Страница 12 из 27
«Там были плетки, цепи и орудия пыток, созданные для тех, кто получает удовольствие от боли, замысловато украшенные сапоги на высоком каблуке для фетишистов, кружевное женское белье, которое носили под мундирами суровые прусские офицеры. Там были нижние половинки штанин, которые держались на резинках, закрывая ноги от колен до лодыжки. В пальто, ботинках и таких «брюках» можно было ходить по улицам, словно ты совершенно нормально одет, и быстро распахивать плащ, чтобы продемонстрировать себя подходящему зрителю»[128].
Такие экспонаты контрастировали с прекрасной мебелью особняка, который ранее принадлежал близкому другу Брамса скрипачу Йозефу Иоахиму. Фрэнсис Турвилль-Петре снимал комнаты поблизости от института, расположенного в северо-западной части Тиргартена. Ишервуд также поселился в этом доме в темной комнатке с окнами, выходившими на внутренний дворик.
Каждый вечер двое молодых людей направлялись в бары. Позже Ишервуд писал, что они походили на торговцев, «(…) которые вошли в джунгли. Туземцы в этих джунглях окружали их. Они были любопытными, недоверчивыми, хитрыми, и их отношение могло легко и непредсказуемо становиться то дружеским, то враждебным. У двух торговцев было то, в чем нуждались туземцы, а именно – деньги. И они обсуждали, что местные жители должны будут сделать и сколько за это получат. Туземцам нравилось торговаться ради торговли, и Фрэнсис это прекрасно понимал. Он никогда не торопился»[129].
Бары наподобие «Уютного уголка» или «Вестенса» (в котором Руперт Брук написал стихотворение «Гранчестер») были совсем не похожи на гламурные заведения, изображенные в кинокартине 1972 г. «Кабаре». «Невозможно представить себе ничего более декадентского, чем «Уютный уголок», – писал Ишервуд. – Там все было просто, по-домашнему и неприхотливо»[130].
Берлин предлагал иностранцам (в особенности англосаксам) сексуальные и интеллектуальные приключения, недоступные у них на родине. Здесь Сэквилл-Уэст встретил Рождество 1927 г. в компании Гарольда Никольсона[131]. Англичанин рассказывал другу о «странной и дикой ночной жизни» и признавался в том, что предпочел бы более «незаметное и скромное» существование. Сэквилл-Уэст объяснил, что «мальчики» собираются вокруг «огромной и строгой готической церкви, построенной в 1890-е гг., когда этот район напоминал лондонскую дорогу «Кромвель». Сегодня этот квартал, окруженный световыми вывесками и различными злачными заведениями, выглядит потерянным и унылым, словно человек, который попал на вечеринку и старается делать вид, что его ничего не шокирует».
О своей берлинской жизни Сэквилл-Уэст поведал также писателю и эссеисту Эдварду Моргану Форстеру. Эдди рассказывал, как его тащили из одного гей-бара в другой: «Никто не скрывается, все ведут себя открыто… Кого там только не встретишь… Огромные мужчины с грудями, как у женщин, а лицом похожие на леди Оттолайн [Моррелл], разодетые в костюмы испанских танцовщиц, это уже просто за гранью… Они ходят, словно гигантские вопросительные знаки…» Ту ночь англичанин провел с литовским крестьянином, который был одет в костюм, расшитый перламутровыми пуговицами. Сэквилл-Уэст нисколько не испугался, когда «это прекрасное существо» настояло на том, что возьмет в постель заряженный револьвер. При этом крестьянин добавил, что вообще-то «он сам очень дружелюбный и обаятельный»[132].
Художник Фрэнсис Бэкон тоже непродолжительное время жил в Берлине в 1927 г. Тогда Бэкону было всего семнадцать лет, и в столицу Германии его привез один из друзей отца, чтобы сделать из него мужчину. Вот что художник спустя сорок лет вспоминал о полученном опыте: «Возможно, Берлин был для меня слишком жестоким городом. Я приехал из Ирландии, которая была жестока в военном плане, в Берлине же я ощутил эмоциональное насилие». Наибольшее впечатление на семнадцатилетнего Бэкона произвела не «очень бурная и захватывающая ночная жизнь», а завтраки в отеле «Адлон», которые «подвозили на замечательных тележках, украшенных по четырем углам огромными лебедиными шеями»[133].
Несмотря на сексуальную свободу и расцвет авангарда в Берлине, золотая молодежь считала этот город (да и самих немцев) некрасивым. Очень часто в записках иностранцев встречаются комментарии о непривлекательном внешнем виде «фрицев». Карикатурное изображение немцев с толстой шеей и выпученными глазами казалось многим путешественникам достаточно близким к истине. Вот что писал один из туристов, вернувшийся из Рейнской области: «Немцы едят слишком много мяса и в течение дня пьют огромное количество чая с очень калорийными пирожными. Здоровье нации значительно бы улучшилось, если бы немцы стали есть два раза в день без дополнительных перекусов»[134]. Даже лорд Д’Абернон, который очень положительно относился к немцам, в какой-то момент, потеряв дипломатический такт, спросил на одной вечеринке: «Почему у немцев три двойных подбородка на затылке?»[135] Эмили Поллард, племянница Джона Гарленда Полларда, губернатора американского штата Виргиния, удивлялась: «Они совершенно безразмерные!»[136] Отталкивающий внешний вид немцев раздражал Спенсера, особенно когда ему приходилось передвигаться на поезде:
«Меня настолько раздражает вид пассажиров, что мне становится дурно, я потею, у меня начинает болеть живот, чувствую себя грязным и взбешенным каждую минуту поездки. Я покидаю поезд в состоянии нервного истощения и не могу забыть страшные картины: толстые, бритые (как у младенцев) головы немцев – представителей среднего класса, и веселые, улыбающиеся и банальные немецкие девушки, от застенчивости которых во мне пробуждается подавленное садистское чувство неприязни к уродливым женщинам и в особенности к женщинам-обманщицам»[137].
Поэт и критик Брайан Говард (который чаще всего был или пьян, или чем-то сильно недоволен) писал в октябре 1927 г. своему другу из гостиницы для паломников «Приют берлинцев»: «Я очень одинок и нахожусь в депрессии. Ненавижу Берлин так сильно, что очень скоро вернусь домой. Все невообразимо омерзительно и очень, очень скверно… Не знаю, что где здесь находится, денег нет, и отель ужасный. Когда я приехал, здесь пели псалмы. Никто не разговаривает, и то, что я курю, считают грубым нарушением правил. Улица Унтер-ден-Линден омерзительна. Очень шумно, пошло, многолюдно, и все коммерциализировано. Автобусы мчатся с убийственной скоростью 50 миль в час… С точки зрения психолога гомосексуальная жизнь Берлина фантастическая, но очень тоскливая с точки зрения человека. Боже, как мне одиноко»[138].
Пару лет спустя американский писатель и композитор Пол Боулз (который в книге Ишервуда «Прощай, Берлин» фигурирует под именем Сэлли Боулз) писал: «Я пришел к мнению, что Берлин – это самое неинтересное место, которое мне довелось увидеть. Это синоним глупости. Буду вполне счастлив, если больше никогда не увижу этот город… сложно избавиться от тяжелой руки, угрожающе нависшей над тобой. Берлин – некрасивый город»[139].
Иностранцы находили уродливым не только Берлин. Эдди Сэквилл-Уэст называл виллу, на которой он жил, «большой, непродуманно построенной и ужасной, ужасной». Семья, владевшая виллой, относилась к англичанину очень хорошо, и он даже начинал чувствовать себя «вполне счастливым». Но Эдди раздражал сын супружеской пары, который «каждый раз хлопал в ладоши, когда входил в комнату»: «Это сводит меня с ума. К тому же он такой прыщавый и некрасивый».
128
Christopher and His Kind, pp. 19–20.
129
Ibid., p. 28.
130
Christopher and His Kind, p. 30.
131
Английский дипломат и историк, автор остроумной и весьма резкой в критике руководства Антанты, если не разоблачительной книги «Как делался мир в 1919 г.».
132
Michael De-la-Noy, The Life of Edward Sackville-West (London: Bodley Head, 1988), p. 117.
133
David Sylvester, The Brutality of Fact: Interviews with Francis Bacon (London: Thames & Hudson, 1987), p. 186.
134
‘Europe Revisited 1: The Rhineland’, The Spectator, 20 September 1929.
135
Lilian T. Mowrer, Journalist’s Wife (London: Heinema
136
Emily Pollard, Diary, 29 July 1930, University of North Carolina, Louis Round Wilson Special Collections Library, vol. 7, folder 19.
137
10 October 1930, Spender to Isaiah Berlin.
138
October 1927, letters to James Stern from Brian Howard 1927–1955, BL, Add. MS 80860.
139
June 1931, Paul Bowles to Daniel Burns and Edouard Roditi, Jeffrey Miller (ed.), The Letters of Paul Bowles (London: HarperCollins, 1994), pp. 68, 72.