Песня Печали (ЛП)

— Я пыталась спасти свою страну от тебя.

Веспус пожал плечами и осушил бокал.

Он наполнил его снова, и Печаль заметила, как потемнели вены на его предплечьях. А потом она поняла, что это были не вены, а корни под его кожей, зеленые и тянущиеся вдаль. Растения вокруг него стали танцевать сильнее, гладили его с силой. Таасас отклонилась, на ее лице впервые появился страх.

Веспус посмотрел на Печаль, и его глаза были зелеными. Ярко-зелеными, цвета яда. Она сжалась, и он рассмеялся, поднял бокал, и Печаль не хотела, чтобы он пил это. Она не хотела видеть, что еще он мог призвать.

Но он не выпил его.

Он держал его, ждал, пока лоза заберет бокал.

Расмус стал извиваться и стонать за кляпом из лозы, и Печаль повернулась, чтобы понять, почему, ожидая увидеть шипы, пронзающие его кожу, скользящие по нему, вызывая боль. Но она ничего не видела и не понимала.

А потом Веспус поднял руки, и лоза с бокалом потянулась к Расмусу.

— Нет, — она повернулась к Веспусу. — Прошу, пощади его. Умоляю.

— Поздно, — он звучал почти грустно, его изумрудные глаза сияли, как светлячки. — У тебя был шанс. Ты дважды пошла против меня. Третьего раза не будет.

— Он — твой сын, — прошептала Печаль, ее тошнило.

Веспус посмотрел на Расмуса, боль мелькнула на его лице.

Но он встряхнулся, погладил листья одного из растений рядом с ним.

— У меня есть растения, есть другие дети, и я могу посеять еще. Таасас юна. И одарена, — сказал Веспус, взглянул на жену, наблюдающую за сценой с испугом и восторгом. — Расмус, как и ты, сделал выбор.

Печаль билась в своих путах, но без толку. Лозы сдавливали ее запястья, лодыжки и талию. Она могла лишь смотреть, как лоза со Звездной водой тянулась к Расмусу, глаза которого одичали от ужаса, пока он боролся с путами, поворачивая голову, чтобы лоза не дала ему напиток.

Побеги потянулись из стеблей, которые удерживали его, к его лицу, и он извивался, пытаясь вырваться. Но воля его отца держала его в плену, и мелкие ростки проникли под его кляп в его рот.

— Хватит! — закричала она. — Прошу!

Веспус скучающе взглянул на нее.

— Ненавижу это слово, — только и сказал он.

Звук, который издавал Расмус, пока лозы обвивали его, был бездумным, вырывался из него, и в его криках не было ни следа человека.

Крики Печали умерли на ее губах, когда огромная лоза, закрывающая рот Расмуса, отодвинулась, показывая, что с ним сделали.

Мелкие побеги давили на его рот, оттянули губы, отклонили его голову как можно дальше, раскрыв широко его рот и горло. Печаль смотрела, как лоза со Звездной водой движется к Расмусу, выливает напиток в его рот, и лозы зажимают его рот и нос, не давая выплюнуть. Он давился, но лозы держали его, и ему пришлось проглотить.

Звездная вода усиливала способности риллян. Веспус так мог управлять растениями сильнее, чем должен был, а риллянская принцесса, Эйрлис, так могла призывать лед пальцами.

От этого Расмус, чье прикосновение она уже хотела как успокоительное, сможет стирать все ее мысли и чувства, кроме желания. Желания его кожи и прикосновения. Это было запрещено для нее.

Как только она коснется его, они будут обречены.

— Ты — монстр, — сказала Печаль, дрожа от страха.

Веспус убрал письмо в карман, встал и прошел мимо нее к двери.

— Я не собирался так делать, — он повернул ручку двери. — А теперь, Печаль Вентаксис, я перемещу свои деревья. Я не хочу, чтобы они пострадали, когда люди придут разбивать Зимний замок, гневаясь на тебя. Но не переживай. Я скоро вернусь. Не один. А пока наслаждайтесь друг другом.

Он повернулся к Таасас, и та тут же широко улыбнулась и протянула руку. Веспус взял ее за руку и увел.

Печаль смотрела на Расмуса, который кашлял, пока ростки покидали его рот, оставляя зеленые следы. Его глаза были почти такими же темными, как у его отца, бездонными, когда он посмотрел на нее.

— Прости меня, — сказал он, слезы лились по его лицу.

Печаль кивнула, ее глаза наполнились влагой.

И лозы потащили ее вперед, к коже Расмуса.

Ростки на ее запястьях заставили ее ладони подняться к его груди, и она сжала кулаки, надеясь уменьшить влияние его прикосновения, его руки согнулись против его воли, чтобы обнять ее.

И все закончилось. Не было больше боли и борьбы. Она парила, свободная, как птица, не скованная кожей, разумом и своей ролью. Она была лишь чувствами, купалась в свете звезд или бархате в голове, и это было роскошно и чувственно. Она была свободна.

Все, что терзало ее секунды назад, пропало, и остался экстаз, что был сильнее всего, что она ощущала раньше. Не было страха и боли. Была лишь радость и желание получить больше.

Она знала его тело, знала его кожу под своими пальцами, его запах, и это тоже радовало ее, пока она вспоминала это.

Она прижалась лицом к его груди, слушала дикое биение его сердца, прижалась губами к его пульсу там.

— Не надо, — выдавил он, и Печаль подняла голову.

Он был таким печальным. Почему он так выглядел?

Она растерянно отодвинулась от него и нахмурилась.

— Что такое? — спросила она.

— Ты опьянена. Из-за меня. Тебе нужно остановиться, — сказал он, глядя на нее темными глазами. — Думай о Лувиане. Ты хочешь Лувиана.

Но Печаль не хотела думать о Лувиане или останавливаться. Когда она касалась Расмуса, ничего не болело. Она нежилась в этом чувстве, позволяя себе парить в нем, откинув голову, глаза закрылись.

Если его было так приятно касаться, то как будет ощущаться поцелуй?

Она потянулась к нему, приоткрыв рот.

— Хватит, — рявкнул он, и лоза закрыла его рот.

Он мрачно смотрел на Печаль поверх лозы, и что-то поменялось в ее разуме. Он никогда раньше не останавливал ее.

Печаль в смятении убрала руки, боролась с лозой, которая заставляла ее руки вернуться на месте, пока она не потеряла терпение, склонилась и укусила стебель. Сок покрыл ее губы, и Лоза отпрянула.

Другая тут же заменила ее, но горький вкус сока во рту и отсутствие прикосновения к Расмусу на миг вернули Печали ясность разума.

И она подняла кулак ко рту и укусила себя, сосредоточилась на боли. Его способность — то, что жило в его коже, зовущей ее — тут же стала манить ее, чтобы стереть боль, но Печаль кусала все сильнее, не хотела утешений. Слезы потекли из ее глаз, кровь полилась между пальцев.

«Думай о Лувиане».

Лувиан, наглый, раздражающий, неукротимый. Лувиан, который шел за ней всюду, но только если думал, что это ей не навредит. Лувиан, вызывающий ее смех. Он делал ее храброй, потому что его веры в нее хватало на их обоих.

Она думала о нем, кусала свою плоть, хоть лозы подняли ее тунику, чтобы кожа ее живота и груди прижалась к Расмусу.

Она думала о себе и Расмусе. Они не хотели этого. Они выбрали быть друзьями.

Ее воля ведь что-то значила? Она боролась за власть над телом.

Это не было настоящим.

— Он хочет, чтобы нас вот так застали, — сказал Расмус.

Она кивнула, все еще кусая ладонь, цепляясь за ясность, которую это придавало ей. Она знала, что он был прав. Веспус не просто скажет, что его сын и канцлер нарушают священный закон между их народами, а покажет им.

Лозы без предупреждения отпустили их и вернулись к столбикам кровати, словно больше нигде и не были. Печаль рухнула на кровать, Расмус — где-то рядом с ней. Туман и желание пропали из ее головы, она села и опустила тунику.

Ей было плохо от стыда и отвращения.

— Что случилось? — сказал Расмус, пытаясь звучать нормально.

— Не знаю, — медленно сказала она.

Они смотрели друг на друга, и глаза Расмуса расширились.

— Почему они остановились?

— Какая разница? — Печаль вскочила с кровати, дернула дверную ручку, но она не поддавалась.

Печаль повернулась, Расмус спешно натягивал рубашку, найденную у стула, застегивал пуговицы.

Растения отступали к своим горшкам, ростки втягивались в стебли, уже не слушались Веспуса, а возвращались в нормальное состояние. Вскоре комната стала такой, какой Печаль видела ее во время визита утром, когда сообщили о чуме. Комната любителя ботаники.