Страница 3 из 14
Глава 3. Настя
Год, нет, почти полтора года, если учитывать еще вступительные экзамены, я подслушивала репетиции оркестра под дверью. Прижималась к ней и вслушивалась в отдаленно-глухие звуки. Ох уж эта изоляция. Переливы живых инструментов не заменит ничто на свете: ни синтезаторы, ни компьютерные программы. Даже фальшь или нескладуха в ритме слушались здесь по-особенному. Они казались чем-то необыкновенным и уникальным, а когда музыканты играли что-то из Армстронга или «Листья» Космы, я просто таяла и ловила экстаз. Да, это музыка! Хотя я больше люблю рок, но наш эстрадный оркестр вполне устраивал мои вкусы.
Николай Петрович ушел, я даже не заметила когда, а молодой и подтянутый дирижер среднего роста взглянул в мою сторону и, приветствуя, мягко кивнул.
Щеки вспыхнули, спина, как по команде, выровнялась, и я постаралась не упустить ни единого поворота дирижерской палочки, ни одной цифры[3], ни одного аккорда или коды[4]. Вот так подарок от любимого преподавателя! Неожиданно. Потрясающе!
Когда заиграли мою любимую, осеннюю и нежную «Autumn leaves» я прикрыла глаза и замечталась. Подпевала саксофону и испытывала распирающее счастье в груди:
«The falling leaves
Drift by the window
The autumn leaves
All red and gold…»[5]
На запеве второго куплета кто-то мягко коснулся плеча. Я замолчала, распахнула веки и уставилась в строгий серебристый пиджак дирижера.
– Твой выход, – он кивнул на микрофон, что одиноко возвышался в углу между громадными колонками.
Я обернулась, чтобы убедиться, что мужчина ко мне обращается, но уперлась взглядом в застекленную студию.
– Тебе-тебе говорю, – он перекрыл мягким тенором рокот музыки, пальцами показал оркестру знак «меньше», и все в одно мгновение заиграли тише. – Листья знаешь?
– Конечно, – выдохнула я и потерла о вельвет рюкзака вспотевшие пальцы. А если я не справлюсь? А если облажаюсь? Это не в группе отрываться и петь, как захочу – здесь нужно показать себя во всей красе и не рухнуть с разбега лицом в грязь. А я даже не распелась, вот же, Богиня Музыка посмеется надо мной!
– Ты справишься, – дирижер моргнул голубыми глазищами, сжал коротко пальцы на моем плече и быстро вернулся на свое место. Я отметила блеск его пшеничных волос, собранных в хвост на затылке, и крупные губы. Краса-а-авчик. Теперь, главное, не влюбиться невпопад, а то я такое умею и практикую.
Рука с палочкой потянулась вверх, и дирижер, как волшебник, нарисовал в воздухе завитушку. Оркестр замолчал.
– Алексей Васильевич! – выкрикнул кудрявый парень, выглянув из-за альта[6]. – На тридцать четвертой цифре можно проработать момент?
– Вот сейчас и проработаешь, – спокойно ответил главный и приготовил руки. – Сначала! – он бросил в меня строгий взгляд, растаял в мягкой улыбке и кивнул. Я чуть не поперхнулась. Страшно же! Ща как напою им соль-мажор вместо ля-минора.
Пока играло вступление, я хваталась за микрофон охладевшими от волнения пальцами и держала колени ближе друг к дружке, чтобы не сильно дрожали. А когда пошел куплет, не заметила, как голос сам полился в колонки и вытянул чистые и глубокие ноты. Старалась не нагружать связки и петь расслабленно, но под конец песни все равно потемнело в глазах. Да здравствует, адреналин! Люблю эти ощущения: когда сердце колотится под ребрами, как свихнувшийся зверек, а в голове будто взрывается фейерверк.
Импровизировать не стала, не хотела пугать народ, допела концовку в простом академическом стиле на чистых нотах, правда, позволила себе немного расщепить[7] на пике.
– Ты всегда так поешь? – закрывая кабинет и оркестровую, спросил Алексей. Все уже разошлись, и мы выходили последними.
– Как? – я невинно захлопала глазами.
Он пожал плечом и поравнялся со мной. Он был выше, осанка на зависть бабушкам, крепкая шея, как у культуриста, и кисти – изысканные с идеально-чистыми тупыми ногтями. Легкий запах табака от одежды, который я не переношу, на удивление не показался мне назойливым. Состояние аффекта сработало, скорее всего.
– Чисто спела. Очень камерно. Я бы сказал, кристально.
Я потерла переносицу, подбирая слова, чтобы аккуратно сказать, что по-всякому умею петь, но в рюкзаке уныло тиликнул мой старичок-мобильный. И я внезапно вспомнила, что опаздываю. Это же катастрофа! Завтра пробный концерт, а я тут разгуливаю. С красавцем-дирижером. Ох, и глазища у него! И волосы длинные, ухоженные. Мечта!
– Простите! – прижала ладонь к груди. – Я побежала. Очень опаздываю.
– Секунду, – он нарочито медленно перекинул строгую мужскую сумку в другую руку. – Во вторник и пятницу ждем тебя на репетициях. Кравцов передвинет индивидуальные, чтобы ты успевала. Готовимся к новогоднему концерту тридцатого, а там посмотрим. Можем, возьму тебя и на «Огонек» в Новогоднюю ночь. Шабашка, так сказать. Надеюсь на тебя.
Я долго глотала воздух, чтобы не заорать «Ура-а-а-а!», а потом прикрыла челюсть и выдала:
– Я не подведу!
Глава 4. Настя
А теперь: ноги в руки и, главное, ни с кем не встретиться. Из преподавателей, конечно. Обычно меня даже забавляли эти прятки и беготня по замороченному построению Академии, но не сегодня. Сейчас любая заминка обернется концом света, потому что ключ от репетиционной звенел у меня в рюкзаке. Ребята сначала замерзнут у входа на базу, а потом разбегутся, как тараканы. Нельзя-а-а. Концерт же на носу, хоть бы разочек программу отыграть.
Я передала номерок вахтерше и, пока ждала одежду, нетерпеливо цокала каблуком ботинка по кафелю и озиралась по сторонам.
Последние студенты собирались в кучки возле зеркала: кто-то из девчонок делился помадой, обычное дело среди бюджетных первокурсников, кто-то из ребят включил мобильный и хвастался своими музыкальными наработками. Тоже часто случалось в нашем заведении, но…
Я наслушалась здесь непризнанных гениев от души. Один знакомый с параллельного курса запевал, что сочинил за месяц тридцать песен. Я тогда чуть со стула не рухнула от удивления, а потом попросила показать сие чудо творчества. Оказалось, в лексиконе паренька слов-то мало, и в каждой песне они просто менялись местами: «Розы-слезы, твои слезы – мои розы, рядом грезы – вижу твои слезы» и прочие приторные и банальные сочетания. Похвалила «шедевр», спрятав улыбку под кулачком, и смоталась от этого кгэния, даже телефончик не оставила. Он еще долго увивался и ловил меня в коридоре. Бесполезно. Я умею избегать ненужных и неинтересных встреч.
Голоса студентов разлетались по широкому холлу и прятались в люстрах под потолком. Я грустно посмотрела на стенд с расписанием семестровых контрольных, академконцертов и сдач основных предметов и, перехватив пальто, помчала на выход.
Все в понедельник успею! Должна! Впереди еще целая неделя для пересдачи хвостов, я справлюсь.
Хотя из-за концерта домашка на выходных мне не светит. Папа обещал взяться за меня, но пока только грозился. Да он и не хотел, чтобы я сюда поступала, и ни копейки не дал на экзамены, ни на цветы, ни на одежду. Так что, после одиннадцатого класса я сама тащила свои мечты и подрабатывала все лето, чтобы хоть частично обеспечить себя необходимым для учебы. Не стану рассказывать, как сложно мне было поступить – может, как-нибудь в другой раз.
Одевалась на ходу: заматывала шею широким вязаным шарфом и путалась в рукавах и длинных патлах. Естественно, почти врезалась носом во входную дверь для великанов. Ненавижу ее – она тяжелая, метра три в высоту и на мощной пружине. Царская, а как вы хотели? Мои слабые руки еле-еле открывали громадину, и я вечно ругалась, как сапожник. Шучу, я не настолько испорчена, хотя завернуть матом еще как могу, так что не удивляйтесь. С этой дубовой окрашенной лаком дверью всегда, вот всегда, случались приключения. Древнее здание, что с него взять? Здесь даже стены пахли по-особенному старинно, а на потолок никогда и никто не смотрел – ты попробуй задери так сильно голову – шею сломаешь.