Пленник ее сердца

Он стиснул в ладонях ее лицо, погладил щеку подушечкой большого пальца.

– Ну так знайте: этой ночью я буду любить вас, и вам не отвертеться.

Радостное возбуждение охватило ее.

«Да!»

– Да, Грифф, я мечтаю об этом!

– Вы уверены, что достаточно хорошо себя чувствуете? Нога не слишком болит? Нет ли под всеми этими шелками синяков и ссадин? – спросил он участливо, поглаживая ее бедро.

Она была искренне тронута его заботой.

– Честное слово, я прекрасно себя чувствую.

– Я должен убедиться. – Грифф перевернул ее на живот и принялся расстегивать платье. – Прочь все эти тряпки: мне не терпится снова увидеть вас обнаженной.

Снова?

– Когда это вы видели меня голой?

– В ту первую ночь в библиотеке.

– Но… но на мне была рубашка. Все время.

– Да, была. – Он стащил с нее платье через бедра, затем принялся развязывать тесемки на нижних юбках. – Но такая восхитительно ветхая, что в свете лампы казалась совершенно прозрачной. Я видел вас всю.

– Всю?

– Абсолютно.

Пока Полина переваривала эту новость, Грифф продолжал раздевать ее, безропотную, обмякшую, словно тряпичная кукла. После корсета, небрежно брошенного на пол, настала очередь нижней рубашки, которую он стащил через голову. Теперь Полина лежала в одних шелковых чулках и наблюдала, как постепенно элегантный джентльмен превращается в просто мужчину, избавляясь от всего лишнего: жилета, шейного платка, рубашки…

Это было восхитительное зрелище: широкие плечи, узкая талия, прекрасно развитая мускулатура, покрытая пружинистыми темными завитками грудь.

Грифф уселся на край кровати, чтобы стащить сапоги и бриджи, предоставив Полине возможность вволю полюбоваться его спиной.

– Ну вот я и готов! – сообщил весело Гриффин, укладываясь рядом с ней на кровать.

И в этот момент Полина стушевалась: в нем не было ни одного недостатка, воплощенный идеал мужской красоты, чего не скажешь о ней, – до идеала женской красоты ей ой как далеко.

И впервые она по-настоящему, до боли, ощутила, насколько не подходит ему.

Окинув ее долгим взглядом, он накрыл ладонью ее грудь, и она по наивности понадеялась услышать, как она ему нравится. Она, конечно, не рассчитывала на такие комплименты, как «красивая» или «чудесная»: ее вполне устроило бы и простое «хорошо», что он процедил сквозь зубы перед отъездом в Воксхолл – но Грифф не стал понапрасну тратить слова. Вместо них Полина слышала стоны, когда он ласкал ее отвердевший сосок, больше похожие на урчание, и в них было больше восхищения, чем в любом из самых лестных эпитетов. Он остался доволен увиденным – в этом не было сомнений. И этот первобытный рык вызвал в ней столь же бурный, сколь и первобытный отклик – тихий стон, похожий на вздох облегчения.

– Все, как я запомнил, – пробормотал Гриффин, – и даже лучше. Я с трудом удержался в ту ночь, и с тех пор нет мне покоя.

– Но я похожа на мальчишку-подростка, – страдая от неловкости и пытаясь замаскировать ее смешком, сказала Полина.

– Чушь. Я сам был подростком. И, уверяю вас, у меня не было таких соблазнительных грудок.

Свои слова Гриффин сопровождал ласками: описывая круги вокруг сосков, перекатывая набухшие бутончики между пальцами.

– Так вы из тех немногих… кому нравятся женщины с маленькой грудью? – едва не задыхаясь, спросила Полина.

Подружки, которых природа наградила щедрее, желая ее утешить, говорили, что такие и вправду существуют в природе, но в представлении Полины эти мифические мужчины жили скорее в сказках и преданиях, как, скажем, эльфы или драконы.

– Я никогда не приветствовал однообразие, – целуя ее грудь, лаская живот и бедра, – ответил Гриффин. – Это все равно что в клубе каждый вечер садиться за один и тот же стол и заказывать на ужин одно и то же блюдо. Я знаю таких приверженцев раз и навсегда установленного, но взгляды их не разделяю: никакой радости в жизни.

Когда он взял сосок в рот и обвел языком, Полина не смогла с собой совладать и стон наслаждения сорвался с ее губ. Что же касается его речей, то как на них реагировать, она не знала, ведь возможностей «разнообразить» свою жизнь у герцога предостаточно. После того как она вернется в Спиндл-Коув, он, возможно, найдет себе грудастую светловолосую красотку.

Грифф, словно почувствовав, что обескуражил ее своим заявлением, сменил тактику:

– Вы очень привлекательны, о чем наверняка и сами знаете. Верно? Вы мне не верите, потому что не видели себя.

– В том-то все и дело, что видела, – с горечью проговорила Полина.

Грифф покачал головой.

– Нет, не в зеркале: знаю я эти зеркала – они заодно с торговцами косметикой лгут. Переводя взгляд с одного воображаемого недостатка на другой, женщина вскоре перестает видеть что-либо иное, кроме множества несовершенств. А вот если бы вы могли выйти из собственного тела, одолжить – пусть на мгновение – у меня глаза, то увидели бы красоту и только красоту. Клянусь всеми семью герцогами Халфордами, что были до меня.

Полина ответила, хотя и не сразу:

– Ну что ж, я видела их портреты: должна признаться, что и впрямь симпатичнее их.

Грифф рассмеялся.

– Слава богу!

Раздвинув коленом ей ноги, чтобы почувствовала силу его возбуждения, он прошептал, уткнувшись лицом ей в шею:

– Пусть это случится сейчас. В следующий раз я не стану торопиться и буду целовать тебя везде, ласкать часами, но сейчас… мое терпение на исходе. Мне нужно… О боже, ты нужна мне.

– Да, – выдохнула Полина, целуя его. Он тоже ей нужен, она тоже не могла ждать.

Когда он вошел в нее, она вскрикнула, но не от боли: несмотря на торопливую прелюдию, она была готова его принять, готова давно, мечтала испытать это не один год. Он такой большой и горячий… наполнил ее всю, отчего наслаждение оказалось нестерпимо острым.

Наконец-то она с ним, он – в ней, вокруг нее, она чувствовала его внутри, целовала его, гладила по волосам и плечам. Она дождалась настоящего мужчину, не неловкого неопытного юнца, а мужчину, знающего свое дело и знающего не только, чего хочет сам, но и чего хочет женщина. Он входил в нее сильными ритмичными толчками, проникая все глубже, и всякий раз, когда ей казалось, что глубже уже некуда, доказывал обратное.

Он смотрел ей в глаза, и она видела в них потрясение.

– Мне… мне хорошо. Я знаю, что такое наслаждение, но это… хорошо.

– Просто у вас долго никого не было.

– Много месяцев. А у тебя?

– О, целую вечность. Годы.

Он замер на середине пути.

– Я так и думал.

Грифф завладел ее губами, и она вцепилась ему в плечи, побуждая двигаться быстрее, проникать глубже, забыть о самоконтроле… Полина чувствовала, что он не из тех, что станет осторожничать…

– Грифф… – простонала Полина.

Он замер.

– Я не хочу причинить тебе боль и стараюсь быть нежным.

Она толкнулась ему навстречу.

– Просто будьте собой, забудьте обо всем.

Что-то хищное сверкнуло в его взгляде. Он приподнялся на руках и, опираясь коленями о матрас, резко и сильно толкнулся в нее.

– Да! – вскрикнула Полина. – Еще! Еще!..

И он дал ей то, чего она так ждала. Еще и еще. Сильнее и сильнее.

Но не эта грубая чувственность заставляла болезненно сжиматься ее сердце. Он мог обидеть ее словом, это верно. Но сейчас она не нуждалась в словах – и так было ясно, что он желает ее: об этом не говорит, а кричит язык его тела. Желание исходило от каждой жилки, каждой мышцы, каждого удара его сердца.

И этот его взгляд – он буквально гипнотизировал, выворачивал наизнанку. Она чувствовала себя абсолютно беззащитной перед его дерзостью – он не остановится ни перед чем в погоне за наслаждением и отдаст ей все, что у него есть.

Полина закинула руки за голову и схватилась за резное изголовье, толкаясь ему навстречу, стремясь отдать все, что у нее есть.

– Умница! Вот так… вместе со мной.

Спина ее выгибалась, отрываясь от матраса. Тела их сталкивались с такой силой, что наслаждение подходило к границе боли. Страсть достигла предельного накала. Разрядка была так близка…