Книга Лазаря

Пение и барабанный бой прекратились. Виктория перешагнула через ржавую стальную загородку и, пройдя в центр, села на раскладной брезентовый стул, заранее поставленный бокором. Странности начались почти сразу. Виктория не исчезла, но продолжала спокойно сидеть, положив руки на колени. Я встал и поспешил к загону, не желая пропустить ни одной детали происходящего. Мари прошлепала за мной. Успел как раз вовремя, чтобы увидеть змей, быстро сползающихся к сидящей Виктории.

Бумсланги дружно, словно повинуясь какому-то сигналу, принялись с разных сторон взбираться по ногам женщины, щупая воздух раздвоенными языками. Когда весь клубок оказался у нее на коленях, она собрала их в ладони, будто горсть толстых шевелящихся макарон, и поднесла к своему лицу. Три извивающиеся змеи тотчас устремились к ее шее, отталкивая друг друга. Я вздрогнул от омерзения. Две рептилии обвились вокруг плеч, а третья вползла ей на темя, где, свернувшись, подняла голову и принялась поворачивать ее из стороны в сторону, словно оглядывая окрестности. Остальные продолжали копошиться на коленях Виктории, обвивая ее руки и пробуя своими гнусными языками ее ноги, грудь и живот.

Раздался еле слышный свист. Виктория спокойно сняла змей с головы и плеч и, прихватив остальных с коленей, положила на землю. Бумсланги начали расползаться в разные стороны.

Едва девушка шагнула за ограду, йоруба забили в барабаны и принялись радостно танцевать и вопить песню. Крупная величавая женщина – мамбо общины – бросилась навстречу и заключила ее в объятия. Несколько мальчишек, весело визжа, кинулись к ним со всех сторон и повисли, цепляясь за платья. Отец Матиас улыбался, как кот, объевшийся сметаны. Даже бокор, обнажив свои лошадиные зубы, что-то довольно каркал.

– Выпендрилась, сучка! – зло сказала Мари и, достав сигареты, зашаркала к миссии.

– Что это было? – спросил я. – Как она так смогла?

– Тебе что, бокор не объяснял? – на ходу повернув голову, плюнула в меня вопросом Мари.

– Нет, – растерянно ответил я. – Что объяснял?

– Эта дохлая стерва может входить в чужую тень. Как сам бокор.

– Почему дохлая?

Но Мари уже скрылась за дверями миссии. Я тоже решил убраться под крышу.

Солнце начинало скатываться к горизонту, и температура воздуха в моей комнате стала достаточно приемлемой. Кондиционер не работал. Под предлогом экономии топлива для генератора Матиас отключал его от щита, который был установлен у него в комнате. Но генератор все-таки тарахтел, и напряжения хватало на слабое вращение потолочного вентилятора. Обед я пропустил, но есть сегодня не хотелось. Валялся на кровати и пытался придумать объяснение увиденному.

Бокор учил нас входить в собственную тень. Никто из рекрутов не знал, зачем это нужно. Я лично не считал это ни колдовством, ни какой-либо магией вуду. Упражнение для концентрации внимания, которое позволяло быть незаметным для окружающих. Не невидимость, но скорее способность быть нераспознаваемым. Будь то животные или люди. Хотя до людей мы еще не дошли. В любом случае для меня это выглядело как физическая или физиологическая тренировка. Что-то вроде того, как талантливые фокусники отвлекают внимание публики и демонстрируют исчезновение. Я был уверен, что принцип тот же самый, но Матиас раздражался и пытался вешать мне лапшу про то, как окружающие, животные или люди, не смогут распознать, что или кто ты на самом деле. Животные будут воспринимать тебя как объект природы, не представляющий опасности и не являющийся едой. Человек увидит знакомого или незнакомого, которого потом никогда не вспомнит. Признаться, я воспринимал галиматью, которую нес Матиас, как попытку просто запудрить мне мозги псевдонаучной ерундой про особенности восприятия, внимания и каких-то бессознательных образцов, заменяющих другие образцы где-то в таинственных дебрях головного мозга.

Для меня аналогия с фокусниками была самой понятной. Я определял вхождение в тень как один из способов отвлечения внимание от себя. Правда, необычный. Непонятно причем здесь тень и как это отвлекает внимание тех же змей, обоняние которых в разы сильнее, чем у человека. То, что сегодня мне удалось проделать, пусть и не совсем удачно, позволяло думать, что это как-то работает. Но я совершенно не понимал, для чего мне нужно быть невидимым. Воровать или шпионить я не собирался, да и миссия все-таки была католической. В чем был конечный смысл такого обучения? Матиас говорил, что постепенно мы все поймем, но меня тревожили какие-то смутные и довольно неприятные сомнения.

Слова Мари о Виктории, которая входила в «чужую тень», поставили меня в тупик. Видимо, бокор не считал меня человеком, способным освоить данную премудрость. Я вспомнил Эдмона. Как восприняли его крокодилы, когда он нырнул в самую гущу схватки за кусок тухлого мяса? Что они видели или чувствовали – кусок дерева, какое-то существо или плеск упавшего и идущего ко дну большого камня?

Зазвонивший колокол, призывающий на мессу, некстати прервал мои размышления. Сполоснув лицо в душевой, я, зевая, направился в молельный зал. Снаружи уже доносилось пение йоруба, спешащих на богослужение.

В зале, на самых последних скамьях, на значительном расстоянии друг от друга, сидели Мари и Виктория. Это меня позабавило и удивило. Обычно Виктория устраивалась в первых рядах, у самых ступеней пресвитерия, вместе с деревенскими. Но сегодня она почему-то находилась сзади, на скамье, где обычно размещались рекруты. Вошел в зал и почувствовал, как пронзительно заболела голова. Чертыхнулся про себя и вернулся в комнату, чтобы переколоть куклу. Когда щепа, выдернутая из головы, вернулась на свое место в область груди, боль прошла.

В молельном зале местные уже расселись в передних рядах, и хунган с мамбо, украшенные бусами и пестрыми лентами, устанавливали своих божков на алтарь под деревянным распятием.

Отец Матиас, безусловно, был человеком широких демократических взглядов, но сегодня явно не обошлось без пары дневных бутылок вина. Обычно он никогда не позволял ставить на алтарь статуэтки Бонди, Папы Легбы и Лоа. Этот запрет никогда не обсуждался. Йоруба проводили церемонии в отдельно стоящем деревенском общинном зале, который назывался хунфор. Однако сейчас традиция была нарушена.

Я присел на деревянное сиденье рядом с Мари, держащей между колен бутылку бордо. Увидев, что я заметил вино, протянула мне. С удовольствием сделал пару глотков и вернул обратно. Хунган и мамбо торжественно прошествовали за амвон и опустились на кафедру – широкую скамью с высокими раздельными спинками и подлокотниками.

Статуэтки и распятие, на мой взгляд, не очень сочетались друг с другом. Несмотря на то, что Бонди (искаженное от французского bon Dieu) являлся аналогом Бога Отца, Папа Легба – Святого Петра, Лоа – ангелов и духов, окружающих человека, и, может быть, они соответствовали христианской традиции, но даже мне, человеку не религиозному, такое соседство казалось некоторым кощунством.

Из-за дароносицы вышел отец Матиас и величественно прошествовал к амвону. Все деревенские, кроме хунгана и мамбо, встали и подняли руки вверх. Матиас благосклонно кивнул, жестом пригласил всех садиться и начал читать проповедь. Сегодня он читал на латыни. Я подозревал, что для него это было своего рода развлечение. Уверен, что здесь никто, кроме него, по-настоящему латыни не знал. Чаще всего он читал на французском, иногда на английском. Сегодня у Матиаса явно было римское настроение.

Под монотонный текст проповеди я вспоминал первые дни пребывания в миссии. Кроме случая с Эдмоном, меня здорово удивило задание по изготовлению кукол. Поначалу я даже думал, что нам предстоит делать игрушки для несчастных африканских детей, но бокор очень быстро заставил меня отказаться от этой мысли. Он раздал каждому по куску мягкого холста, который следовало определенным способом мять в руках в течении нескольких часов. После чего кусочком угля, вставленным в деревянную палочку, неандерталец начертил на каждом холсте контур человеческой фигурки, который следовало вырезать самому. Когда же бокор дал указание состричь ногти с рук и ног и положить их в глиняную чашку, я почувствовал себя полноценным обитателем сумасшедшего дома.