Книга Лазаря

– На первый взгляд, никакого, – согласился я. – Иногда мне кажется, что наш глумливый падре скармливает нам разные небылицы от безделья и скуки. Ему здесь особо заняться нечем. Лучше бы помогал удобрения разводить…

Мари задумчиво качнула головой.

– У меня есть Библия, надо бы почитать, – сказала она и, собрав посуду, понесла на кухню.

Готовила и убирала в миссии Клара – родная сестра хунгана, отличная повариха и хохотушка.

Появившись в столовой с тряпкой, она принялась вытирать стол.

– Чего уставился? – заметив мой взгляд, спросила она. – Маниоки захотел?

Мы оба засмеялись.

Когда я впервые проснулся здесь, Матиас дал мне задание помочь с разгрузкой фургона в деревне. Мамбо поприветствовала меня угощением – завернутым в листья и перетянутым веревкой длинным корнем маниоки. Развернув листья, я обнаружил полуметровую упругую «колбасу», гибкую и словно резиновую. Вкус у маниоки оказался отменным. Плотная крахмальная субстанция с легким пряным привкусом. Через пару дней я отправился в деревню за добавкой. Мамбо не было, и какой-то мальчишка принес мне длинный желтый кривой корнеплод.

– Так нельзя есть, нужно варить, – строго предупредил меня парень.

Корнеплод был вовсе не похож на тот, что я ел. На кухне я срезал с него кожуру и бросил вариться в кастрюлю. Минут десять держал в кипящей воде и, решив, что этого достаточно, вытащил и принялся жевать. Вкус оказался так себе. Однако треть этого жесткого и сухого корня я все-таки съел.

Через пятнадцать минут на слабеющих ногах, сквозь красный туман в глазах я добрел до лазарета и потерял сознание у ног Нии. Только через три часа, после процедуры промывания желудка и капельницы я смог вернуться в комнату.

Оказывается, в маниоке содержится приличная доза синильной кислоты. И то, что я ел в первый день, было готовым блюдом, а не просто отваренным корнем.

Местные сначала чистят его и вялят на солнце. После чего замачивают и спустя несколько дней полностью снимают с поверхности плода слизь, в которой полно цианида, снова сушат и растирают в порошок. Порошок долго варят, а затем из остывшей массы лепят круглые «колбаски», которые заворачивают в листья и перевязывают нитками. Мне было совершенно непонятно, как они до этого додумались. Без жертв точно не обошлось…

Услышав урчание двигателя, я отправился в деревню, расположенную в ста пятидесяти метрах от миссии. Двенадцать больших деревянных домов стояли в два ряда на широкой утоптанной полосе между песчаной береговой линией и травяной границей посадок, упирающихся в стену джунглей. Судя по доскам и одинаковым метровым сваям, строились они в одно время со зданием миссии. Только крыши, в отличие от жестяных пластин на нашем бараке, были сделаны из плотно связанных снопов тростника и широких пальмовых листьев. Дверей не было – их роль выполняли подвешенные полотняные покрывала.

Сначала, как я догадывался, дома стояли вплотную к джунглям, но постепенно лес вырубили и сожгли под посадки маниоки и ямса. За полями с посадками, в тени деревьев одиноко стояла хижина бокора. Настоящая уродливая лачуга, видимо, самим бокором и построенная. Неровные стены из тонких древесных стволов, связанных ротангом, и крыша из веток, покрытая пальмовыми листьями. Внешне хижина напоминала самого бокора. Такой же неандертальский вид.

Звуки работающего мотора заставили меня поспешить к первому и самому большому дому, где проживали хунган с мамбо и своими родственниками. Жозеф, водитель фургона и механик нашего дизель-генератора, уже развернулся и сдавал назад, паркуясь для разгрузки. Мамбо стояла перед домом, приветливо улыбаясь и отталкивая ногой черных жертвенных куриц, которые норовили забраться на ее сандалии и клюнуть в ногу. Черная коза, привязанная веревкой за шею к колу, вбитому посреди зеленого травяного пятна, взволнованно блеяла. У ее ног крутился козленок, пытаясь ухватить губами набухший от молока материнский сосок. Детвора с воплями носилась вокруг, предвкушая подарки.

Жозеф поздоровался и протянул мне опись, где были проставлены галочки – что сразу разгрузить в деревне, а что на складе миссии. Подошли двое деревенских мужчин, и мы принялись за работу. Мамбо внимательно следила и указывала, что и куда класть.

Два замороженных отруба говядины, килограммов на пятьдесят каждый, двадцать коробок с крупами и макаронами, четыре тюка с одеждой, шесть мешков удобрений. Я поморщился. Готовить смесь удобрений придется мне, пока Хосе в лазарете. Было невыносимо душно, и пот лил с меня градом. Но в любом случае это было лучше, чем бродить по загону со змеями.

Пересчитывая остатки товара, которые следовало разгрузить на склад миссии, я обнаружил большой прорезиненный мешок с яркими наклейками. Открыв верхний клапан, понял, что это абсолютно новый невод и, судя по весу, очень большой. Когда я вытащил его и отдал йоруба, на десять минут всю деревню охватило бурное ликование. Фейерверков не было, но без песен и танцев не обошлось.

Закрыв дверцы, обратился к водителю:

– Жозеф, ночевать сегодня не будешь. Матиасу нужно в город.

Жозеф разочарованно присвистнул, покосившись на брезентовую палатку, из которой торчала голова Нии.

Я рассмеялся:

– Там все равно у нее больной. Разгрузимся, пообедаешь – и в обратный путь.

Жозеф обреченно полез в кабину. Как и вероятность пропустить свидание с Нией, перспектива трястись обратно в город шесть-семь часов по глиняной дороге никакой радости у него не вызвала. Разгрузив остатки продовольствия в кладовую и скатив пластиковые бочонки с солярой по сходням под навес к генератору, я, грязный и уставший, отправился в душ. Жозеф припустил в сторону лазарета.

После душа вышел наружу и уселся на крыльцо, почти сразу услышав шаркающие шаги Мари и вдохнув запах дыма ее сигарет.

Она молча опустилась рядом. Скосив глаза, увидел, что она протягивает мне запотевшую банку с пивом. Вторую, открытую, поставила на ступеньку перед собой.

Так же молча открыл пиво и отхлебнул.

– Зачем постоянно привозят удобрения? – негромко спросила Мари. – Здесь же Африка, все само растет.

– Почему-то не растет, – ответил я. – Матиас говорил, что состав почвы такой, что быстро истощается. Когда строили деревню, дома ставили вплотную к джунглям. Первый участок под маниоку сразу вырубили и подожгли. Подсечно-огневое земледелие. Так, по-моему, называется. Сняли два урожая – и все. Надо новый участок вырубать и жечь. Благодаря миссии удобрения сюда привозят. В обычных деревнях они местным не по карману.

– Почему в джунглях постоянно все растет? – вяло поинтересовалась Мари.

– Там урожай не собирают. Растения с корнями сгнивают и удобряют почву для других.

Я неожиданно почувствовал слабое дуновение прохладного ветерка. Встал и всмотрелся в западную часть горизонта, где над кромкой леса была видна темно-синяя широкая полоса дождевых облаков.

– Ну наконец-то! – воскликнул я, не скрывая радости.

– Что там? – Мари тоже встала.

– Вон там, на западе, тучи, – показал я рукой. – Дожди идут!

Мари приложила ладонь козырьком ко лбу и посмотрела в сторону, куда я указывал. Темная полоса на глазах ширилась и двигалась к нам, по краям откидывая прочь отдельные бесформенные куски черно-синих кучевых облаков.

Из лазарета выскочил Жозеф и, довольно улыбаясь, побежал в нашу сторону. Видимо, успел. Я сошел с крыльца, собираясь пойти и проведать Хосе.

– Послушай… – услышал я голос Мари. – Я почитала про Лазаря…

– И что там?

– То же, что и Матиас сказал, – тихо произнесла Мари, обняв себя за плечи и смотря в землю. – Только я подумала… Когда Лазарь умер, душа должна была отлететь куда-то… Не знаю… Потом Христос его оживил, и получается, что душа вернулась? Или нет?

– Действительно… – пробормотал я, ухватившись за эту мысль. – Если…

– Думаю, что это всех нас касается, – сказала Мари и, прихватив пиво, зашла в здание.

Ну, конечно, никогда не упустит возможность нахамить. Словами или поступками. Но что интересно – мне даже при усердных размышлениях никогда не пришел бы в голову такой вопрос. Возможно, здесь существует какая-то связь.