Перемены

— Да нечего собирать, Энакин! Ты слышал, что они говорили. Я всё. Дохлый номер. Ничтожество. После Крейта я решил, что способен на что-то хорошее — и к чему это привело? Генералы вот-вот развяжут новую кровавую войну. Всё, к чему я не прикасаюсь, страдает. Нет, лучше уж лежать и не рыпаться. А то еще хуже будет.

— Да куда уж хуже.

— Что?

— Ничего. Я хочу только сказать, что знаю, каково это, Бен. Когда твой мир разваливается на части, а все попытки собрать его, починить, спасти оборачиваются еще большим кошмаром. Ты знаешь, кем я был. Ты знаешь, кем я стал. Но ты вряд ли знаешь, как я стал Дартом Вейдером.

— Этого никто не знает. Официальная версия…

— Знаю я все их версии. Дерьмо собачье. Ты знаешь, что у меня была жена, Бен. Я был джедаем, целибат, отречение от эмоций, привязанностей, все дела. Но я никогда особо не заморачивался по поводу этих правил. К тому же я полюбил Падме задолго до того, как стал джедаем. Я был ребенком — для меня любить ее было так же естественно, как дышать. Она просто стала частью меня. Когда мы встретились снова, моя любовь к ней стала центром вселенной. Я был тщеславен, любил битвы, упивался Силой, но она была моим смыслом. Мы долго шли к тому, чтобы быть вместе. Она — королева, сенатор. Я — бывший раб, джедай. Эти условности сковывали нас до того момента, пока мы не оказались на пороге смерти. Мы чудом выбрались из той передряги и вскоре поженились. Я был самым счастливым человеком в Галактике. Мы скрывались, но все, конечно же, знали про нашу связь. Джедаи молчали, им было не с руки на тот момент портить отношения с самым сильным форсъюзером Галактики. Война, понимаешь ли. Но они мне не доверяли, напряжение между мной и членами Ордена росло, а я был слишком наивен, чтобы понять, в чем дело. И нашелся человек, что умело воспользовался моими слабостями.

Его слабости при умелом обращении можно превратить в оружие.

— Да, именно. Палпатин хорошо знал про наши отношения с Падме. Я думаю, он следил за нами. Отслеживал он и мои конфликты с Орденом, регулярно подливая масла в огонь, когда выпадала возможность. Когда Падме забеременела, мне стали сниться кошмары. Спустя годы я понял, что это Сидиус насылал на меня эти видения, но тогда я не мог соображать. Не мог думать. Я был в ужасе. Я кинулся к Йоде, на мой взгляд, самому мудрому из Ордена, но услышал только «смирись». Я метался в собственном разуме, как зверь в клетке. Падме, моя Падме. Мой свет. Моя любовь. Я не мог дать ей умереть. Я должен был сделать что-то.

И тут на сцену выходит Сидиус со своими намеками на то, что существует возможность спасти ее. И только Темная сторона Силы может предоставить этот шанс. Темная сторона? Да плевать! Я бы взорвал Галактику, если бы только это спасло ее. Так я преклонил колени перед Владыкой Сидиусом и стал Дартом Вейдером. Ты знаешь, что я сделал потом.

Эти слова дались ему нелегко. Призрак помолчал немного и продолжил.

— Ты рассказывал моему шлему, что хочешь завершить то, что я начал. Что ж, ты неплохо продвинулся: убил кучку детей, разрушил храм Джедаев, пытал женщину, которую любишь, предлагал ей править Галактикой, а сам пытался разрушить всё то, что ей дорого. Да, Бен, когда Падме прилетела за мной на Мустафар, я чуть не задушил ее в припадке ревности. Она выжила, но я узнал об этом уже спустя годы. Я жил с мыслью, что собственноручно убил женщину, которая была смыслом моей жизни. Ты думаешь, что знаешь, что такое боль, Бен. Тебе сейчас больно. Но представь, если бы ты очнулся сейчас, а тебе сказали, что ты в том своем припадке в коридоре убил ее?

На секунду я забыл, как дышать.

— Я не… Она?

— Она жива, Бен. Дерек успел вовремя. Возможно, ты бы и не поднял на нее руку. Но ты готов был убить того, кто ей дорог. Я не убивал Падме, но я убил ее, Бен. Я уничтожил всё, что ей было дорого, всё, во что она верила. Я сделал это ради нее, но это не имеет значения. Она умерла, потому что она не хотела жить в мире, где человек, которого она любит больше жизни, превращается в монстра ради нее.

Он помолчал.

— Ты всё еще хочешь продолжать то, что я начал? Не отвечай. Подумай. Есть еще кое-что. Это важно, Бен.

— Слушаю.

— Пока я был Дартом Вейдером, я жил в тотальном аду. Я подпитывал свою ярость болью и наоборот. Я жил, потому что считал себя недостойным смерти. Я уничтожал всё вокруг, потому что в этом мире для меня больше не было ничего, достойного жить. Сидиусу даже не нужно было ковыряться в моих мозгах, в какой-то момент он перестал это делать. Именно поэтому я смог убить его в конце. Когда я узнал, что мои дети выжили, я очнулся. Конечно, я уже слишком далеко зашел, чтобы даже думать об искуплении. Но увидев Люка, я впервые за многие годы подумал, что смогу сделать что-то правильное. Избавиться от Сидиуса, остановить войну… Люк не понял, да я и сам толком не ответил бы, чего я хотел в тот момент. Всё как-то в голове промелькнуло и пропало, когда он предпочел умереть, но не иметь ничего общего со мной. Он выжил. Нашел в себе силы простить меня. Я убил Сидиуса, умер, вернувшись на Светлую сторону, но это всё ерунда. Отвергнув тогда мою руку, Люк лишил меня шанса сделать что-то правильное, что-то хорошее. Что толку от моего призрака, темного или светлого, если война в Галактике всё еще идет?

Энакин снова помолчал, собираясь с мыслями.

— Я хочу, чтобы ты понял, Бен. Я умер, так и не получив шанс не то что на искупление, а вообще на то, чтобы хоть что-то изменить. У тебя есть этот шанс. Здесь и сейчас. С Силой или без. Рей подарила тебе этот шанс и тогда, в тронном зале, став причиной, по которой ты убил Сноука, и сейчас, вернувшись на корабль, вырвав тебя из небытия. Будь благодарен ей за это. Бен, нет уже Сноука в твоей голове, чтобы помешать тебе воспользоваться этим шансом. Не упусти его.

Призрак замолчал, а я еще долго не мог найти слов, чтобы сказать что-то в ответ.

— Спасибо, Энакин.

Он хмыкнул. Похоже, ему тяжело дался этот разговор.

— А ты… Ты встретился с ней, с Падме, там? После…

Он долго молчал. А когда ответил, его голос было трудно узнать, столько муки было в каждом слове.

— Нет, Бен. Падме не владела Силой. Ее здесь нет. Для меня это холодная, страшная и очень одинокая вечность, в которой я снова и снова проживаю самые страшные ошибки своей жизни.

Он плакал. Я не видел его, но я знал, что он плакал.

Спустя некоторое время он взял себя в руки.

— Есть еще несколько вещей, которые ты должен знать. Я увлекся этой душеспасительной беседой, а времени у нас в обрез. Надеюсь, я не зря тут душу перед тобой раскрыл.

— Не зря. Спасибо, Энакин.

— Ладно. Посмотрим.

— Энакин, что случилось с моей Силой? Я провел с Рей несколько часов, но она не вернулась…

— Это как раз то, к чему я хотел перейти. Насколько я понял, в какой-то момент после того, как ты вытащил Рей из ванной, ты разорвал связь с Силой. Сам.

— Я что?! Я не делал этого! Или делал?

— Бен, ты разорвал связь с Силой. Как Люк — в день, когда ты сжег храм. Я не знаю механизмов этого процесса, а он рассказывать не станет. Известно, что если форсъюзер разрывает связь с Силой, то только он сам может эту связь восстановить. Всё, что я знаю по этому поводу, сводится вот к чему: ты просто должен позволить себе снова соединиться с Силой. Что это значит — не спрашивай. У меня нет ответа. Придется думать самому.

— Но я же сегодня чувствовал отголоски Силы…

— Это Узы. Они сейчас неактивны, Рей не чувствует тебя, а ты ее, но Узы на месте. Через них, скажем так, от нее к тебе по капле просачивается ее Сила. Именно она дала тебе возможность проснуться, но не более того. Только ты сам можешь вернуть себе остальное.

— Я понял.

— Бен, наше время на исходе. Ты должен подумать еще о двух вещах. Первое: разберись уже наконец, что происходит в твоей собственной голове…

— В смысле.

— Если отбросить твои обычные проблемы, ничего необычного последнее время не замечал?