Девочки с острыми шипами

Покончив со списком вопросов, Сидни зачитывает советы о том, что нужно делать, а чего избегать. Сообща мы решаем, что ничего не знаем об оральном сексе, если верить журналу. Сам процесс выглядит до жути неприятно.

– Вот чего я не понимаю, – говорю я, обдумывая прочитанное, – если это женский журнал, почему они рассказывают нам, как доставить удовольствие парням? Разве он не должен быть о нашем удовольствии? Или хотя бы о взаимном?

– Ну, – говорит Сидни, показывая обложку журнала и проводя пальцем по надписи «Журнал для женщин», – на самом деле хороший вопрос.

Она поворачивается ко мне:

– Окажешь мне услугу?

– Конечно, – чуть помедлив, говорю я.

– В следующий раз, когда встретишься со своим приятелем с заправки, попросишь его пройти этот тест?

Мы дружно смеемся, и я торжественно обещаю, что так и сделаю. Но все мы понимаем, что я никогда и никому не стану задавать подобные вопросы.

– Кроме того, – добавляю я, подняв палец, – не могли бы вы не называть его «моим приятелем с заправки»? Сидни тут же дает торжественное обещание и улыбается мне.

– А есть там что-нибудь о поцелуях? – спрашивает Леннон Роуз своим милым тихим голосом.

Мы с Сидни переглядываемся – Леннон Роуз уж слишком милая, – и Сидни переворачивает страницы, пока не находит изображение целующейся пары. Она поворачивает журнал, показывая фото остальным.

– Это постановка, – говорит Сидни, – но в жизни все тоже примерно так. Только еще языками нужно действовать.

Леннон Роуз морщит нос от этой мысли, а Марчелла показывает на картинку.

– Не совсем так, – говорит она, покачав головой. – Бывает и приятно. Ну, знаете… когда целуешься и обнимаешься одновременно. Не обязательно вылизывать друг друга, как собаки.

Марчелла знает, о чем говорит. Тайные поцелуи при любой возможности, перешептывание в перерывах. Мягкие улыбки, возможность держаться за руку. Совсем не обязательно сцепляться языками, повалившись на диван, о чем она нам и сообщает.

– Ты когда-нибудь кого-нибудь целовала? – спрашивает меня Леннон Роуз.

– Да, – отвечает за меня Сидни, и кажется, что она не успела толком обдумать свои слова, прежде чем они сорвались у нее с языка.

– А кого? – с сомнением спрашивает Марчелла.

Сначала я смотрю на Сидни, и она еле слышно извиняется. Я вздыхаю.

– Это случилось в начале года, – начинаю я. – Мы пошли в театр смотреть балет – тот, с необычными костюмами, я забыла название.

– О, я помню, – говорит Марчелла. – Смотритель… – она щурится, словно пытается что-то вспомнить, – смотритель Томпсон – тот, со шрамом, – говорит она, прочертив пальцем линию по щеке, – тот, которого уволили и заменили на Бозе. Он был с нами, верно?

– Вот за это его и уволили, – говорит Сидни.

На самом деле я даже чувствую себя виноватой, что смотрителя Томпсона уволили; мне отвратительна мысль о том, что он потерял работу из-за меня. Ему нужно было кормить семью. Однажды он рассказывал о родных, когда мы ехали в автобусе. Он даже сказал мне, что у него умерла дочь, потому он и пошел работать в академию. Мы напоминали ему о ней.

«По крайней мере, теоретически», – с улыбкой пояснил он. Я так и не поняла, что он имел в виду.

– Хочу услышать подробности, – говорит Марчелла, широко распахнув глаза. – Ты целовалась в присутствии смотрителя? Почему я впервые об этом слышу?

– Потому что тут нечем хвастаться, – говорю я, показывая на журнал. – И совсем не похоже на это фото.

– Расскажи мне, – говорит Марчелла.

Она устраивается рядом с Бринн. Все девочки ждут от меня объяснений.

Мне немного неприятно, что Сидни подняла эту тему.

– Мы тогда были в театре, – начинаю я, – и я сказала Сидни, что скоро вернусь, и пошла в туалет. Сделав свои дела, я решила зайти в буфет и купить немного сладостей.

Все девочки согласно кивают, словно говоря: «Конечно, а как же». Про мою зависимость от сахара знают все.

– И вот я подошла к прилавку, – продолжаю я, – и стала практиковаться в искусстве приветствий, разговаривая с парнем, который стоял за ним. Он был очень дружелюбным. Он спросил, не хочу ли я посидеть с ним на улице, потому что сегодня очень приятный вечер. Я не хотела выглядеть грубой, так что согласилась.

– Мы немного посидели на скамейке неподалеку и съели на двоих упаковку Junior Mints[4]. Я старалась соблюдать правила этикета, задавала ему вопросы о нем самом, но он постоянно меня перебивал и говорил, какая я «горячая». Когда он спросил, есть ли у меня парень, я ответила, что мне не разрешается ходить на свидания. Он рассмеялся.

– Потом он сказал мне, что ему пора обратно, – продолжаю я. – Перед уходом он схватил меня за плечи и крепко поцеловал, так что наши лица плотно соприкоснулись. Это было… неожиданно, – вспоминаю я. – Особенно когда он просунул язык в мой рот.

Леннон Роуз в ужасе вскрикивает.

– Все продлилось лишь несколько секунд, – говорю я. – Было мокро, и, хотя мне всегда было любопытно, каково это – целоваться, это не было сексуально. Я имею в виду, считается, что это прелюдия, верно? – спрашиваю я, и Сидни понимающе кивает, словно она эксперт в этом вопросе.

– Ну, тогда он, наверное, делал что-то не так, – говорю я, – потому что мне совершенно не хотелось выяснять, что у него под одеждой. Наоборот, мне хотелось, чтобы он прикрылся еще чем-нибудь.

– Фу… – с отвращением произносит Аннализа. – Из-за тебя мне вообще никогда не захочется целоваться.

– Может, это просто был неподходящий момент, – отвечаю я. – Мне хотелось больше узнать о его жизни, о мире, в котором он живет, а вместо этого я чуть не подавилась его языком.

Сидни прикрывает рот сжатым кулаком и делает вид, что ее тошнит.

Марчелла глядит на меня и медленно качает головой.

– Мена, – с серьезным видом говорит она. – Это… поцелуи не так работают. – Она смотрит на Бринн, и та соглашается. – На самом деле первый поцелуй бывает другим.

– Я сама о нем попросила, – подхватывает Бринн. – Никто не тыкался своим лицом в мое без спроса. – Бринн мягко улыбается. – Я попросила поцеловать меня.

Марчелла снова улыбается и рассеянно продолжает:

– Вот именно.

– Но с мужчинами все иначе, – говорит Леннон Роуз, взглянув на Марчеллу и Бринн. – Им не обязательно спрашивать. Однажды профессор Левин сказал мне, что, если бы моя юбка была хоть немного короче, мужчины ожидали бы от меня непристойного поведения. – Она смотрит на меня. – Может, на тебе была слишком короткая юбка?

– Я так не думаю. Я ношу предписанную длину.

Марчелла обдумывает сказанное, наклонив голову.

– Ты рассказала Антону об этом парне? – спрашивает она. – Что он об этом думает?

Мои щеки краснеют от стыда, потому что я вспоминаю, почему мне на самом деле не нравится вся эта история.

– Антон не огорчился, но сказал, что прежде всего мне не следовало выходить на улицу с незнакомцем.

«Парни есть парни, Мена, – сказал Антон в тот день, – о чем еще он мог подумать, если ты согласилась выйти из театра вместе с ним? В следующий раз веди себя достойнее».

– Так что же случилось со смотрителем Томпсоном? – спрашивает Аннализа, по-прежнему с выражением отвращения на лице из-за мысли о том, что язык другого человека мог бы оказаться у нее во рту. – Он-то тут при чем?

– После того как тот парень ушел, я вернулась в зал, – отвечаю я. – Смотритель Томпсон увидел, как я вхожу, и, должно быть, заметил, что я выглядела… растерянной. Он взял меня за руку и вывел в фойе. Я рассказала ему, что случилось, и он потребовал, чтобы я вернулась в зал и никому об этом не рассказывала. Он был явно расстроен, так что я послушалась его, но заметила, что он направился к буфету.

– Я точно не знаю, что случилось дальше, – продолжаю я. – Смотритель Томпсон исчез из школы на следующий день. Во время сеанса Антон рассказал мне, что смотрителя отстранили за то, что он угрожал сотруднику театра. Он выразил надежду, что я усвоила урок. Но я по-прежнему не вполне уверена, ради какого такого урока смотрителя Томпсона освободили от должности. К счастью, Антон не стал рассказывать моим родителям об этом случае, иначе они могли бы забрать меня из академии.

4

Конфеты с мятной начинкой в темном шоколаде.