Чародей фараона

Данька, в отличие от многих своих однокашников, вполне серьезно относился к изучению «научно‑фантастических дисциплин», как презрительно именовали их студенты ИНКА. Посещение этих занятий было факультативным, и лишь редкие зубрилы типа Горового записывались на лекции по «Психадаптации». Теперь, оказавшись в такой ситуации, парень впервые по достоинству оценил свою предусмотрительность. Он вполне осознавал, что если бы не способность взять себя в руки и спокойно проанализировать ситуацию, выработанная им в течение трех лет посещения практикума, то впору было бы свихнуться.

То, что происходило с Данькой здесь и сейчас, до боли напомнило ему сюжеты старых фантастических романов, читанных им в детстве: «Янки при дворе короля Артура» Марка Твена, «Затерянного мира» Конан Дойла, «Меча Без Имени» Андрея Белянина.

– Вот еще, лорд Скиминок выискался! – одернул себя парень. – Лучше подумай, что делать будешь! Если все это не сон, конечно.

Он пока еще надеялся, что вот сейчас проснется на московском городском пляже, сбрызнутый речной водой из ладошек Нюшки, и расскажет ей о своем удивительном, сказочном путешествии.

Но сон, увы, длился. И приходилось напрягать серое вещество, чтобы окончательно не впасть в прострацию.

Упомянутые Каи имена принцев позволили Дане с примерной точностью прикинуть свое положение во времени.

Его любимое Древнее царство. Четвертая династия.

Джедефхор и Хафра были сыновьями Хуфу, или по‑гречески Хеопса, второго фараона из этой династии, строителя первой из трех Великих Пирамид. Причем Хафра – Хефрен станет наследником отца и возведет вторую по величине пирамиду. Что же касается Джедефхора, то эта фигура была окутана таинственным мраком. Великий мудрец и волшебник, в свое время отказавшийся от египетской короны в пользу братьев, вот и все, что сохранилось о нем в анналах истории. Любопытно будет с ним познакомиться…

«Боже, о чем я только думаю! – покрылся холодным потом студент. – Поразмыслил бы лучше над тем, как вообще выжить в этих жутких условиях. Чем я питаться буду?! Одних болезней, неизвестных нашей науке, тут видимо‑невидимо. И никаких лекарств, антибиотиков и витаминов. Даже примитивной зеленки небось нет!» «И как я умудряюсь понимать то, что мне говорят? – вновь проснулся в Даньке профессиональный ученый‑историк. – Совсем незаметно языкового барьера. Я, конечно, изучал древнеегипетский. Но ведь всего лишь письменный. Как по‑настоящему звучала живая разговорная речь древних египтян, никто не знает. Странно, что и меня понимают. Вероятно, тоже издержки телепортации. И еще. Интересно, куда подевался настоящий Джеди, место которого я занял? Да, без бутылки тут не разобраться. И лучше бы не „Бочкарева“, а „Гжелки“…

Он так и промаялся в тревожных раздумьях до самого вечера. Пока же суд да дело, решил произвести ревизию и заодно навести порядок в доме, который стал его собственностью. Вон как все захламлено. Сплошное свинство. Бардака Горовой‑младший терпеть не мог. Сказывались гены отца‑полковника. Кроме спальни (она же кабинет и столовая) в доме обнаружились еще две комнаты, такие же крохотные: прихожая и кухня. Главенствующее место в кухне занимала переносная глиняная печь, высотой около метра, с дверцей в нижней части для подачи воздуха и выгребания золы. На печи возвышался средних размеров бронзовый закопченный котел с двумя ручками. Пустой, как определил разочарованный студент.

В другом углу кухни находилась ванна, правда, столь миниатюрная, что принимать ее можно было только в сидячем положении.

„И это неплохо“, – рассудил новоявленный домовладелец и вернулся в центральную комнату.

Сначала сунул нос в посуду, захламлявшую стол. В одном из горшков оказалась вполне съедобная на вид и совсем неплохо пахнущая каша, сваренная, скорее всего, вчера.

Ячневая, определил Данька, мучимый почти гамлетовским вопросом: „Съесть или не съесть?“ Он понимал, что это, в принципе, равнозначно классическому: „Быть или не быть?“ Питаться в любом случае чем‑то нужно. Однако можно съесть и выжить и в то же время, если его организм окажется неспособным принимать иновременную пищу, можно с такой же легкостью отбросить копыта.

– Что решим? – подмигнул Данила черной базальтовой фигурке птицеголового Тота, стоявшей на специальной полочке в углу комнаты. – Будем дегустировать или помрем с голодухи?

Древнеегипетский бог мудрости, покровитель писцов и чародеев, даже не повернул в сторону человека свой длинный журавлиный нос. Дескать, решай сам. Юноша счел молчание знаком согласия и запустил руку в горшок. Ложки поблизости не наблюдалось.

Каша была очень даже недурной на вкус. Как видно, варил знаток кулинарного дела. Сам Данька при всей своей учености был неспособен на такой подвиг. У них дома кухней заведовала бабушка, мамина мама.

„Изумительно! – пришла в бурный восторг Анюта, впервые отведав знаменитых бабулиных расстегаев, и тут же заканючила: – Ангелина Сергеевна, миленькая, возьмите на выучку. А то после вашей стряпни моему Данилушке никакие разносолы в рот не полезут!“ – „Ну‑ну!“ – только и ответила тогда бабушка, которой не очень понравилось то, что эта бойкая девица столь безапелляционно именует ее драгоценного внука своим. Правда, вскоре обе дамы поладили. И не последнюю роль здесь сыграла их обоюдная страсть к кулинарии. Ангелина Сергеевна с удивлением обнаружила, что шустрая провинциалочка знает бездну старинных русских рецептов, которые не были зафиксированы ни в одной поваренной книге. И это растопило сердце бабушки, давно махнувшей рукой на неспособную к „настоящему женскому делу“ дочку профессора и уже не чаявшей передать по наследству семейные кухонные тайны.

На завтра был назначен торжественный экзамен, где Нюшка должна была показать все то, чему выучилась за последние полгода. Ей предстояло приготовить праздничный семейный ужин по случаю защиты Данькой диплома…

„Где они теперь? – загрустил парень, доедая кашу. – Наверное, уже всю московскую милицию на уши поставили“.

Чтобы отвлечься, он решил перемыть посуду. Благо, вода под рукой имелась. Два деревянных ведра были наполнены чистой, чуть теплой водой.

Не без трепета выполнял Даня этот обыденный ритуал, от которого дома, как правило, всеми правдами и неправдами отлынивал. Еще бы! Собственноручно мыть египетскую керамику эпохи Древнего царства. Целую, целехонькую, как будто вчера сошедшую с гончарного круга. Впрочем, может быть, и впрямь вчера.

Любовно расставив посуду сушиться на столе, юноша занялся гардеробом. Вся одежда Джеди помещалась в большом деревянном ларе, расписанном сиенами охоты на гиппопотама. Здесь было несколько чистых, таких же, как и у Каи, гофрированных передников и две или три тонких льняных рубахи до пят. На самом дне сундука обнаружились пара новых кожаных сандалий, широкое ожерелье‑нагрудник из бронзовой проволоки, украшенной перегородчатой эмалью, и пара наручных бронзовых же браслетов. Изучив содержимое „платьевого шкафа“, Данька пришел к заключению, что Джеди был не из совсем бедных. Скорее всего, относился к классу свободных неджесов – землепашцев.

Судя по нескольким листам папируса, найденным Горовым в доме, его „двойник“ только недавно начал постигать искусство письма. Начертание иероглифов было нетвердым. Часто повторялись одни и те же слова: дом, хлеб, гробница, вода, земля, солнце. Очевидно, это были прописи с домашними заданиями. Сам Даниил Сергеевич считался у себя в университете настоящим мастером по части практической иероглифики. Даже академик Еременко завидовал той бойкости, с которой его любимый ученик пользовался древнеегипетскими письменами.

„Пригодится. Насколько мне помнится, в Та‑Мери грамотные люди были в почете“.

Подметя пол, хозяйственный Данька решил заодно вытряхнуть сплетенные из стеблей папируса циновки. Сгреб их в охапку, зажмурился и, энергично пнув дверь ногой, вышел вон.

Это были первые шаги, сделанные россиянином из XXІ века по земле Древнего Египта XXVIІ века до Рождества Христова.