Страница 5 из 6
Время от времени эта тенденция «прощания с революцией» достигала крещендо, сопоставимого с тем, свидетелями которого мы являемся сейчас. На рубеже XIX и XX веков Эдуард Бернштейн с удовольствием цитирует новоиспеченный афоризм, почерпнутый из английской газеты: революция «перестала быть чем-то большим, чем аффектированной фразой»[40]. Такое можно было сказать в той удивительной атмосфере прогрессистского оптимизма, которая обволокла многие страны Запада в то время и которую удачно схватил Збигнев Бжезинский в своем обзоре публикаций ведущих западных газет, приуроченных к 1 января 1900 года, к наступлению последнего века второго тысячелетия. Эти публикации были полны «почти дурманящим восхвалением» процветания, успехов науки, воцарения социального мира, установления международного порядка и т. д. Они демонстрировали твердую веру в то, что будущее, лежащее впереди, по крайней мере, «цивилизованной» части человечества, является «эрой разума, а не страстей», в которой попросту нет места ужасам войн и революций[41]. Как мы знаем, четырнадцать лет спустя разразилась Первая мировая война, которая похоронила под своим пеплом это общество, переполняемое оптимизмом.
Нынешнее «прощание с революцией» отличается от предыдущих «прощаний» в двух существенных отношениях. Во-первых, оно никак не связано с ожиданием «светлого будущего», не говоря уже о наступлении «эры разума». Отвержение революции, отрицание ее возможности в будущем могут прекрасно уживаться с ожиданием дальнейшей деградации общественной жизни (скажем, вызванной продолжающимся глобальным господством неолиберального капитализма) и даже возможных системных кризисов существующих политических режимов, коллапсов наций и государств (не делая исключений в этом плане и для ведущих западных стран). И тем не менее даже такой упадок и даже такие кризисы, как предполагается, не выльются в революции[42].
Во-вторых, сейчас левые, если этот термин еще сохраняет какой-то смысл в настоящих условиях, более радикально, философски обстоятельно и политически бескомпромиссно отрицают революцию, чем их правые оппоненты, точнее, чем те правые теоретики, которые перестали быть оппонентами левых по вопросу о революции. В самом деле, что мы слышим от правых? В весьма репрезентативном в этом плане тексте Роберта Снайдера речь идет (всего лишь) о том, что «революции маловероятны в будущем», что «мы должны быть рады [тому, чтобы]… увидеть революцию уходящей в историю»[43]. Что-то подобное мог бы написать любой умеренный консерватор – и мыслители такого толка, действительно, писали нечто подобное— уже в первой половине XIX века. Зато прежние левые не могли написать то, что ныне пишет такой влиятельный леворадикальный теоретик, как Венди Браун: «Революция, исторически устаревшая, истощенная как стремление, сломанная как политическая онтология, дискредитированная современной политической эпистемологией, несомненно, кончена»[44].
Похоже, что в нынешних условиях главной заботой левых, во всяком случае, значительной их части, стала не «подготовка революции», а разрывание каких-либо – политических или хотя бы чисто теоретических – связей между революцией и тем, чем они считают достойным заниматься, тем, что они обычно называют «сопротивлением»[45]. Даже те из левых, кто решается оппонировать «тезису о конце революции» и кто продолжает считать революцию возможной (и даже желательной) в современном мире, тут же уточняют, что речь не идет о революции как о восстании и захвате власти. Возможная революция – это нечто из (несколько радикализированного) репертуара новых социальных движений, это о «выражении автономии сетей производительных сингулярностей», это об «исходе» (exodus) от власти, а не об овладении властью, трансформации и перераспределении ее[46]. Если понимать политику, скажем, в духе Макса Вебера как некую деятельность, определяемую отношением к власти, обусловленную наличием неразрешимых на основе «рационального консенсуса» конфликтов и разворачивающуюся в публичном пространстве, то такая трактовка революции предстанет фундаментально аполитичной[47].
Что же объясняет тот факт, что современные левые, как правило, более изобретательны, энергичны и решительны, чем правые, в отвержении революции? Франсуа Фюре предположил, что в той культурно-политической атмосфере, которая стала устанавливаться в западных странах с конца 70‐х годов прошлого века, левым пришлось отказаться от значительной части своего наследия или ревизовать его, и такой частью оказались как раз идеология, миропонимание и надежды в отношении будущего[48]. Правым же ничего существенного менять было не нужно[49]. Думается, что это – далеко не полное объяснение. За его рамками остается удивительный парадокс. «Конец революции» провозглашается тогда, когда революция, казалось бы, проникла буквально во все уголки нашей жизни: революционные кроссовки «Найк» и революционные платформы для видеоигр, «революция визуального маркетинга» и «революционные методы менеджмента», «новая энергетическая революция» и «революционное преобразование человеческой реальности новой инфосферой» – это лишь толика революций, о которых нас оповещают поток рекламы и анонсы публикуемых книг и номеров журналов.
Интеллектуальный сноб может презрительно отвернуться от всех этих революций как от фарса рекламы и пиара. Однако стоит задуматься над тем, почему революция, дискредитированная и «приконченная» когортами философов, социологов, историков и политологов, оказалась столь привлекательной для гуру рекламы и пиара, единственная забота которых – овладеть вниманием и вызвать симпатии масс? Почему для этих последних, хотя бы на уровне потребительских предпочтений, революция является настолько позитивной ценностью, что ее можно эксплуатировать для продвижения на рынках товаров, административных решений и технологических проектов? Нельзя ли из этого наблюдения сделать вывод о том, что революция отнюдь не «умерла», а, пройдя некоторые метаморфозы, которые кому-то могут показаться порочными, оказалась интегрирована в механизм новейшего капитализма и даже стала его неотъемлемой частью?
Но может ли нас это удивлять, если смотреть на суть дела, а не на причудливость ее новейших проявлений? В конце концов, более полутора столетий назад в одном из самых широко читаемых памфлетов Современности было написано, что капитализм не может существовать, «не революционизируя… производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений»[50]. Более полустолетия назад именно об этой мысли Маркса умнейший консерватор Йозеф Шумпетер написал, что тот, «кто отрицает мощь и грандиозность этого взгляда [на действительность капитализма], безнадежно неправ…»[51]. Капитализм – это, действительно, не совокупность каких-то определенных институтов, а сам процесс «созидательного разрушения», потенциально не имеющий верхних пределов, т. е. он и есть перманентная революция, в понимании чего состояло одно из величайших открытий Маркса и Энгельса. Эта революция имеет свои рамки, но они, так сказать, продольные, а не поперечные. Они задают берега капиталистического революционного течения, но не являются преграждающими его дамбами. Такими берегами, как Маркс покажет в более поздних работах, являются условия накопления капитала. Это – абсолютные границы капиталистической перманентной революции. Они могут нарушаться только «побочными следствиями» самого накопления капитала в тех или иных конкретных исторических условиях его протекания, ибо капитал всегда обременен какой-то «исторической материей» и никогда не может превратиться в тот «чистый дух», в ту чистую логику накопления, которая схвачена Марксовыми формулами Д-Т-Д' или – в еще более дистиллированном виде (соответствующем эмпиреям финансовых спекуляций) – Д-Д'. Хотя и не без потерь и не без использования средств, которых капитал как «чистый дух» чурается (в диапазоне от чрезвычайных государственных интервенций до войн, оказывавшихся «кислородными подушками» капитала), ему обычно удается вернуть свою перманентную революцию в ее «правильное» русло.
40
Bernstein, Eduard, Evolutionary Socialism: A Criticism and Afrifmation, Tr. Edith C. Harvey. NY: Schocken Books, 1970, p. 218.
41
См.: Brzezinski, Zbigniew. The Grand Failure: The Birth and Death of Communism in the Twentieth Century. NY: Charles Scribner’s Sons, 1989, р. 3–6.
42
См., к примеру: Манн, Майкл. Источники социальной власти. Т. 4. Глобализации, 1945–2011 годы. Москва: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2018, с. 590, 609–610; Du
43
Snyder, Robert S. «The End of Revolution?» Review of Politics, 1999, Vol. 61, No. 1, р. 21, 28.
44
Brown, Wendy. Edgework: Critical Essays on Knowledge and Politics. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2005, р. 112. Это можно сравнить с критикой революции такого признанного корифея современной левой мысли, как Ален Бадью. См.: Badiou, Alain. Logics of Worlds. New York: Continuum, 2009, р. 518; Badiou, Alan and Jean-Claude Milner. Controversies: Dialogue on the Politics and Philosophy of Our Times. Cambridge: Polity, 2014, р. 112.
45
См.: Caygill, Howard. On Resistance: A Philosophy of Defaince. London: Bloomsbury, 2013, p. 52, 124–125. У Юлии Кристевой по сути то же самое получает выражение противопоставления «революции» «бунту» в качестве феномена «жизни сознания», заключающегося в сохранении верности «внутренней логике» и постоянном «ретроспективном вопрошании» действительности – в отличие от революционного «отвержения старого», которое всегда чревато новым догматизмом. См.: Kristeva, Julia. «New Forms of Revolt», Journal of French and Francophone Philosophy, 2014, Vol. 22, No. 2, p. 3, 5.
46
См.: Foran, John, David Lane and Andreja Zivkovic. «Revolution in the Making of the Modern World», in John Foran, David Lane, Andreja Zivkovic (eds.). Revolutions in the Making of the Modern World: Social Identities, Globalization, and Modernity. London: Routledge, 2008, p. 1. «Классической» презентацией противопоставления революции и «взятия власти» является книга Джона Холлоуэя: Holloway, John. Change the World Without Taking Power. London: Pluto Press, 2002. Тема «исход как парадигма революционной политики» была философски наиболее фундаментально разработана Майклом Уолцером. См.: Walzer, Michael. Exodus and Revolution. New York: Basic Books, 1985. Итальянские «автономисты» и их многочисленные сторонники, думается, своим путем пришли к отождествлению «исхода» с революцией (или с одним из ее ключевых моментов), понимая «исход» как избегание отношений с капиталом, «опустошение власти неприятеля» и создание независимых пространств для «новых форм жизни». См.: Хардт, Майкл и Антонио Негри. Множество: война и демократия в эпоху империи. Москва: Культурная революция, 2006, с. 93–94, 420; Hardt, Michael and Antonio Negri. Commonwealth. Cambridge, MA: Teh Belknap Press, 2009, p. 153; Hardt, Michael and Antonio Negri. Assembly. Oxford: Oxford University Press, 2017, p. 274, 288–290 и др. Критика аполитичности такого подхода к революции также широко представлена в печати. См.: Каллиникос, Алекс. Антикапиталистический манифест. Москва: Праксис, 2005, с. 104–105; Balakrishnan, Gopal. «Virgilian Visions», New Left Review, II/5, September-October 2000, p. 146 и далее; Dean, Jodi. «The Actuality of Revolution», in Leo Panitch, Gregory Albo (eds.). Socialist Register 2017. London: Merlin Press, 2016, p. 60 и далее.
47
Этим я не хочу сказать, что среди современных левых нет других версий концепции революции и других способов обоснования ее возможности в будущем. Они есть и варьируются в широком диапазоне от неотроцкизма до обновленных концепций «зависимости» «третьего мира» и до «левокультурологических» теорий революции, нередко сильно упирающих на роль и значение исторической памяти.
48
См.: Фюре, Франсуа. Постижение Французской революции, с. 21.
49
Именно потому, что этой новой атмосферой было ощущение «политического истощения и отступления» (см.: Jacoby, Russell. The End of Utopia: Politics and Culture in an Age of Apathy. New York: Basic Books, 1999, р. xii). Некоторые авторы объясняют возникновение самой этой атмосферы не чем иным, как наступлением «неолиберальной контрреволюции» (Каллиникос, Алекс. Антикапиталистический манифест, с. 153).
50
Маркс, Карл и Фридрих Энгельс. «Манифест Коммунистической партии», в: Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Сочинения. Т. 4. Москва: Госполитиздат, 1955, с. 427 (курсив мой. – Б. К.).
51
Schumpeter, Joseph A. «The Communist Manifesto in Sociology and Economics», Journal of Political Economy, 1949, Vol. 57, No. 3, p. 211.