Страница 134 из 164
- Да нет, не Чаплинский, а... Чаплинская, если говорить о беде, заставившей меня в такую даль и при такой распутице скакать к тебе, Богдан, - переводя дух, ответил Дорошенко.
Богдан придержал коня, соскочил с него. Взмахом руки велел сопровождавшему его отряду остановиться на отдых. Выбившемуся из сил Дорошенко помог слезть с коня. От усталости полковник не мог стоять на ногах. Загадочный ответ Дорошенко еще больше встревожил гетмана. Он, как вестник злой судьбы, прервал думу гетмана и заронил в его сердце тревогу.
- Говоришь, Чаплинская? Это что-то новое или твое предположение? спросил Хмельницкий у Дорошенко, когда они вошли в хату крестьянина.
Дорошенко тяжело вздохнул, как после перенесенного горя. Очевидно, он щадил гетмана, увидев, как тот встревожился. Не годится омрачать настроение победителям, возвращающимся после такой славной победы на ликующую от радости Украину.
Именно об этом подумал Хмельницкий, когда пристальнее посмотрел в глаза Дорошенко. Он почувствовал, что не по какой-то пустяковой прихоти прискакал к нему молодой старшина. Дорошенко нужен дружеский совет, а возможно, и... военная помощь!
- Если бы ты знал, мой старший брат, с каким нежеланием ехала она со мной в Киев венчаться! Хотя и скрыли мы от наших священников, что она католичка, хотя и говорили ей о том, что венчается она по воле самого гетмана, но... Смех, да и только: словно насильно заставляли ее венчаться с подставным женихом! - сказал Дорошенко, горько усмехнувшись. - "Не могу я, говорит, врать перед божьим престолом, что выхожу замуж за отчима, когда становлюсь малженкой - женой пушечного писаря..." И в слезы. А когда подъезжали к Корсуню, такой рев подняла, что хоть беги с воза. Я даже загрустил, подумав, что же это у меня за женитьба будет... "Чего плачешь, Геленка? - говорю. - Разве не воин или неровня тебе? Другие девушки за счастье сочли бы стать под венец с такими, как я". Этими словами я еще сильнее ранил ей душу. "Да я, - говорит она сквозь слезы, - я уже жена!.." Ну, скажу тебе, брат, словно ножом ранила в сердце. "Жена я, говорит, и другого мужа мне не надо!.."
Вот так переплетаются события на жизненных путях людей. Всего лишь за несколько месяцев тяжелых боев казацкие войска, объединенные по воле мужественного Хмельницкого, разгромили армаду всепольской шляхты. Вооруженная яростью и римскими крестами, польско-литовская шляхта не выдержала ни одного натиска его войск! Когда под Пилявцами сами жолнеры начали оказывать упорное сопротивление наступавшим на них казацким войскам Хмельницкого, их командиры во главе с коронным триумвиратом панически бросились бежать. Ярема Вишневецкий был не в силах сдержать охваченные страхом коронные войска. Он даже и сам сбежал из Львова в Варшаву, на коронационный сейм, укрывшись за стенами столицы.
И в это время происходят вот такие загадочные трагедии в жизни сироты, удочеренной Богданом. Она ни единым словом не обмолвилась об этом старухе Мелашке, не призналась и отчиму, когда он вместе с женой Кривоноса приехал повидаться со своей семьей.
При встрече с ним она тоже плакала, как и все родственники. Но он считал, что это от радости. Успокаивал ее, как мог, ничего не спрашивал, чтобы не расстраивать и без того рыдавшую сироту.
- Ну... в Корсуне и не уследили кучера. Неожиданно выскочила из кареты и бросилась с высокого моста... - завершил свой рассказ Петр Дорошенко.
- Убилась? - к удивлению, спокойно спросил Богдан.
- Если бы... Это не самое страшное. Поэтому и вынужден был почти два месяца гоняться за тобой, Богдан. Упала она не на скалистый берег Роси, а в ее мутную воду. Лучше бы уж на скалы...
- Что ты мелешь, опомнись, сумасшедший! Значит, не убилась, жива?
- Говорю тебе, лучше бы убилась эта мерзкая душа! Потому что в доме, на руках у женщин, как побитая сука, сбросила недоношенного щенка!
- Была беременна?
- Что я могу еще сказать?.. Женщины говорили, что была на шестом или на седьмом месяце беременности. Мертвого сбросила, шлюха, после попытки покончить с собой...
Богдан даже прикрыл лицо рукой. Почувствовал, как вся его душа наполняется гневом, ища разгадки такой неожиданной тайны. "Неужели она не выдержала натиска Чаплинского? Тогда почему так искренне помогала мне, своему отчиму, спастись и ничего не сказала об этом?"
Вдруг от волнения у него дух захватило: не расплачивалась ли она за свой благородный поступок, за то, что освободила своего отчима из темницы свирепого подстаросты? Очевидно, вынуждена была задабривать подстаросту, спасая и свою жизнь.
Какая дорогая плата, боже праведный! Чем же еще могла заплатить молодая девушка, рисковавшая своей жизнью за его свободу, за его жизнь?
- И что же, Петр, отомстил, оставил в Корсуне погибать? Кто же присмотрит за больной? - укоризненно спрашивал Богдан.
- Как раз в это время проезжала вдова - Ганна Золотаренко, она и увезла ее к себе на хутор. Для кого же теперь мы выходим эту кумушку?..
- Не сходи с ума, Петр. Она своим бесчестием, может быть, спасла не только отчима, а... и свободу всего нашего края!
3
Когда Богдан Хмельницкий возвратился из-под Замостья на Украину, была уже зима. Он велел полкам возвращаться в свои родные места по знакомым им дорогам. Двоих своих самых выдающихся полковников с их большими полками разместил у главных ворот, через которые любили прорываться на Приднепровскую Украину коронные гетманы. Кальницкий полк во главе с Иваном Богуном оставил в Виннице. А по соседству с ним в Брацлаве - полк Данила Нечая вместе с опытными сотниками, которые и сами сумели бы, командовать полками.
- Наводите тут порядок, полковники, да и про приднепровцев не забывайте, - поучал гетман. - Съезжу я в Киев, обсудим там с отцами святителями, как осуществить нашу давнюю мечту о воссоединении с Москвой, да и осяду в Чигирине...
Полковники уловили какую-то грусть в словах гетмана.
- Такой гетман не может жить без войны. Еще, гляди, сопьется или игуменом пойдет в Печерский монастырь, - пророчил Нечай, оставшись после прощания с Богданом с глазу на глаз с Богуном.
- Не то говоришь, Богдан не такой, я его хорошо знаю. Попомни мое слово - он будет утаптывать дорогу к Москве до тех пор, покуда не добьется своего. Ян-Казимир не тот жертвенник, на котором Хмельницкий будет сжигать агнцев, принося жертву Ваалу. Терпения не хватит, слишком деятельный, пытался объяснить Нечаю Богун.