Страница 10 из 17
При таком устройстве удочки малейшее прикосновение рыбы к насадке сейчас заметно для рыбака по содроганию тонкого конца удилища; и самая насадка на крючке, привязанном на особый поводок, не лежит на дне реки, а относится течением воды в сторону, по выражению рыбаков – играет в глубине, так что рыба издалека ее видит и хватает смелее.
Заручившись раками, рыбак отправляется на глубокие заводи, о которых мы уже упоминали. Он берет с собою несколько больших удочек собственно для уженья на рака, а одну или две поменьше на навозного червя, на которого хорошо идет с весны подлещик, тарабарка и чеша. Две последние породы рыб весьма оригинальны: они встречаются преимущественно в Шексне. Тарабарка складом своим совершенно похожа на леща, но только шире его, глаза имеет беловатые, плавательные перья черные с синим отливом, и весом не достигает более двух с половиною фунтов. Чеша чрезвычайно напоминает сельдь: длинная и тонкая, она имеет несколько вогнутый хребет и совершенно острое брюшко; рыбаки в шутку называют ее косарем; спинка у нее синеватая, а остальная часть снежно-белого цвета с серебристым отливом. Чеша весом достигает до полутора фунта, в такой вес она бывает длиною до 12 вершков.
Тихо подходит к заводи рыбак, скромно, без малейшего шума, усаживается на место, выбирая такое положение, чтоб от реки прикрывал его кустик и чтоб ни в каком случае тень от его особы не ложилась на воду. Размотав удочки, наживляет он их раками; на это идут преимущественно хвостики, которые следует старательно очистить от шелухи. На каждую насадку употребляется от больших раков два раковых хвостика, а от средних – три и более, чтоб насадка вышла большая. Если раки велики, то могут идти в дело и клешни их. При малом запасе раков рыбак дорожит малейшим их кусочком, годным на насадку; и хотя мясо из клешен вышелушивать и очень трудно, однако ж, пуская в ход ногти и зубы, приходится добывать его оттуда. Рачье мясо из клешен держится на крючке слабо, чтоб оно не свалилось, чтоб не сдернула его мелкая рыбешка, привязывают его иногда к крючку тоненьким волоском. Нажививши крючки, рыбак забрасывает удочки так, чтобы лесы легли несколько по воде, затем крепко втыкает удилища в берег. Клев начинается не сейчас: случится просидеть полчаса и более, пока тронет крупная рыба. Водою вытянешь лесу, удилище несколько изогнется по течению, рыбак не спускает глаз с тонкой его вершинки. Вот пошевелилась леса, потом удилище дрогнуло раз, потом еще раз, наконец несколько раз вдруг быстро один за одним, а затем дугою наклонилось к воде: рыба потянула. Привычною смелою рукою схватывает рыбак удилище и быстро, решительно делает подсечку. Тяжело, добыча велика; она уже на крючке; теперь следует действовать осторожнее, т. е. не тянуть рыбу, а водить ее на кругах, поднимая гнущееся в дугу удилище кверху. За лесу не браться ни под каким видом, а отступая назад, подводить постепенно рыбу к берегу; после нескольких кругов, после прыжков и порывистых дерганий она пойдет легко на то место, куда хочет подвести ее рыбак и где должен быть наготове сачок, которым уже нетрудно бывает подхватить добычу: рыба в сачке – все равно что в мешке: она уже поймана, а до тех пор нельзя поручиться за то, чтоб она не соскочила с крючка, чтоб не порвала лесы при малейшей оплошности рыбака. Впрочем, я говорю только про крупную рыбу: язя и голавля в два-три фунта можно тащить смело, даже выкинуть просто на берег, не водивши на кругах; после подсечки сейчас слышно, велика ли рыба села на крючок.
При хорошем клеве можно выудить на одном месте несколько штук крупной рыбы, но следует заметить, что только раннее утро может потешить рыбака: еще до восхода солнца нужно быть на месте, заранее уже осмотренном и приспособленном. Ведряная погода, тихое ясное утро, несколько прохладное, с маленьким туманом над рекою, служат хорошими признаками добычливого уженья, особенно если вода на большой убыли. Когда время подойдет к десяти часам, клев прекращается совершенно: долее и сидеть нечего – сматывай удочки и отправляйся домой. Вечером, часов с семи, можно опять удить, но вечерний клев бывает нехорош, так что зачастую случается возвращаться рыбаку не зарыбивши.
Бывает, что на хорошую рачью насадку берется щука. Опытный рыбак сейчас заметит ее клев: удилище дрогнет слегка, затем вытянется леса в одну сторону, потом перейдет на другую, наконец вдруг, мгновенно поднимется из глубины кверху: это щука. Ее следует тащить самым быстрым приемом, кидком, прямо на берег; если щука велика, леса, конечно, порвется, если она средней величины – в пять, шесть фунтов, то леса волосов в 20 выдержать может; во всяком случае, щуку водить не допускается: как только она почувствует в себе крючок, то как бы она мала ни была – в одну секунду перекусывает лесу, если только крючок не находится на проволочном поводке или струне, чего никогда не делается при ужении на рака.
Когда вода спадет до меженного состояния, с заводей рыбак переселяется на мысы, на быструю струю, под которой любят жировать окуни и паланы. Уженье на рака делается тогда еще интереснее, потому что добыча попадает разнообразнее. В Шексне нередко вылавливаются окуни в четыре, в пять фунтов весом. Тащить со дна такого окуня, который вообще принадлежит к числу очень сильных рыб и идет необыкновенно упористо, составляет для рыбака великое наслаждение. Долго ходит он на кругах в глубине, долго томит горячего рыбака нетерпением узнать, какая рыба на крючке; наконец-то пошел кверху, взвернулся на поверхности воды, ярко блеснули его пунцовые перья, и только по ним узнает рыбак окуня. Палан ходит на удочке необыкновенно бойко: бьется, делает прыжки, бросается в стороны. Рыбаку нужно много терпения и искусства, чтобы овладеть крупным паланом. Один раз со мною был такой случай: удил я рыбу в той части Шексны, которая называется Простью. Это на сто первой версте от Рыбинска. В Прости Шексна узка и особенно мысаста, потому что делает несколько крутых поворотов. Здесь на протяжении шести верст встречается довольно много прекраснейших мест для уженья. Я сидел на мысу, под кручей. Удочки мои наживлены были большими насадками рачьего мяса. Утро было превосходное: теплое, тихое и туманное. Я, выудив несколько штук некрупных окуней, провозился довольно долго с большим язем, который, набулькавшись и нахлеставшись вдоволь по воде, сорвался с крючка у самого берега. Клев прекратился. С полчаса крючки лежали спокойно, и я уже хотел идти на другое место, как вдруг на самой большой удочке дрогнула вершинка, вслед за тем согнулось удилище с такою силою, что конец его ударился об воду и погруз в нее, я подсек и сразу же почувствовал что-то необыкновенно тяжелое. Взяв несколько на сторону, по течению воды, я начал водить рыбу и хотел поднять ее наверх, но сильные порывистые дерганья, туго натянувшаяся леса, совсем согнувшееся удилище давали знать об очень крупной добыче: пришлось действовать осторожнее, я начал только держать удилище кверху, не ослабляя лесы, рыба стала сама ходить на кругах. Так продолжалось минут десять. Наконец рыба вышла наверх, и я увидал огромнейшего палана. Сделав скачок в сторону, он сильно стал биться, прыгал, хлестался об воду, брызги фонтаном летели кверху; леса была в тридцать волосов, гнувшееся удилище давало такую упругость, при которой трудно было оборвать ее. Через несколько времени палан утомился и легко пошел к берегу, но в ту секунду, как я хотел подхватить его сачком, он сделал такой отчаянной прыжок, что удилище переломилось на сучке, бывшем от вершинки аршина на два. По счастью моему, в воде, около самого того места, где я возился с паланом, была отползь с кустом ракитника, съехавшим в реку с глыбой берега во время весеннего подмоя. Конец сломившегося удилища попал в самую средину ракитника и запутался. Достать оттуда лесу было довольно трудно: куст находился неблизко от берега и в промежутке между ним и берегом было так глубоко, что потребовалось бы плыть, да и леса так ловко завилась около прутьев куста, что на плаву распутать ее и не оборвать было бы невозможно. Я бросился в усадьбу за лодкой. Бежать нужно было версты полторы. В молодую пору, когда ноги очень резвы, это ничего не значило. Севши в лодку, я скоро доплыл по воде до места моего уженья; вижу – обломок удилища на кусте и прутья слегка покачиваются ходившим около них паланом. Осторожно подъехал я к берегу, прикрепил к нему нос лодки, а корму заворотил к кусту и привязал ее прутьями. Установив таким образом лодку, я достал лесу и начал поднимать рыбу кверху; палан, видимо утомленный, пошел свободно; едва показался он из воды, как я подхватил его сачком; добыча была истинно необыкновенная: в ней было двадцать два фунта весу. Такой большой рыбы я уже более никогда не выуживал.