Страница 2 из 3
Это означало, что мне надо уйти.
А у Лепёхиной были жаркие, ну просто парламентские дебаты, и какая-то баба причитала:
– Должен же человек, ну, хоть что-то здесь получать!
Поскольку на работе делать абсолютно нечего, моё единственное занятие – снести вниз мусорную корзинку. Отходы всегда сухие и чистые. И сегодня я углядела там дневничок Алкашки, – три старые платёжки, исписанные её уродливым почерком, с грамматическими ошибками. Ни о каких знаках препинания, выделении прямой речи Алкашка не имела ни малейшего понятия. Прочла – и на меня словно преисподняя дохнула. Жаль, что Лепёха не стала вникать в образ жизни своей любимицы.
Вклейка в дневник
Расписание (будние дни):
9.00 – завтрак.
10.00 – выхожу из дома на автобус.
11.00 – приезжаю.
13.00 – 14.00 – обед.
16.30 – уезжаю.
17.30 – приезжаю домой.
17.35 – ужин.
Дальше как получится.
Вариант 1: иду гулять.
Вариант 2: сижу дома, смотрю телевизор.
Выходные дни:
1-й вариант: сижу дома.
2-й вариант: иду на дискотеку.
3-й вариант: иду гулять. Время возвращения домой не известно.
***
«В эту субботу мы неплохо погуляли (22 августа 1998).
Утром позвонил Илья и сказал: приходишь на дискотеку. Я пришла в компанию в 19.30.
Потом мы с Танькой пошли к Андрею, но до него не дошли, так как встретили Сашку (Сифона) и Женьку (Уокера). Они пили пиво.
Мы решили скооперироваться вместе. Приехал Илья (мент), и мы пошли на дискотеку. Там было неплохо. Никита также присутствовал.
Правда, сначала мы с ним были в разных компаниях. Мы бухали на рядах чуть выше, а он сидел к нам ж… с какими-то девками чуть пониже.
Потом, после дискотеки, мы продолжили банкет в «Сказке». На соседней лавочке бухал Никита с компанией.
Сифон начал наезжать на Илью. Пришли Женька с Пашкой. У Женьки был с собой пистолет.
Я отвела Женьку в сторону и попросила, чтобы хотя бы он не лез в эту фигню.
Потом началось что-то страшное, и я убежала оттуда. Женька побежал за мной и стал успокаивать.
Мы вернулись минут через пятнадцать. Там сидел только Илья (ему выбили два зуба). Мы с Женькой пошли искать Таньку, Сашку и Илью. Таньку с Сашкой мы нашли в аллее, а Уокер пропал. Танька с Сашкой посреди дороги начали драться. Мы с Женькой не стали смотреть на семейные разборки и пошли. По дороге встретили Уокера и зашли в магазин. Вышли из него и встретили Никиту. Зашли в «Сказку». Мы там помирились с Никитой, посидели чуть-чуть и пошли домой».
Жуткие ошибки, убогая лексика.
9 февраля 1999, вторник
На работу сегодня не пошла, потому что Лепёхина всё равно меня бы выставила.
10 февраля 1999, среда
У Гончаровой, – Лепёшка Коровья зовёт её, словно крепостную дворовую девку, Олеськой, – сегодня день рождения. Она со мною не разговаривает, мне кажется, просто презирает, как я в своё время Алкашку. Но я пытаюсь наладить с ней отношения.
Открыточку для неё я купила ещё в прошлый вторник, когда на работу не смогла попасть. Открытки – шикарные! Сверкающие, переливающиеся! По десять рублей!
И вспомнилось, как мама сказала ещё на моё восемнадцатилетие:
– На почте такие открытки новогодние красивые! Я хотела тебе одну купить, а потом думаю: да зачем? Кому ты её будешь отправлять? У тебя же нет никого!
Ну почему, почему она так любит гадить мне (и своему мужу!) в душу! Как будто у неё самой кто-то есть! В октябре в Москве, на улице Касимовской, выбросилась из окна тринадцатилетняя девочка. Она оставила предсмертную записку, что с нею «никто не хочет общаться».
Как же я её понимаю! И со мной – тоже! Та же Олеся! И Римма меня терпит, я ей не нужна! Есть я, нет меня – всё равно.
Народу, тогда, как ни странно, не было, ведь с тех самых пор, как квартирную плату стали принимать в почтовых отделениях, там не протолкнуться.
Здесь трудится оператор Света Чащина. В этом жилом доме раньше находилась мамина работа, только со стороны улицы, покуда их в конце 80-х не вытеснило новорожденное учреждение – налоговая инспекция (в её создании принимал участие член ГКЧП Валентин Павлов). А теперь налоговики выдавили во двор и малюсенькое почтовое отделение.
Света Чащина всегда казалась мне очень молодой женщиной, хотя она работала здесь ещё десять лет назад! Сколько же ей лет?!!
Если в 80-е почтовых работниц отделяли от посетителей стеклянные перегородки, то теперь всё заколотили досками и застеклили, как лоджию. Ад для клаустрофобов.
Света весьма любезно спросила:
– Что вы хотели?
– Да я открытки смотрю… А во втором ряду сверху – 1.65 стоит?
– Да, если цена стоит на первой.
– А у вас найдётся сдача с пяти рублей?
– Конечно!
Вот какие у меня крупные монеты!
Олеся рано приходит, у неё же, в отличие от меня, теперь есть ключи.
– Привет.
– Привет.
Достаю из ежедневника открыточку, интригующе спрятанную в двойной тетрадный лист.
– Что такое? Ой, спасибо!
Больше никто её не поздравил, да и ни один человек, кроме меня, и не знал об именинах, это просто я с детства дни рождения собираю. Да в ВООП такое и не принято. А после обеда Гончарова ушла, наверное, праздновать.
На меня чуть не упал колченогий шкаф!
Звонила сегодня Наташе, очень хорошо пообщались. Да что Наташа, даже с Лепёхой по душам поговорили!
– Аль, – просто как дочери, обратилась Галина Георгиевна, – ну, не могу я доверять Сафронову! Это помещение я у главы пробила, а он сидел и молчал! И лицензию он на себя сделал, а не на ВООП!
– Просто на организацию очень дорого.
– Аль, но всё равно надо было на ВООП! Понимаешь, это же я дала ему все телефоны чиновников, где бы он их взял! Справка-то теперь платная! И Людмила Ивановна, и Зернов отказались со мною общаться из-за того, что я взяла к себе Сафронова! Они же вместе работали, и знают, что он за человек!
И это меня насторожило. Да, он жадный. Трусливый. Нападает с природоохранными претензиями только на беззащитных женщин, как тогда в магазине «Электра плюс».
11 февраля 1999, четверг (ночь)
Сейчас я страшно напугана. У меня страшное подозрение насчёт моего здоровья. Ни с кем не могу посоветоваться. Боюсь всего. Боюсь двигаться. Боюсь дышать. Если раньше хотелось куда-то мчаться, то теперь страшно, вдруг сердце остановится. Не с кем поделиться. Все скажут одно: иди к врачу.
11 февраля 1999, четверг (вечер)
Сегодня с утра Шуткин принёс свою видавшую виды трудовую книжку, аккуратно переплетённую в новую белую обложку. Михаил Викторович никаких записей там не сделал, но убрал её не просто в сейф, а в его внутреннее отделение!
И тогда я после обеда тоже предоставила свою трудовую книжку, и зампред также спрятал её в сейф. Свершилось! Ладно, почти свершилось! Уж не стал бы такой серьёзный пожилой человек, как Шуткин, просто так приносить документ, который, как и справка с кладбища, восстановлению не подлежит!
– Володь, готовь штатное расписание! – велел Михаил Викторович. – У тебя, Алина, скоро будет зарплата. Нам отдают машины для сбора мусора, и вагончики, где рабочие могут переодеться. Сформируем бригады… Будешь у нас теперь «оператором лопаты»!
Ах, вот как! Значит, дворовая девка остаётся в тепле, а меня – в прямом смысле на помойку!
Но я всё равно обрадовалась, решив, что в мусоре меня не закопают.
Во вторник мне почудилось, что у меня отказывает сердце. Просто стало тяжело дышать, и мне показалось, что оно у меня неправильно бьётся. И эти три дня я провела в лютом страхе.
А сегодня вечером просто легла на диван, и просила меня не беспокоить. Мама, естественно, с допросом, и я во всём призналась. Она долго смеялась, и авторитетно заявила, что сердце у меня, в отличие от её, здоровое, ритм правильный.