Страница 13 из 18
Неожиданно её осенило. Вот чего не хватало! Отваги, а так же искреннего стремления помочь другим, донести до них что-то. Как они красивы. Как важно улыбаться друг другу, даже когда на душе звери когтями скребут. Что значит – не сдаваться, даже когда всё вокруг против тебя и не поддаётся. Жизнь не дарит милостыню, её призы следует вытряхивать из этой жадной и капризной эгоистки самим.
Фьяринка вскочила на ноги и схватилась за кисть, выдёргивая ту из баночки столь энергично, что капли лиловой краски разлетелись во все стороны.
Может быть, она пока что недостойна своего возлюбленного… Но она запечатлеет то, за что она так сильно и глубоко восхищается им и уважает его. Ведь она видит не просто мужчину – этот мужчина воплощает в себе все качества, которые она тут только что перечисляла. Недостаточно называться властителем целых четырёх планет, чтобы являться им по факту… Итак, его фигура, источающая надёжность, унимающий тоску мягкий и заботливый, но без мягкотелости или безволия, взгляд. Городские сооружения, самые полезные – центральная городская библиотека, театр оперы, пара наиболее старых и крупных музеев. Её родная Эстенция ведь славится не только в качестве политической столицы Арделлы, но и как культурный центр расы гофра. Чистое, подобное идеально свежему листу дорогой бумаги, небо, со скользящими по нему гладкими механическими пузырями, переливающимися всеми цветами радуги и ярко бликующими под открытыми и прямыми лучами полуденного солнца – кайтеросами. И, конечно, на заднем плане – три остальных мира, Литания, Иллилия и Мимисида, пусть они никогда не бывают видны все вместе, и такая конфигурация может возникнуть лишь в фантазии – Фьяринка интуитивно ощущала, что должно быть так.
Следующее утро, весело брызнув каскадом солнечных лучей, разметивших студию яркими пятнами, застигло Фьяринку полностью обмякшей, распростёртой навзничь на полу с раскинутыми руками, в полуобморочном состоянии. Её волосы и кожа стали абсолютно седыми, щёки ввалились, а взгляд потух. Девушка напоминала переломленную и растоптанную толстой шипованной подошвой армейского сапога хризантему, или же поле, когда-то засеянное зерновой культурой, вроде ржи или проса, однако, ныне уже сжатое до последнего колоска, оставившее на обозрение и увядание только обрезанные стебли, подобные выстроившимся в очередь за милостыней нищим-попрошайкам – такая же невзрачная, опустошённая, выхолощенная, будто пустой струк гороха, бесцветная, как давно выдохшаяся краска. На губах Фьяринки, однако, сияла счастливая улыбка, она постигла высшее творческое удовлетворение и ни о чём не сожалела.
На растянувшемся аж вдоль пяти мольбертов полотне был запечатлён абрис возмужалого гофра, сочетавшего в себе одновременно политика, мыслителя и полководца. Взгляд, впрочем, вышел неприкрыто усталым и меланхолично-задумчивым, как если бы занимался в запечатлённый момент вопросами будущего своего народа, и то вызывало у него некие смутные опасения, словно заранее почуял приближение чего-то неладного. Длинные тёмные волосы, заплетённые в две косы, были перекинуты через плечи вперёд, свисая через всю грудь и живот до пояса. Одежда его являла собой белую тогу, но с высоким воротником и длинными рукавами. Мужчина держал в руках книгу с надписью на обложке: "Государственное равенство и свобода самовыражения и волеизъявления". Если такая существовала в действительности – Фьяринка не имела о ней ни малейшего представления, она просто повиновалась снизошедшему до неё наитию. Из-за дальнего горизонта подымались ещё три планетарных массива, один за другим, как бусины в ожерелье – чисто художественный вымысел, расстояние между мирами гофра не позволяло увидеть их так. В сравнении с этим перечисленные ею мысленно перед началом работы здания выглядели бесплатными декорациями любительского театра. Более того, у самых придирчивых критиков могло бы даже сложиться ощущение, что она подчёркивает тщету всего сущего и мизерность созданного смертными, в сравнении с теми грандиозными силами, что сооружают и видоизменяют Галактику. И сам президент в некий момент начинал выглядеть не вестником надежды, а предтечей апокалипсиса. Однако, он же выглядел и последним оплотом защиты мирного населения подконтрольных ему территорий, занимающим тот рубеж, с которого отступать уже некуда, и надобно бороться с напастью до последнего.
Встроенная в покрытие пола система фиксирования физического и психологического состояния хозяйки помещения уловила некую перемену в химическом и биологическом составе организма Фьяринки. Тончайшие переплетения проводов уловили посланный программным центром управления дома сигнал и транслировали его дальше, чтобы в скромно выглядевшем на фоне окружающих дворцов и храмов, на самом деле являвшихся театрами, ресторанами и библиотеками, пятиэтажном строении с невысокой плоской рыжевато-коричневой крышей и бледно-оранжевыми стенами скучающая девушка-медик человеческой расы приняла этот срочный вызов. Она уронила электронный журнал, в котором даже после падения на устилавшую пол жёсткую желтомраморную плитку, выписанную ещё её бабушкой с Литании, так и продолжили мелькать сценки из демонстрационной нарезки наиболее удачно, по мнению компиляторов, подобранных кадров из некоей слезливой мелодрамы – журнал содержал в себе новинки из мира развлекательной индустрии, продуцирующей художественные визиоряды. Считав код послания, она помчалась искать свободного врача, едва ли не теряя на бегу туфли. Несмотря на кажущееся легкомыслие, на то, что красилась и одевалась она так, словно планировала моделью на подиуме выступать, а то даже и в менее культурном заведении снимать с себя покровы ткани напоказ, а вовсе не обслуживать тяжелобольных пациентов, пусть и сидела лишь на приёме звонков, а не в операционной, эта юная особа отлично умела сосредотачиваться на деле и отбрасывать в сторону беспечность и любовь к красивой, лёгкой, ни к чему не обязывающей жизни, когда действительно хотела.
***
На первый взгляд могло показаться, что для разумной и развитой цивилизации, имеющей выход в космос, использование парусных судов – одиозный пережиток старины, или же попросту некий нонсенс, коллективный сбой в общественном мышлении… Однако, причина заключалась в сложных психологических нормах, эстетических понятиях и вкусовых предпочтениях гофра. В которых, понятное дело, товарищей не бывает, и каждый прыгает как хочет. Роспись парусов считалась отдельным видом художественного искусства, невзирая на то, что подлинных мастеров данного вида ремесла осталось всего ничего. Всякие много о себе мнящие и пыжащиеся почём зря современные молодые мазилки – не в счёт. Само собой очевидно, что услуги признанного, высококвалифицированного мастера стоили так дорого, что подавляющая часть мореходов не могла себе такого позволить. Количеством клиентуры специалисты пожертвовали в пользу её качеству – только сведущие в означенной теме бывалые и опытные мореходы понимали толк в парусе, прошедшем через руки такого ловкого умельца.
Так вот. Тугаравари относился, судя по всему, к знатокам высшего ранга. Весь его корабль выглядел так, что его следовало бы не выпускать с верфи, а оставить в качестве её рекламы, а также, по совместительству, хранящего и приносящего успех талисмана. На парусах был запечатлён архетип женского начала, тот величественный, чарующий и влекущий образ, не зависящий от внешности, который называют музой, грацией, обаянием, шармом, и ещё бесчисленным количеством сходных слов. Этакая королева фей, на которую ни в коем случае нельзя смотреть смертным. Поэтому и образ, нанесённый не поддающимся разгадке способом, умудрялся ускользать, при том, что составлявшие его линии выглядели вполне конкретно и чётко. Когда ветер раздувал паруса – казалось, будто она куда-то стремительно летит. Если же те опадали – она как бы останавливалась и погружалась в размышления.
– Через два часа будем в порту Иншиери! – развернулся к замершему у высокого фальшборта Джиму капитан, опуская золотую, ярко сверкающую в лучах вечернего, но стоящего ещё довольно высоко белого солнца подзорную трубу, с помощью которой вглядывался с носа корабля в кажущуюся идеально ровной тончайшую, будто нанесённую едва касавшимся поверхности страницы кончиком остро заточенного карандаша, линию горизонта. Волны, уходящие вдаль, напоминали складки на атласном покрывале, небрежно смятые так, как это делают во сне, и казалось, что, если провести по ним ладонью – ощутишь не воду, а шероховатость тонкой, но плотной ткани.