Страница 29 из 30
В один из прекрасных августовских дней нам не привезли бетон. Возникла некоторая пауза в нашем доблестном труде, и мы решили заполнить её экскурсией на вершину сопки, у подножия которой располагалась птицефабрика. Сопка была невысокой – не более 400 метров, но нас смущало какое-то необычное белое пятно на её вершине, проглядывавшее сквозь деревья. Любуясь величественными тремя вулканами, покрытыми снежными шапками, и далекими высокими сопками, уходившими в глубь полуострова, также увенчанными снегом, мы не могли себе представить, что на такой небольшой сопке мог быть снег. Тем не менее, когда мы, продравшись сквозь заросли травы и папоротников в человеческий рост и каких-то кустарников, вышли на вершину сопки, то увидели удивительную картину: на поляне лежала подтаивающая шапка снега, по краям которой росли лиловые дикие ирисы. Видимо, под снегом была линза вечной мерзлоты, сохраняющая его даже в августе. В сентябре, как говорили местные жители, уже мог выпасть снег. Сохранилась прекрасная фотография, на которой мы с товарищами сидим на снегу, а рядом растут цветы, папоротники, березы и сосны. Жаль только, что тогда у нас не было цветной пленки.
В другой прекрасный день мы устроили себе выходной и съездили в Паратунку, где были расположены многочисленные камчатские санатории и тепличные хозяйства. Там били из-под земли горячие источники, которые использовали для отопления домов и теплиц дармовую воду, нагреваемую недрами вулканов. Мы даже искупались в большом открытом бассейне, действующем круглый год, – вода, вытекающая из какой-то ведущей в преисподнюю трубы, имела температуру около сорока градусов и пахла серой.
Однажды мы решили посмотреть на открытый океан, до которого рукой было подать от нашей птицефабрики. Но на берег выходить было нельзя – погранзона, вдоль всего океанского побережья стояли стальные пограничные вышки. По совету аборигенов мы взяли совковые лопаты, сели в кузов самосвала и выскочили на нем из леса к бескрайнему пляжу, покрытому золотистым песком, заготовкой которого мы должны были объяснить в случае задержания свой несанкционированный выход в запретную зону. Мы разделись и помчались в казавшийся ласковым Тихий океан. Но вода оказалась настолько холодной, что перехватило дыхание, и так же стремительно мы выскочили из нее на берег. Была небольшая волна, кое-где виднелись белые барашки. Возникло и навсегда осталось в памяти ощущение бескрайности и огромной мощи океана. Пограничники нас не задержали, да мы их и не видели. Наверное, они знали все совхозные машины и закрывали глаза на заготовку песка – его там было немерено.
Была у нас в Петропавловске мечта – посетить Долину гейзеров. Туда можно было попасть в те времена двумя путями. Первый был по морю. Туристы плыли на теплоходе до Жупановской бухты, знаменитой своей жупановской селедкой, поставлявшейся аж к Императорскому двору. Теплоход вставал на рейде, туристы на шлюпках добирались до берега и с рюкзаками за спиной топали двое суток по бездорожью до Долины гейзеров. Проводили там ночь и возвращались назад тем же маршрутом. Вся экскурсия занимала десять дней, которых у нас, конечно же, не было. Другой путь был по воздуху. С Халатырского аэродрома, который был недалеко от нашего совхоза, летали в Долину гейзеров вертолёты – два-три часа лёта на север, два-три часа – осмотр Долины и вертолётом же обратно. Все это удовольствие стоило 50 рублей с человека, мы были готовы лететь, договорились с турбюро, но в тот день, который был нами согласован, туда прилетели космонавты Терешкова и Николаев, и все другие рейсы отменили по извечной российской традиции. А другой возможности так и не случилось – нам вскоре нужно было возвращаться домой.
Повариха на прощание приготовила нам дивный ужин. Кажется, даже сациви из курицы с восхитительным ореховым соусом было на столе! А накануне «отвальную» мне устроили вернувшаяся из отпуска фельдшер и медсестричка, которую я, собственно, и выручал в отсутствие первой. Муж фельдшерицы – шофер-дальнобойщик разлил по стаканам водку, поставил передо мной банку из-под консервов «Глобус», полную красной икры, воткнул ложку: «Ешь, доктор! Не намазывай на хлеб, а прямо ложкой ешь. У себя в Питере, небось, ложками такой икры не едал!» Ну, сколько можно съесть ложкой икры – от силы две ложки, больше не полезет… Домой мы везли полные рюкзаки с красной рыбой, по литровой банке свежайшей икры, а кто-то из нашей команды еще привез кирпич, который заботливые друзья положили в рюкзак шутки ради.
Вылет задержался на два часа по метеоусловиям Магадана, что сыграло с нами злую шутку. Мы пошли в ресторан и «приняли на грудь», как любил выражаться Эдик Павлюк. Наконец, мы расположились в хвостовом отсеке лайнера Ил-18, и когда, пробив облака, он покачал крыльями, прощаясь с сопкой Безымянной, гигантский розовый конус которой был выше уровня облаков, мы повторили процедуру. В Магадане процесс «усугубили», так что ко времени прибытия в аэропорт Якутска некоторые мои товарищи были уже весьма «хороши». В Якутске заправлялись топливом, пассажиров высадили из самолета и отвезли в здание аэропорта, где яблоку упасть было некуда. Вповалку лежали, сидели, спали бородатые мужики – геологи, старатели, строители и рабочие с алмазных трубок. Объявили посадку, мы загрузились в свой кормовой отсек, но самолет никак не отправлялся – потерялись двое наших товарищей. По радио гремело: «Пассажиры Кованько и Селезнев, вылетающие в Ленинград, срочно пройдите на посадку!» Минут через тридцать к нам пришел командир лайнера и спросил, не можем ли мы опознать рюкзаки наших товарищей, которые, видимо, решили задержаться в Якутске. По правилам, багаж пассажиров, прервавших рейс, обязательно снимали с самолета. Мы, пряча глаза, сказали, что опознать рюкзаки не сможем. «Да, – горько согласился с нами первый пилот, – в таком состоянии вы и друзей своих не узнаете! А еще ленинградцы!» Нам было стыдно, но он был абсолютно прав. Наконец, привели пропавших. Их нашли в ресторане за столом с бутылкой коньяка, безмятежно восседавших прямо под огромным громкоговорителем, оравшим на весь аэропорт: «Пассажиры Кованько и Селезнев, вылетающие в Ленинград, срочно пройдите на посадку!» В общей сложности вылет задержался минут на сорок. В Омске, перед последним броском до Ленинграда, мы уже слегка протрезвели и, зайдя в ресторан, заказали только пива – организм требовал. В общем, полет был памятный, столько лет прошло, а ведь помнится всё до деталей! Нехорошо, когда вылет задерживается…
Лето 1975 года было замечательным. Так получилось, что строить пришлось в Хабаровском пригородном совхозе, расположенном недалеко от города и аэропорта. Мы видели, как садятся и взлетают самолеты, и по реву их двигателей могли различить – взлетает ли Ту-114, Ту-134 или Ил-62. Строили мы огромный коровник длиной метров восемьдесят, около тридцати метров шириной. Впервые мы работали не с автокраном, – рядом стоял огромный башенный кран, который подавал нам кирпич на леса прямо в поддонах. Раствор мы готовили не сами, а нам его привозили в специальных бетоновозах с вращающимися шнеками, чтобы он не застывал. Раствор вываливали в специальные ёмкости, где он постоянно перемешивался. Производительность нашего труда от такой механизации выросла невероятно. Толик Павленко и я обычно выкладывали лицевые стены, и в иные дни удавалось «выжать» четыре-шесть кубометров кладки. При этом шла облицовка силикатным белым кирпичом, а в забутовку шел красный кирпич. Особенно нам нравились промышленные строительные леса, которые по первому нашему требованию крановщик поднимал или опускал для нашего удобства. За полтора месяца мы бригадой из восьми человек построили один такой коровник полностью, второй наполовину. Когда сегодня я смотрю на фотографии этого объекта, даже не верится, что мы сами его построили. Насколько мы прогрессировали с памятной кладки картофелехранилища в городке Вяземском! Мы даже выложили на фронтоне коровника красным кирпичом силуэт крейсера «Аврора» в память о том, что он построен ленинградцами.