Хорт – сын викинга

Но было еще одно, не менее важное дело – носовая фигура. На носах своих лодий русы обычно устанавливали резные бараньи или козлиные головы и иногда черепа туров с большими рогами. Морав попросил мастера-резчика, чтобы он изобразил голову волка.

Дымша словно угадал желание юного форинга.

– А пойдем глянем, что там сотворил Неждан, – сказал он, подталкивая Морава в сторону длинного приземистого строения.

Неждан был мастером-резчиком. Боги наградили его горбом и очень длинными руками, которые свисали ниже колен. Но они дали ему и необычайный талант. Резные фигуры божеств Неждану заказывали не только русы, но и племена словен, мурома, нарова, емь… Из-под его топора, долотьев и резцов изображения небожителей выходили как живые. А раскрашенные в разные цвета идолы и вовсе наводили оторопь и душевный трепет своим устрашающим видом. Такими же грозными получались и носовые фигуры боевых лодий. Казалось, что может быть пугающим в голове барана или козла? Но большой талант мастера свершал чудо дивное, и довольно безобидные домашние животные под его резцом превращались едва ли не в огнедышащих драконов.

Горбун заканчивал раскрашивать изображение волка. Время от времени он что-то мычал, тем самым выражая удовлетворение проделанной работой. Такой заказ попался ему впервые, и он испытывал радость творца, которому удалось полностью воплотить свой замысел в изображении.

Оскаленная морда волка получилась потрясающе живой. Морав даже стушевался немного, потому что резное изображения зверя живо напомнило ему схватку с белым волком на лесной поляне, тем более что Неждан покрасил фигуру… в серебристо-белый цвет! Только разверстая пасть была огненно-красной. Клыки волка мастер выточил из рыбьего зуба[34], а в большие глазницы вставил кусочки янтаря соломенного цвета.

Даже Дымша был поражен произведением мастера. Он отшатнулся и пробормотал слова охранительной молитвы. В этот сарай, до половины заполненный хорошо высушенными древесными заготовками, мастер заходил редко; это было владение Неждана, который не любил, когда ему мешали в работе.

Неждан недовольно оглянулся, но, узнав Морава, приветливо кивнул и спросил:

– Ну как?

– Здорово! – вырвалось у юноши. – У меня нет слов…

– А то… – Неждан улыбнулся, отчего его некрасивое лицо будто осветилось изнутри.

Морав еще немного потолкался возле скедии, прислушиваясь к разговорам помощников Дымши (они вяло спорили, стоит ли корпус судна покрывать варом второй раз, но мастер прикрикнул на них, и они споро взялись за работу), а затем отправился восвояси. Ему хотелось побыть одному, чтобы еще раз обдумать свой опасный замысел…

Скедия и впрямь оказалась на диво быстроходной. Она мчалась по волнам как резвый молодой конек. Тугой парус из толстой небеленой холстины, казалось, готов был сорваться с мачты, но Морав, который держал в руках рукоять большого рулевого весла, расположенного по правому борту, зорко следил за его переменчивым характером и старался не подставить корму скедии под особо сильные порывы свежего северного ветра.

Он не раз ходил под парусами (правда, на совсем крохотном дощанике), поэтому чувствовал себя довольно свободно и непринужденно. И уже в который раз Морав мысленно благодарил Рогволда, который приучал его к морю, будто знал, что его ученику предстоит стать форингом «волчьей дружины» и отправиться в опасное плавание. А может, и впрямь знал?

Над головой раздался резкий крик чайки, и Морав сначала посмотрел на лазурное небо, по которому были разбросаны белые кучевые облака, а затем перевел взгляд на парус. Он был просто превосходен. Особо прочную холстину выделил из своих запасов вождь Яролад (для сына-наследника ничего не жалко), а шили ее лучшие швеи городища, сыновья которых как раз и попали в «волчью дружину».

Но главным, как считал Морав, было то, что он никак не мог увидеть с кормы, – нарисованную с лицевой стороны паруса волчью морду. Конечно, она не была белой, как носовая фигура, но свирепый волчий оскал был пугающим. Рисовал изображение свирепого зверя все тот же Неждан; он был на все руки мастер.

По правому борту скедии проплывали берега, уже тронутые ранней осенней позолотой, но Морав старался держаться подальше от них. Его не пугали мели и подводные камни, потому что на носу находился впередсмотрящий Кормак, который обладал чрезвычайно острым зрением. Юный форинг не без основания побаивался прибрежных племен. Они не упускали случая поразбойничать, особенно если проходящих мимо лодий было немного, а значит, и на сильный отпор они были неспособны. Что уж тогда говорить про одинокую скедию…

На ночь Морав направлял небольшое суденышко к берегу, стараясь выбирать места поглуше и желательно вблизи ручья или речушки, чтобы можно было пополнить запасы пресной воды. Прежде чем расположиться на привал, он отправлял разведчиков в разные стороны, дабы они оценили окружающую обстановку, и когда ему докладывали, что местность дикая и безлюдная, только тогда разводили небольшой костер, да так, чтобы его не было видно со стороны моря.

Кормились в основном припасами, захваченными из дому, – вяленым мясом и сухарями, – а также рыбой, которую ловили по пути. Особенно любили молодые «волки» плитки сушеного мяса с медом, ягодами и орехами. Мораву приходилось на привалах зорко следить за тем, чтобы кто-нибудь из команды не запустил руку в мешок с лакомством. Он выдавал этот ценный продукт, который хорошо поддерживал силы, понемногу, из-за чего сластена Гардар постоянно ворчал. Сухие плитки «воинского корма» (так они назывались) хранились очень долго, и Морав берег их к тому времени, когда придется оставить скедию и пробираться по лесам налегке, когда особо не поохотишься, да и костер нельзя разводить, чтобы не выдать своего присутствия.

«Воинский корм» состоял из сухого оленьего мяса, перетертого в порошок, сушеных ягод – морошки, клюквы, брусники, малины, – тоже измельченных до порошкообразного состояния, ядрышек лесного ореха, меда и топленого медвежьего жира. Кроме того, в смесь добавляли немного соли и листочки мяты, которая глушила все остальные запахи. Из-за нее даже самый чуткий нос наиболее ушлого следопыта не мог учуять дух хорошо известного всем продукта, способный выдать расположившегося на привал лазутчика с головой.

Спустя неделю пошли места, где можно было встретить охотников или рыбаков племени чудь. Морав стал еще осторожнее; он наказал Кормаку глядеть во все глаза. А сам все выискивал на берегу холм с покрученной ветрами сосной. Но его все не было и не было, и в душу юного форинга начались закрадываться сомнения: а что, если его мыслевидение было навеяно богиней Марой[35], которая решила над ним пошутить?

Самым печальным обстоятельством было то, что Морав по мере приближения к землям чуди словно утратил возможность пользоваться «третьим глазом». По ночам, на привалах, он несколько раз пытался сосредоточиться и мысленно подняться ввысь с намерением обозреть хотя бы окрестности прибрежных бухточек, где «волки» прятали скедию. Но все было тщетно.

Картинки в его воображении путались, появлялись какие-то странные, пугающие образы, а затем наступал мрак, в котором слышалась тяжелая поступь, словно к юноше приближался великан. После этих видений Морав долго не мог прийти в себя, а уж про сон и говорить было нечего. В такие ночи из-за бессонницы он назначал сам себя нести ночную стражу, за что «волки» были ему очень благодарны.

Глава 5

Юмалла

Холм с сосной оказался скалой, изрядно изъеденной веками. Скорее всего, прежде это был небольшой мыс. Ранее он имел гораздо больший размер, но теперь на том месте, где когда-то была земная твердь, находились отмели, и с виду мирные волны, приближаясь к ним, вдруг вырастали в грозные, кипящие пеной валы, которые с грохотом бились о скалу.

Заветный ориентир первым заметил Морав, хотя Кормака никак нельзя было заподозрить в небрежении своими обязанностями. Просто юный форинг, обладающий не менее зоркими глазами, чем впередсмотрящий, настолько яростно стремился к своей цели, что отбрасывал ненужные подробности прибрежного ландшафта, за которые цеплялся взгляд Кормака, и искал только уродливую сосну на верхушке холма.

34

Устаревшее название моржового клыка.

35

Мара, Морана, Морена – могучее и грозное божество. В древности считалась воплощением нечистых сил. Она не имела семьи и странствовала в снегах, время от времени навещая людей, чтобы сделать свое черное дело. Имя Мара (Морана) действительно родственно таким словам, как «мор», «морок», «мрак», «марево», «морочить».