Страница 3 из 24
Дверь на верху лестницы приоткрыла толстуха лет пятидесяти в темных очках. На ней были кроссовки «Найк», растянутые серые лосины и фиолетовый свитер с закатанными до локтей рукавами. Квартира оказалась переоборудованной мансардой. В маленькой гостиной стоял огромный телевизор. На сломанном бежевом диване лежала открытая картонка с наполовину съеденной пиццей. Женщина проводила Проктора в дальнюю комнату.
– Хочешь что-нибудь выпить, дорогуша?
– Нет.
– Поняла. Жди здесь. Она будет через минуту.
Толстуха закрыла дверь, и Проктор остался один. На низкой деревянной раме-каркасе лежал огромный матрас, прикрытый сверху темно-зеленым покрывалом. На каминной полке, на столе в дальнем углу и на двух ящиках, служивших прикроватными тумбочками, стояли пустые бутылки из-под вина; из их горлышек торчали свечки. На комоде стояла голубая стеклянная чаша, а в ней – несколько дюжин презервативов. В комнате было жарко и пахло детским кремом и сигаретным дымом. Скрипнув голыми половицами, Проктор подошел к окну. Пульсирующий уличный свет проникал сквозь тонкие занавески, отчего те казались почти прозрачными. Он раздвинул их и посмотрел вниз на запруженную транспортом улицу.
– Ищешь кого-то?
Он не слышал, как она открыла дверь, и обернулся. На ней был ярко-красный атласный халат, и когда она повернулась, чтобы закрыть дверь, Проктор увидел на ее спине огромного дракона. Халат распахнулся. Под ним оказалось черное нижнее белье, чулки и пояс с подвязками. На ногах – туфли на высоких шпильках. Ее волосы были светлыми – крашеная блондинка, – но были видны темные корни. Средней длины, по плечи, они даже в относительном полумраке смотрелись давно не мытыми.
Увы, никакая игра света не могла скрыть ее бледность, худобу и усталость. При таком телосложении ей полагалось иметь куда более полную фигуру; она же была, как говорится, кожа да кости. Когда сделала шаг, ее халат распахнулся еще больше, и Проктор даже с другого конца комнаты увидел выступающие под кожей ребра. Ее лицо было густо накрашено – персиковые щеки, кроваво-красные губы и жирно обведенные тушью глаза, однако остальное тело было совершенно белым, а когда она улыбнулась, улыбка лишь усугубляла ее нескрываемую усталость.
– Меня зовут Лиза. А тебя?
Проктор проигнорировал ее вопрос.
– На карточке ты совсем другая.
Она пожала плечами:
– А зачем мне идти по улице и видеть себя в каждой телефонной будке, мимо которой я прохожу? Чтобы люди потом тыкали в меня пальцами, потому что узнали меня по моей карточке? Мне это надо?
– Пожалуй, нет.
Она держалась на расстоянии, но вызывающе положила руку себе на бедро. Халатик распахнулся еще больше.
– Итак, что тебе нужно?
Проктор сунул руку в карман пальто. Пальцы нащупали разорванную желтую карточку.
– Просто хочу поговорить.
Ее дешевая улыбка погасла.
– Мои услуги начинаются с тридцатки. За эти деньги ты получишь массаж, и я облегчу тебя рукой.
– Как тебя зовут?
– Я же сказала тебе. Лиза.
– Это твое настоящее имя?
– Может быть.
– Так да или нет?
– Зачем это тебе?
– Просто хотелось бы знать, только и всего.
Она на миг задумалась.
– Послушай, может, ты сам мне скажешь? Кто я, по-твоему? Лиза или кто-то еще?
– Я думаю, кто-то еще.
– В самом деле? – Она вновь улыбнулась. Увы, улыбка эта не смягчила ее ледяного взгляда. – Кто же?
– По-моему, твое настоящее имя… Стефани.
Она даже бровью не повела. Проктор был разочарован.
– Ты – Стефани?
– Это кое от чего зависит.
– От чего?
– От твоих денег. Если я их не вижу, то я – никто. Если ты просто пришел поговорить, ничего страшного, но все равно тебе это обойдется в тридцатку. Я ничего не делаю бесплатно.
Проктор потянулся за бумажником:
– Тридцать фунтов?
Она кивнула:
– Тридцать. И за тридцать я буду Стефани, или Лизой, или кем ты только захочешь.
Проктор вытащил три десятки, но в руки ей не дал.
– Так ты будешь самой собой?
Она не ответила, пока Кит не вручил ей банкноты. Сложила их пополам – и лишь потом спросила:
– Что ты здесь делаешь? Что тебе нужно на самом деле?
– Истина.
– Я – проститутка, а не священник. Здесь нет истины. Ни у меня, ни у тебя. – Заметив, что Проктор нахмурился, она добавила: – Когда вернешься домой этим вечером, расскажешь жене, что ходил к проститутке? Расскажешь, что заплатил ей?
– Я не женат.
– Тогда твоей девушке. Да кому угодно…
Проктору не нужно было ничего говорить.
– Я так и думала. Так что нечего приходить сюда и трепать со мной языком об истине.
Изменился не только ее тон, но и акцент. Говорок Южного Лондона сменился чем-то трудно узнаваемым. Если ее первые слова были пронизаны пошловатым заигрыванием, теперь она стала холодной и прямолинейной.
Проктор также не стал ходить вокруг да около.
– Думаю, твое настоящее имя – Стефани Патрик.
Похоже, он попал в точку. Фамилия выдала ее, и она застыла в неподвижности, правда, всего на долю секунды. От него не скрылось ее напускное равнодушие. Было видно, что она поняла, что он это заметил.
– Я прав, не так ли?
Она впервые посмотрела на него колючим взглядом.
– Кто ты?
– Твое имя Стефани Патрик, верно?
Посмотрев на зажатые в кулаке деньги, она сказала:
– Давай я передам это горничной, а потом мы поговорим. Хорошо?
Проктору потребовалась пара секунд, чтобы понять: под «горничной» имелась в виду толстуха, которая впустила его в квартиру.
– Идет.
Лиза – в его глазах она все еще оставалась Лизой – вышла, оставив его в комнате одного. Когда же через пару минут она вернулась, то превратилась в мужчину в шесть футов четыре дюйма ростом[1], с телом тяжелоатлета. У него не было шеи; огромная бритая голова будто сразу переходила в гротескные бугры плечевых мышц. Белая футболка обтягивала его так плотно, что казалась нарисованной.
Ему не нужно было повышать голос, когда он, указав на Проктора, процедил сквозь зубы:
– Ты. Вон отсюда. Сию минуту.
Проктор перекатился на спину, смутно ощущая под ней мокрый, раздавленный мусор. Мелкий дождик мягко капал на его разбитое всмятку лицо. Один глаз не открывался. Вторым он разглядел две сходящиеся стены из закопченного кирпича. Кит лежал в каком-то переулке, где стояла омерзительная вонь.
Избиение было коротким, жестоким и до обидного эффективным. Вышибала явно не был новичком в своем деле. Напоследок врезав ногой Проктору по ребрам, он прошипел предупреждение:
– Если хоть раз снова увижу тебя здесь, то оторву тебе яйца. И это только для начала. А теперь вали отсюда.
Еще миг, и дверь захлопнулась. Проктор остался лежать в одиночестве на куче осклизлого мусора. Некоторое время он даже не пытался пошевелиться. Лежал на спине, обхватив руками горящие от боли ребра. Во рту ощущался привкус крови.
Кит поднял глаза и увидел пятна желтоватого света, просачивающиеся сквозь щелки в занавесках. Из приоткрытого окна доносился голос Бинга Кросби, напевавшего по радио:
– О Белом Рождестве мечтаю я…
Проктор увидел ее прежде, чем она заметила его. Он стоял в дверном проеме какого-то ресторана, спасаясь от дождя. Изморось прошлого вечера созрела до настоящего ливня. Когда он заметил ее, она направлялась в его сторону, и Кит торопливо шагнул внутрь. В ресторане официанты накрывали к обеду столики, ставя на крахмальные белые скатерти высокие бокалы и маленькие розетки с охлажденным сливочным маслом. Проктор подождал, когда она окажется рядом.
– Лиза?
Она замерла на месте. Ей потребовалось всего мгновение, чтобы узнать его под маской синяков. Проктор поднял руки, как будто сдаваясь в плен.
– Мне не нужны неприятности. Я просто хочу поговорить.
Казалось, она приготовилась сорваться с места и убежать. Прошипела:
1
193 см.