Страница 21 из 164
Сомко выполнил свое обещание передать Мартынку, чтобы он приехал в Субботов к матери.
Однажды утром, в один из дней новогодней недели, Мелашка вышла во двор и увидела, как у их ворот остановились четверо всадников. Она тотчас узнала Мартынка, сидевшего на буланом с рыжими пятнами коне. Он стоял впереди, словно выговаривал у своих друзей право первым подъехать к воротам родного дома.
Но самый лучший конь был у Ивана Богуна. Бросались в глаза белое пятно, словно повязка на правой ноге чуть выше копыта, и тяжелая грива, свисавшая на грудь. Мелашка залюбовалась этим красивым жеребцом.
Среди них она не увидела ни Филона Джеджалия, ни племянника Карпа. Двое казаков на гнедых, почти одинаковых лошадях стояли в сторонке. Мелашка поспешила к воротам, чтобы самой, как и полагается хозяйке, открыть их таким желанным гостям. Не обманул переяславский купец и не забыл выполнить свое обещание.
- Низкий поклон нашей казацкой матушке! - еще из-за ворот первым поздоровался Иван Богун. И его казацкая шапка с малиновым донышком взметнулась вверх.
И все как один соскочили с коней. Но неожиданный шум, донесшийся из кустарника возле дороги, привлек их внимание. Они обернулись, а Богун перестал размахивать шапкой.
На дороге показались беженцы с Приднепровья, напомнив казакам, что война еще не окончилась, а только притихла, как притаившийся зверь.
В возы в большинстве были впряжены коровы. На возах лежали беспорядочно брошенные пожитки, а сверху сидели дети. Их матери, сестры, деды толпой шли сзади. Они движутся уже несколько недель, бегут, как когда-то бежали от людоловов-турок.
Мелашке не впервые приходится видеть несчастных беглецов. А куда убежишь, где спрячешься от королевских борзых? Сердце ее наполнилось гневом и страхом. Плотнее запахнула кожух, вышла за ворота, спросила у приближающихся людей:
- Что, снова проклятые ляхи затеяли войну? Ведь гетманы как будто бы примирились с побежденными.
- Палачей, матушка, хватает для нашего брата хлебопашца и без Потоцкого. Понравилась проклятым ляхам наша плодородная земля возле Днепра. Вот и грабят эту священную землю, как выкуп от побежденных! Людей закрепощают. Вон сам генеральный казацкий писарь прочитал грамоту о смирении казаков, чтоб над ним самим пропели панихиду батюшки. Такого не выгонят...
- Зачитаешь тут, люди добрые, спасая казаков. И не то прочитаешь, оправдывала Мелашка писарей.
- Разве что спасая казаков... - сказала одна из женщин.
Мелашка предупредительно обернулась к своим гостям-казакам. Ее заинтересовали двое молодых казаков на одинаковых конях. У одного на голове под шапкой белела окровавленная повязка. "Не Данько ли Нечай, пресвятая дева? И в самом деле он!" - искренне обрадовалась она.
- Данько, горюшко ты наше! Что это у тебя с головой? Может, промыть горячей водой и перевязку сделать?.. - сокрушалась она, открывая высокие ворота.
- А это вот еще один Иван, мама. Самый молодой среди нас, он от двоих гусарских старшин отбивался саблей, точно кнутом.
- Отбился, Ивась? - встревоженно спросила старая казачка.
- Не знаю... - смущенно ответил Мелашке юноша, почтительно поклонившись матери Пушкаренко, пользующейся уважением среди казачества.
- Оба гусара, мама, действительно убежали на тот свет. Один - без головы, а второй - без обеих рук.
- Чтобы не защищал дурную голову пустыми руками, коль не сумел удержать саблю под ударом казака! - похвалил Богун молодого Ивана Серко.
Двое дворовых казаков взяли разгоряченных коней и стали водить их по двору, чтобы остыли. Серко посмотрел на друзей, словно спрашивал, как поступить, когда у тебя из рук поводья коня забирают, не спросив разрешения.
Усатый, несколько медлительный и сдержанный, Мартын Пушкаренко здоровался с матерью. Он, как когда-то в детстве, обнял счастливую мать за шею, прижался головой к ее груди.
- Спасибо, мама, переяславскому старшине, благодаря ему нам и удалось вырваться к вам погостить. В луговых зарослях на той стороне Днепра разыскал он нас. Хотелось и Карпа прихватить с собой, но он...
- Что-то случилось с ним, пречистая матерь? Война, как поветрие, не выбирая косит... - забеспокоилась Мелашка.
- Разве вы, мама, Карпа не знаете? Поехал защищать Богдана от наседающей шляхты, - уже с крыльца сказал Богун.
- Один? Где это видано - один-одинешенек против такого скопища?
Мелашка хотела первой войти в дом, чтобы принять казаков, и в то же время не терпелось послушать их. Ведь она ухаживала за ними, когда были малышами, как за родными детьми.
- Вижу, что вы, мама, плохо знаете своего, да и нашего Карпа.
- Зато его хорошо знают проклятые ляхи! - снова вставил Богун, любивший таких отважных воинов, как Карпо.
И четверо молодых казаков захохотали так, что стекла зазвенели в окнах.
- Надолго ли вырвались из этой баталии? - спросила Ганна.
Война не нужна молодухе, женский век которой клонился к закату. Кажется, еще и не жила с мужем, а жизнь уже прожита!
- Да, наверно, до завтрашнего утра пробудем, - ответил за всех старший среди гостей Мартынко, разматывая кушак и укладывая свое оружие на длинную скамью.
23
Завтрак гостей затянулся до обеда. Мелашка и две девушки принесли из погреба четыре больших кувшина с брагой и холодным венгерским вином, которое так и пенилось в кубках.
Женщины-хозяйки, как принято, ухаживали за гостями, а девушки-служанки быстро подавали горячие блюда. Напоминать гостям о стоявших на столе закусках считалось в этом доме не только признаком гостеприимства, но и своеобразной доблестью. Отказаться от какого-нибудь блюда - значит обидеть кухарку и хозяйку дома.
Но временами Ганне приходилось оставлять гостей. Молодые казаки хорошо понимали мать. У нее ведь две дочери-подростки и сын Тимоша. Малые дети нуждались в присмотре матери, хотя и без нее они никогда не оставались одни.
О чем бы ни заходила речь за столом, она сводилась к разговору о беженцах, которыми забиты не только дороги, но и прибрежные лесные чащи. Поселяне с Правобережья, с Белоцерковщины и Подольщины покидали родные насиженные места и убегали на левый берег Днепра, на Лубенщину, а то и дальше, к границам русской Белгородщины.