуты слабости или рассеянности, что‐нибудь упущу. Не то чтобы Марио мне особо помогал – он всегда пропадал на службе. Но его присутствие, а точнее отсутствие, которое при необходимости могло перерасти в присутствие, меня успокаивало. Однако сейчас, когда он просто исчез – я не знала, ни где он, ни какой у него номер телефона, притом что его старый номер, по которому я постоянно названивала, не отвечал, а на работе его коллеги-сообщники говорили мне, что он то ли болен, то ли взял отгул, то ли откомандирован за границу, – я чувствовала себя боксером, который забыл, как держать удар, и теперь беззащитно кружит по рингу на трясущихся ногах.