Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 157 из 164

- Зачем врешь, разбойник? Ведь Нечай уже несколько дней тому назад привел полк в Красное! Да и батюшку униата повесил, пся крев!

- Вот так новость, все-таки повесили униата, - словно удивляясь, произнес парень. - Царство небесное батюшке...

Ланцкоронский даже стонал от бессилия, неспособный преодолеть стойкость этих людей, стоящих перед ним как нерушимая стена. Он пробовал отводить пленников в сторону, шепотом допрашивал их, соблазнял золотом, угрожал. Но каждый раз вынужден был выслушивать о чем угодно, только не о Нечае. Будто этот полковник существовал лишь в воображении или в легендах.

- Мы с дорогой душой рассказали бы милостивому пану и больше, но у нас давно уже не пели о нем кобзари, - словно сожалел парень. - Сейчас такие заносы, учтите, пан, разве пробьется человек, хоть он и кобзарь...

- Казнить! - приказал гетман, стоявший в стороне.

Жолнеры, гусары, драгуны набросились на беззащитных крестьян...

27

Совсем стемнело, гетман торопился в село. Окровавленный снег стоял у него перед глазами. Не от этого ли и на сон теперь потянуло? Двуперстным крестом осенил чело.

Но в этот момент из лесу или просто из вечерней темноты выехал всадник, тащивший на веревке еще одного несчастного. Тот, спотыкаясь, вынужден был временами бежать, чтобы не тащиться за конем. К его счастью, снег был утоптан, а конь под всадником притомился.

Отважный казак с пленником на веревке привлек внимание гетмана. Сон как ветром сдуло, и он двинулся навстречу воину. Тот не спеша подъехал к лощине, но не спустился вниз, а остановился в отдалении от места расправы. Когда всадник увидел трупы на покрасневшем от крови снегу, в первое мгновение лицо его застыло. Но спустя минуту раздался его отчаянный вопль:

- Орина!.. Ах, проклятые ляхи!..

Казалось, и ветер утих и ослабел мороз. Этот крик словно ножом резанул слух людей, смерть которых на несколько минут задержал своим появлением казак.

- Явту-ух! - в один голос закричали крестьяне, протягивая свои руки к молодому Орпниному мужу.

Конь под казаком выскочил из снежной ямы, заржал и мчался прочь. Явтух дернул своего пленника за веревку, и когда тот упал, бросил ее. Следом за ним рванули через лощину драгуны и гусары. Они мчались гурьбой, мешая друг другу, а когда выбрались на бугор, увязли в глубоком снегу и остановились. Явтух, оставляя позади себя вихри снега, скрылся в густом лесу, окутанном вечерними сумерками.

К связанному подскочил поручик Скшетуский и камнем слетел с коня.

- Игноций! - застонал Скшетуский, поднимая своего жолнера. На голове у него зияла рана, а страх и затянутая на шее петля делали его похожим на мертвеца. Скшетуский освобождал шею гусара от петли, тормошил его.

- Цо то есть? - воскликнул, не выдержав, польный гетман.

- Мой Игноций, уважаемый пан гетман! Тен гусар, что я пану рассказывал о нем. Он был с Чаплинской...

Игноция оттирали снегом, из чьей-то баклаги вливали ему в рот вино, перевязывали рану на голове. А он лишь улыбался, как безумный.

- Ну что ты, Игноций? Говори, что случилось! Где пани Гелена, забрал ли у нее эту проклятую грамоту? Откуда такой позорный эскорт? - не унимался Скшетуский.

Гусар наконец пришел в себя, испуганно посмотрел на Скшетуского, даже пытался подняться.





- Прошу пана поручика... - с трудом произнес он.

- Тут его милость пан гетман.

- Тен грабитель... сломал мне шею веревкой, - сказал Игноций. - Как хищный зверь, набросился на меня из-за дерева и грамоту московского царя к Хмелю... Ой, прошу пана гетмана, Красное... скорее в Красное! Пани Гелена по моему наущению у шинкарки сегодня ночью будет праздновать с краснянами их заговенье... В одиннадцати хатах будет устроена пирушка для сотников Нечая. А сам он в Ворошиловке с этим разбойничьим сотником Шпаченко...

- На Красное! - что есть силы крикнул Калиновский.

Он выхватил саблю из ножен, вздыбил коня.

- Пану ротмистру Корецкому поручаю расправиться со Шпаченко в Ворошиловке. Получай, пан, селезня, сумей только ощипать его. Окружить Ворошиловку, чтобы ни одна душа не вырвалась оттуда... Пан Пясочинский со своим посполитым рушением окружит Красное вплоть до Брацлавской дороги, пану воеводе разрешаю ворваться в Красное. Надо воспользоваться возможностью нападения на пьяных и сонных гуляк. Но панну Чаплинскую взять живой и...

- Доставить мне...

- Пану Скшетускому сдать в руки! Легкая победа вдохновит рыцарей на дальнейшие подвиги... Нечая живого или мертвого доставить мне! На Красное, на Нечая!..

- На Красное! Нех жие шляхта! - эхом прокатилось над лесом.

28

Для Карпо темная ноченька - что родная матушка. Заходил в просторную поветь шинкарки, к своему рябому коню, в темноте ощупью проверял, есть ли у него корм. Несколько раз подходил к яслям, где стояли кони Гелены. С каким-то чувством мести, даже с наслаждением протягивал руки, чтобы обокрасть ее коней и подсыпать побольше овса своему рябому. Но, наталкиваясь на теплые и нежные подвижные губы коней, чувствовал угрызение совести. Ведь животные же, а не Гелена! Виновато поглаживал головы коней, словно просил у них прощения за свои намерения.

К трем оседланным коням полковника Нечая и его джур не подходил. Оперся спиной о соху повети и всматривался в затянутое тучами небо, потом, чтобы разогнать сон, запел:

Сокорила курка пивнэм,

А дивчына куркою

Заклыкала, цилувала

Парубка... ципурою!

Прошелся к воротам. Хоть бы одна живая душа попалась во дворе или на площади. Кучера Гелены, джуры полковника, местные жители - все ушли в корчму. Молодухи хотят свести полковника Данила Нечая с паненкой Томиллой. Гелена тоже празднует заговенье в доме Кушнирихи.

- Не от большого ли ума! - вслух рассуждал Карпо. Только он, как неприкаянный, среди ночи томится в одиночестве, следя за Геленой.

Он подошел к раскрытым настежь воротам и оперся на тын, борясь с греховным искушением потолкаться среди людей в корчме. Отплевывался, чтобы как-то отогнать испытывающее его терпение искушение. Потом подсчитывал, сколько соседская сука щенков наплодила за девять лет...

Считал и внимательно прислушивался к ночной тишине. Почему-то пришли в голову слова Гелены, сказанные вчера в присутствии служанок: