Страница 116 из 146
— Эм… Только не говори, что ты настоящая форма девятихвостого? — вспомнив о встрече с «матерью» в том мире, куда нас с Сакурой забрасывал тот одноглазый Учиха из «Акацуки» и о её вспыльчивости, схитрил я. Она заржала, а я добавил. — Это точно так и есть! Твой смех словно из Преисподней!
Это её разозлило и волосы знакомо зашевелились девятью красными хвостами, а меня треснули по голове, вполне так ощутимо. И не скажешь, что на самом деле ты где–то там медитируешь в «волшебной комнате» под бдением Буратины и Осьминога. Надеюсь, моя жизнь всё–таки не сон, где всё слишком реально, даже боль, смерть и рождение. Впрочем, я отвлёкся.
— Заткнись, да ттебанье! — завопила она, но тут же осеклась и смутилась. — Прости, я немного вспыльчива, и у меня иногда вырываются такие вот словечки, надеюсь, у тебя нет ничего похожего. Минато тебе не сказал? Я твоя ма…
Договорить я ей не дал, просто стиснув в объятиях. Ощущения от объятий с матерью были поразительно настоящими. Она была тёплой и крепкой, волосы были мягкими, а ещё от неё пахло так, что у меня защемило сердце.
— Всегда… хотел увидеть тебя… мама, — слова дались с трудом, преодолевая застывший в горле комок. Я, наконец, увидел её, свою настоящую маму, а не ту женщину из другого мира, что была на неё так похожа…
— Мы ещё поговорим с тобой, Наруто, — отстранилась она, вглядываясь с улыбкой в мои глаза. — Но сперва давай укротим Зверя.
Где–то на периферии сознания я почувствовал, что там, где мы «перетягивали канат» из наших душ с Курамой из моего тела выскочили цепи и опутали лиса. Двойственное такое ощущение и очень странное, если к тому же учитывать, что моё настоящее тело сейчас находилось в трансе, то вообще.
— Минато запечатал всю мою чакру в тебе, чтобы я помогла тебе взять силу девятихвостого под контроль, когда придёт время…
Я смотрел на неё во все глаза и думал, почему я не помню эту встречу и встречу с отцом. Несомненно, в этой ситуации было что–то знакомое, но и только. Когда я вспоминал, как побеждал Кураму, выходило, что я его самостоятельно одолевал, а потом вытягивал силу, но сейчас я засомневался, что всё так и было всегда… В воспоминаниях об этом было полно белых пятен, которые я всегда относил к проблеме памяти. Сложно упомнить каждый день в жизни шиноби, пусть даже она длится меньше семнадцати лет. А тем более такой насыщенной событиями, как моя. К тому же перерождение сказывалось, думаю, мозг младенца просто не мог вмещать абсолютно всё, и что–то «терялось» и «забывалось» или относилось к несущественному, что вспоминалось лишь по прошествии. Но это был слишком важный момент, чтобы такое забыть случайно…
— Эй, ты вообще меня слушаешь? — оторвал меня от мыслей голос матери.
— Да, прости, просто рад, что моя мама оказалась красотка, — как говорит Саске «не знаешь, что сказать женщине — говори комплимент».
Она зарделась и начала что–то говорить про волосы и то, что в детстве её обзывали «Помидорка–чан», а она всех за это лупила. А потом, когда она чуть подросла, из–за того, что она была безжалостна и всех избивала, её прозвали Жгучим Перцем. Мама рассказала мне о том, как они с отцом полюбили друг друга.
Её рассказ был и знакомым и незнакомым. Словно я знал суть, но не помнил слов или того, кто мне это рассказывал. Но я внимательно слушал её, не отвлекаясь.
— Я люблю тебя… — она улыбнулась и притянула меня к себе, хихикнув. — Если сложить прозвище твоего отца Желтая Молния Конохи и моё Жгучий перец…
Она покосилась на вставки моём костюме и снова хихикнула.
— У нас в семье идеальная палитра получиться, — хмыкнул я. — Теперь я понимаю, почему так люблю оранжевый цвет.
Мы засмеялись. Но наш смех прервал далёкий рёв Курамы.
— Моя чакра не сможет долго его сдерживать, так что постарайся, Наруто, это твой шанс! — мама воинственно сжала кулак.
— Понял!
Я сказал это, снова очутившись на поле боя с Курамой. Он был весь в цепях, что выходили из моей груди, а моя «душа» очистилась от красной чакры и снова пыталась затянуть чистую чакру лиса. Вовремя я.
Быстро вернул свой режим мудреца и атаковал массой клонов со здоровенными расенганами, а потом контрольный вихревой сюрикен запустил. Лису хватило. И с помощью же вихревого сюрикена и клонов получилось отделить чакру, которую я забрал себе. Полдела сделано.
Я сразу почувствовал себя таким горячим и могучим и, оглядев свои руки, понял, в чём дело. На мне был золотой покров биджу! Наконец–то!
— Не вздумай меня злить, Наруто! — завопил лис.
Он, кстати стал намного худее и костистей. И злей, так как чакра в нём осталась только «злая». Он начал творить бомбу хвостатого размером с трёх себя, но я ему помешал, вспомнив или просто поняв, что надо сделать.
Прикоснувшись к своей печати, я одним мысленным усилием опрокинул сдерживающие тории на все хвосты, тело, лапы и шею. А так же сотворил новую клетку и закрыл её.
— Я тебе этого не забуду, Наруто, — бессильно зарычал он, прежде, чем отрубиться.
— Прости меня… Курама, — тихо пробормотал я. — Но так надо… Просто потерпи ещё немного.
* * *
— У тебя получилось, Наруто, — я почувствовал руки матери на своих плечах. Странный переход обратно в золотое поле.
— Да… — я поднял на неё глаза. На её лице расцвела улыбка с примесью печали и гордости.
— Я теперь могу последовать за Минато, но сначала… — её рот сжался в ниточку. — Я хочу рассказать тебе правду о твоём рождении.
— Правду? — в душе шевельнулась мысль, что, возможно, сейчас мне скажут что–то важное, что поможет мне понять причину моих перерождений.
Мама начала издалека и рассказала историю клана Узумаки, в принципе очень похожую на ту, что уже рассказывал мне Саске восемь лет назад. И о том, что она была до меня джинчурики Курамы, и её привезли в Коноху из другой страны именно для запечатывания лиса. Деревня Водоворота, родина всех Узумаки, перестала существовать через пару лет после запечатывания девятихвостого. И по лицу матери было видно, что по ней сильно ударило подобное истребление родины. Я вспомнил Коухаку, настоятеля храма Воды, у него было такое же лицо и печаль, когда он вспоминал об Узушиогакуре.
Особый тип чакры, способный сдерживать девятихвостого, предопределил судьбу моей матери, и её отправили в Коноху для соблюдения какого–то давнего договора между Сенджу и Узумаки. Она встретилась с первой джинчуурики Кьюби — Узумаки Мито, женой Первого Хокаге Сенджу Хаширамы, и та запечатала в ней свою ношу и научила её, что если сосуд наполнить любовью, то можно жить счастливо даже будучи джинчуурики. И, по словам мамы, она была счастлива с отцом. И это меня радует. Хоть это радует.
— Ох, кстати, моя лучшая подруга Микото, — вдруг вспоминал мама, улыбнувшись. — У неё перед твоим рождением родился мальчик, Саске. Как они там?
Я не знал, что ей сказать. По всей видимости, она не могла как отец «приглядывать» за мной и у неё вообще нет ни малейшего представления, что и с кем случилось.
— Если ты про Учиха Саске, то он мой лучший друг, — решил сказать правду я, утаив некоторые детали. Очень не хотелось её огорчать.
— Это здорово! Я так и думала, что это случиться! — радостно воскликнула мама широко улыбнувшись.
Затем она перешла к трагичной части своего короткого жизнеописания и рассказала о моём рождении и «парне в маске», который освободил девятихвостого и заставил того напасть на Коноху. К сожалению, я не узнал ничего нового. Вот только при упоминании той печати, которую использовал отец, чтобы призвать Бога Смерти меня неприятно кольнуло, этого я не видел и не ощущал, а так их история оказалась для меня не нова, хотя и было приятно выслушать мать просто хотя бы для того, чтобы быть с ней подольше.
— Прости, что бросили тебя, — в её глазах стояли слёзы. — Превратили тебя в сосуд для девятихвостого и бросили с непосильной ношей. Прости, что не дали тебе свою любовь и не были рядом с тобой…