Страница 15 из 88
— Значит, по-твоему, все дело в том, чтобы любить и уважать подчиненного.
— Не только! Чтобы командовать, надо и вести за собой, вести к цели, к успеху. Командование — дело творческое, и оно требует большого такта, чуткости, выдержки, умения владеть собою.
— Значит, не пересаливай! — подытожил Андрей. — В этом суть твоей философии. Что ж, учту. Видишь, и начальник умеет ценить критику.
— Нет, нет, еще мало этого. Раз ты начальник, в каждом сумей найти лучшее, покажи его, верно оцени, и сумей создать такое настроение, чтоб у человека крылья за спиной вырастали, чтоб он видел лучше и дальше, разбуди в нем силы, о которых он сам не подозревал. Умеешь так — и власть тебе в руки, не умеешь — уходи к чертям с дороги, пусть другие командуют.
— Знаешь, Григорий, ты много обидного наговорил мне сегодня, — встал Андрей из-за стола. — Кое с чем я не согласен. По-моему, не все верно в твоей «соляной философии». Но и дельного ты сказал много, очень много, дружище. Замечательный ты человек, и я тебя очень люблю. Дай обниму на прощанье, и пойдем спать.
Они от души рассмеялись и, обнявшись, пошли отдыхать.
Глава четвертая
ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА
Из окон Королевского дворца виден чуть не весь миллионный город. Миклош Хорти долго, мучительно долго не сводил с него глаз, и все же ничего не видел.
Власть и слава! К этому он привык, как привыкают к силе собственных рук или к ласке женщины. Но отчаяние! Оно просто сжигает его давно заледеневшую душу, лишая всяких сил и надежд. За все двадцать пять лет регентства с ним не случалось ничего подобного. Власть изо дня в день множила славу, слава распаляла власть. Теперь же все прахом.
Город казался ему серым и тусклым, даже парламент, будто воткнувший в небо шпили своих башен, обычно радовавших его извечным блеском и строгим величием. Низкие облака спускались чуть не к самому куполу, вздымавшемуся над залом заседаний палаты депутатов.
Может, лучше заручиться их решением? Он даже усмехнулся: их решением! Как и всегда, решать он будет сам. Его «демократия» в том и состоит, что он никогда не связывал себе рук, связывая их всем остальным.
Еще молодым морским офицером, будучи флигель-адъютантом у Франца Иосифа, он на всю жизнь поверил Ницше. Великие люди — вот цель истории. А массы и все их жалкие апостолы — только средство в достижении этой цели. Сам он чтит лишь высшую касту, ее власть, ее славу. Все остальное — достояние рабов, серой массы. Нет, он помнит, как говорит Заратустра. Главное — он сам, и какое ему дело до всех остальных. Власть! Разве есть большее наслаждение в жизни! Сколько он помнит себя за минувшие семьдесят шесть лет, он никогда еще не поступился своей властью.
Было, он признавал лишь Франца Иосифа. Все остальное трепетало перед ним, Миклошем Хорти, флигель-адъютантом императора. После его смерти он стал командующим флотом с титулом адмирала. Подавив тогда восстание в Каттаро, он впервые познал оргию власти. А получив командование над контрреволюционной венгерской армией, он нетерпеливо ждал своего «восемнадцатого брюмера». Этот час пробил в девятнадцатом году. Заняв Будапешт, он обрушил на город кровавый террор. После этого уже ничего не стоило стать регентом и заполучить монархическую власть. С тех пор он не расставался с белым террором. Он мнил себя «сверхчеловеком», которому все позволено. Он завоевал власть, какой никто не знал в Венгрии. И вот всему конец.
А все русские. С Карпат тучей свисает их Четвертый Украинский. Из Румынии грозно надвигается Малиновский. Венгрию с юга обходит Толбухин. Пали первые венгерские города, и русские широким фронтом устремились к Тиссе.
Выход один — порвать с фюрером. Но русские, русские! Это же знамена свободы, демократии, с которой он воевал всю жизнь. Как мириться с этим. Он уже пробовал связаться с англосаксами. Их ставка под Неаполем. И он еще в сентябре посылал к ним своего генерала Надаи. Ничего не вышло. Им очень далеко, и не успеть — ни из Италии, ни из Греции.
Значит, с русскими. Главное, сохранить власть. Никакие другие жертвы ему не страшны. Не стали же они оккупировать Финляндию. Даже Маннергейм, поддержанный социал-демократами удержался у власти. Правда, Румынию они оккупировали. Но Михая тоже не тронули. Почему бы русским не сохранить и Хорти? Перемирие им не менее выгодно и в Венгрии. Но фюрер! Разве он примирится с капитуляцией своего последнего союзника?
Хотел того Хорти или не хотел, но ему пришлось послать делегацию в Москву. Что ж, он подобрал ее из надежных людей — граф, жандарм, дипломат.
Переговоры начались первого октября. В числе прочих условий Хорти особо настаивал на главном: прекращение военных действий, участие англичан и американцев в оккупации Венгрии, беспрепятственный отход немцев. С ними он ссориться не хотел.
Но Москва выдвинула свои требования: она гарантировала независимость Венгрии и настаивала на немедленном повороте венгерского оружия против немецких войск.
Пришлось согласиться. Делегация из Москвы уже возвратилась. Теперь остается осуществить предварительную договоренность с русскими. Для этого нужно открыть им фронт и объявить войну Германии. Но у него нет сил ни уступить русским, ни остаться с Гитлером. Его страшит стихия масс, могущая захлестнуть всю Венгрию. Где же тогда выход?
Ему казалось, выход подскажут другие, если он соберет, нет, не парламент, а хотя бы Коронный совет. И не затем, чтобы считаться с другими, а затем, чтобы переложить на них всю ответственность. Решать же все равно он будет сам. Только сам!
Коронный совет был собран в резиденции Миклоша Хорти. Министры и генералы чинно уселись за тяжелый старинный стол. Живописные с пышной позолотой плафоны создавали иллюзию разверзшихся сводов, и словно громовержец занес над ними свою карающую руку.
Лица у всех натянуты и настороженны. Строго почтительные взгляды присутствующих устремлены на регента, занявшего председательское место. Насупленный Хорти чем-то очень походил на встрепанного нахохлившегося коршуна. Нет, все на нем гладко отутюжено, и костюм в полном порядке. Просто ему недостает душевной собранности, сосредоточенности, веры в себя, обычно характерных для его облика. Они привыкли, что он всегда и во всем повелевает. Сегодня в нем явно ощутима растерянность. Хорти и растерянность! Что ж, каждый из них тоже растерян по-своему. Ураган событий никого не оставляет равнодушным. Пала Румыния и Болгария. Капитулировала Италия. Сложила оружие Финляндия. Из сателлитов фюрера еще держится лишь Венгрия. Зачем их сегодня собрал Хорти? Ни начальник генерального штаба Вереш, ни министры, ни сам премьер Лакатош — никто точно не знал, что же предпримет их регент, их бог и демон Миклош Хорти.
Но едва заговорил он, как все вздрогнули и сразу съежились, как-то сжались, упрятав головы в плечи. Что он говорит такое? Крах Германии неизбежен. Выход один — просить перемирия. Он, Хорти, располагает сведениями, что условия капитуляции будут приемлемыми. Им сохранят самостоятельность. Вместе с русскими или сразу же вслед за ними придут англичане и американцы. Главное, как избежать немецких репрессалий. Им придется быть готовыми к жестокому насилию. Просто так немцы не сдадут Венгрии.
Министры заерзали в креслах. Ясно, напрашивался вывод — противопоставить силу насилию, оградить правительство, столицу, весь народ от неизбежных репрессалий. Но регент ни слова не сказал об этом. Как же он думает капитулировать? Уж не подставляет ли он и их головы, сохраняя одну свою? Нет, черт связал их одним концом, и им не избежать ответственности за все содеянное, если у них не станет власти. Но как удержать и уберечь эту власть, если русские пушки уже гремят над Венгрией, а немецкие эсэсовцы с пистолетом у виска стоят в Будапеште? Истинно, чертов круг, и им надо разорвать его сегодня же, решиться на такое, чтобы и в этот суровый час остаться в выигрыше.