Христоверы

Дверь вдруг открылась, и в избу вбежала Марфа Григорьевна.

– Ну, чего лямку тянешь, Матвей? – с укором сказала она. – Поспешай давай, покуда Макарка не уехал.

– Бегу, бегу, прощевайте, – оживился старик. – Вечером ждите меня с покупками.

Он как на крыльях выбежал из избы и со всех ног поспешил к поджидавшей его телеге.

– Господи милостивый, да что это с ним? – глядя ему вслед, удивилась Марфа Григорьевна. – Будто хлопец молодой, козликом скачет?

– Значит, радуется чему-то отец, – усмехнулся Силантий. – Вот мы его и обспросим вечером, от чего у него прыти прибавилось.

Евдокия только-только вымыла в горнице пол и присела отдохнуть. Кроме неё, в избе больше никого не было. «Богородица» Агафья и сестра Мария уехали в Самару осмотреть дом, в котором собирались провести воскресное соборное радение с участием «важных» лиц. Андрон гулял во дворе, и ей выпала минутка побыть наедине со своими мыслями.

«Ну вот, снова тревога обуяла меня, – с тоской думала Евдокия. – Наверное, права Мария, говоря, что я сама притягиваю к себе все беды и несчастья. Всё не то и всё не так в жизни моей несчастной. И вера хлыстовская не приживается во мне, отторгается душой она и сердцем не воспринимается. А вот церковь так и притягивает меня, все помыслы мои к храму Божьему тянутся…»

Из сеней послышались тяжёлые шаги возвращающегося в дом старца, и Евдокия, встрепенувшись, тут же схватилась за ведро и тряпку.

Андрон вошёл в дом как всегда с суровым лицом и недовольным взглядом. Он исподлобья глянул на замершую Евдокию и, покачав головой, сказал:

– Сегодня соборное радение проводить буду, и ты присутствовать должна.

– Я всегда готова к радениям и всё подготовлю к вечеру, – тихо сказала Евдокия.

– Ты не поняла меня, голуба, и не дослушала, – с упрёком высказался старец. – Здесь радение «богородица» Агафья проведёт, а мы поедем туда, где она сейчас обряд готовит.

– Да, поедем, – чувствуя неладное, вздохнула Евдокия.

– Там, куда мы поедем, люди богатые и серьёзные соберутся, – продолжил Андрон. – Они всей душой и сердцем голуби наши, но им не можно вместе со всеми в радениях участвовать.

– Так разве мы не все равны на корабле нашем? – спросила Евдокия. – Вы же в проповедях вещаете, что…

Старец так взглянул на неё, что девушка тут же осеклась, замолчала и опустила голову.

– Не пристало тебе задавать мне вопросы эдакие, голуба! – морща лоб, повысил голос Андрон. – Но я тебе отвечу. На том свете, в Царстве Небесном, все равны будем. А сейчас мы в грешном мире живём. Здесь не каждому можно веру свою напоказ выставлять. Сейчас вера православная верховодит повсюду, а нам, людям божьим, приходится маленько остерегаться церковников.

– И… когда мне собираться? – дрогнувшим голосом спросила Евдокия.

– После вечерней трапезы готова будь, – ответил старец. – Час отъезда за столом озвучу.

После ухода старца переполняемая противоречивыми чувствами Евдокия вышла на крыльцо. После общения с Андроном у неё разболелась голова и захотелось подышать свежим воздухом.

«О Господи! Боже мой милостивый, – взмолилась отчаянно девушка. – Да когда же всё это закончится? Как я устала от всего, Господи, аж жить не хочется. Но почему эдакая доля выпала мне? Чем я провинилась перед тобой, Господи? Живу как в аду и просвета никакого не вижу. Что бы мне сделать, чтобы исчезнуть, испариться, умереть и не видеть больше этих…»

Открылась калитка, и во дворе появилась Мария. Отвлекаясь от горестных мыслей, Евдокия сошла с крыльца и с подавленным видом направилась ей навстречу.

– Чего это вид у тебя похоронный какой-то, Евдоха? – поинтересовалась Мария, пытаясь заглянуть ей в глаза. – Идёшь, как спутанная, еле ноги переставляешь.

– Какая есть, не переделаешь, – вздохнула Евдокия. – А чего это ты так рано приехала? Что, в доме том, где радения соборные будут, ты все дела переделала?

– Там слуг полный дом, без меня справятся, – улыбнулась Мария. – Так ты мне не сказала, чего пасмурная такая? Может, стряслось чего за время моего отсутствия?

– Нет, – поморщилась Евдокия, на мгновение представив ненавистное лицо старца. – Просто одна хочу я побыть, и…

Она замолчала, не закончив фразы, но Мария тут же продолжила за неё:

– Побыть одна и Богу помолиться, ты это хотела сейчас сказать, сестра?

– А если и так, тебе-то что с того? – огрызнулась, бледнея, Евдокия. – Тебе вон всё одно, а у меня не так, у меня всё по-другому.

Высказавшись, она развернулась, чтобы уйти, но Мария схватила её за руку.

– Ты опять с Андроном разговаривала? – предположила она. – И чего на этот раз тебе в его речах не понравилось?

– Он мне сказал, чтобы я вечером к радениям готовилась, – ответила Евдокия, мрачнея.

– И чего ты взбеленилась, сестра? – удивилась Мария. – Всем же известно, что нынче воскресенье и все к радениям готовятся.

– Он о других радениях вещал, – с угрюмым видом сообщила Евдокия. – О тех, где богатые люди участвовать будут.

– И? Чего ты взбрыкиваешь? – улыбнулась Мария. – Это же хорошо. А ещё лучше будет, ежели он из них тебе «духовного мужа» подыщет.

– Если тебя это радует, то меня нет, – обиженно поджала губки Евдокия. – Я после слов Андрона себя гулящей девкой почувствовала.

– Эй, сестра, о чём это ты? – вскинула удивлённо брови Мария.

– О свальном грехе, вот о чём, – заливаясь краской, ответила Евдокия. – Я не хочу после радений в чьих-то мерзких объятиях в общей куче валяться. Я по-другому хочу – в чистой кровати, с мужем, Богом данным.

– Э-э-эх, дурёха, – вздохнула Мария. – Радуйся тому, чего есть. Богатый купец завсегда сто сот стоит. Ты вон на Нюрку глянь Крупнову, на Глашку Безрукову, а ещё на Соньку Рябову, на Пистемею Котову. Все они к купцам на радения ходят, и… Ты только погляди на них? Цветут и пахнут!

– А я не хочу, как они, – упрямо твердила Евдокия. – Я хочу…

Откуда-то со двора послышался голос «духовного мужа» Марии Никодима.

– Марья, где ты?

– Ой, мне пора, – заторопилась сестра, а Евдокия с унылым видом пошла в дом.

15

Гавриил Семёнович Лопырёв ужинал в полном одиночестве: жена лечилась в психиатрической больнице, а сын Влас где-то веселился и «бражничал».

Закончив есть, он тщательно вытер рот салфеткой и бросил её в тарелку. В столовую вошёл слуга.

– Чего тебе, Демид? – строго спросил Лопырёв. – Ну? Говори, с чем пожаловал.

– Да там Иван Ильич в дверь стучится, – ответил слуга. – Что делать прикажете?

– Гм-м-м, принесла нелёгкая, – поморщился Лопырёв. – Ладно, впусти, Демид, друга моего закадычного.

Появившийся Сафронов прошёл к столу и уселся напротив хозяина дома.

– Чаю не желаешь? – слащаво улыбаясь, предложил Лопырёв. – Извини, что выпить не предлагаю.

– Я не чаи гонять, а поговорить пришёл, – отказался Сафронов. Грубоватый тон, выбранный им для разговора, не смутил Лопырёва. Он только ещё шире улыбнулся и развёл руками.

– Вот гляжу я на тебя, Ваня, – заговорил он вкрадчиво. – Мы как будто и не расставались вовсе.

– Со дня, когда мы виделись, прошло пять дней, – напомнил Сафронов.

– Ай-я-яй, как много? – ухмыльнулся Лопырёв. – Так чего ты пришёл, Ваня? Опять на попойку меня подбивать? А может быть, сообщить, что передумал свою дочку за моего сына выдавать?

– Я не хочу свою дочь за сына хлыста отдавать, – заявил категорично Сафронов. – Я не хочу видеть свою Аннушку несчастной, ты хорошо меня услышал, Гаврила?

Слушая его, Лопырёв изменился в лице. Глядя на дверь, он крикнул:

– Полина, Авдотья, кто там? Самовар поставьте да лимончик и сахар несите!

Он перевёл взгляд на озабоченное лицо Сафронова и усмехнулся:

– Прознал-таки, Ивашка, что я с хлыстами дружбу вожу?

– Прознал, как видишь, Гаврюшка, – ответил Сафронов. – В тот же день прознал, как только из дома твоего вышел.