Цвет сакуры красный

— А вот, граждане, есть билеты на пароход в Ярославль. Завтра по утру отходит… — Он понимающе подмигнул, — Если уж так невтерпёж уехать, так езжайте до Рыбинска. Оттуда уж, всяко-разно, уехать попроще, чем из наших-то палестин…

Младший Всеволод хотел, было, что-то спросить, но вовремя раздумал, старший же задумался на миг, а потом тряхнул головой:

— Давайте до Рыбинска. Два.

— Первый класс прикажете?

Волков-старший чуть нахмурился: резануло слух словечко «прикажете». «Старорежимное какое-то», — подумал он, но кивнул и достал деньги. Первый класс оказался вовсе недешевым: два билета обошлись в семьдесят четыре рубля. «А не большая зарплата сейчас — сорок пять рублей!» — пробурчал про себя старший Всеволод, вспомнив читанные романы и повести, описывавшие это время. Он спрятал билеты в нагрудный карман и повернулся к сыну:

— Пошли, мелкий. Поищем, где перекусить, подумаем, чем себя до утра занять… — И, понизив голос, закончил, — Ты, вижу, спросить что-то хочешь. Валяй. Если знаю — отвечу.

— Батя, а что с Онежского озера в Рыбинск попасть можно? — шепотом поинтересовался сын.

— Можно. Система Мариинских каналов, — кивнул головой тот, и коротенько рассказал историю каналов Волго-Балта.

Так, беседуя, они шагали по набережной, по проспекту Карла Маркса, затем свернули — просто так, по наитию, и вскоре оказались на Сенной площади. Полюбовались на непонятные руины какого-то круглого сооружения и долго соображали, что это перед ними: часовня или пивной ларек? Заинтересовавшись, Волковы не поленились спросить у местного жителя, что же это такое, а потом долго хохотали, услышав неожиданный ответ: «Карусель!»

Напротив останков карусели обнаружился частный ресторан, в котором они и пообедали. Меню и мастерство шеф-повара были вне конкуренции, но, как оказалось в дальнейшем, цена — тоже. Прочитав итоговую сумму счета Всеволод-старший крякнул, а Всеволод-младший округлил глаза и только протянул: «Во бля-а-а-а-а…» Обед обошелся Волковым в добрых пятнадцать рублей. Тут же оба вспомнили, сколько стоили ночлег, стол и услуги извозчика все вместе, и отец согласился с сыном, заметив: «Действительно, бля…»

Волковы вышли из ресторана вполне удовлетворенные желудочно, но с чувством глубокого морального неудовлетворения, которое значительно углубилось буквально через пять минут. Проходя мимо небольшой чайной, они услышали возглас одного из посетителей, оккупировавших летнюю открытую веранду: «Рыбки жареной на двугривенный!» Отец и сын чуть не упали, увидев, что крикун шествует к столику неся тарелку, на которой возвышалась целая гора рыбы. Всеволод-младший с трудом оторвался от созерцания счастливого рыбоеда и перевел укоризненный взор на старшего. Тот только смущенно кашлянул, слегка покраснел и пробормотал; «И на старуху бывает проруха, как сказала польская красавица Инга Зайонц через месяц после свадьбы с другом моего детства Колей Остен-Бакеном»[8]. И тут же принялся перечислять варианты убивания времени до отправления парохода.

Идея посидеть в пивной или чайной отклика не встретила: оба были сыты. Шляться по городу не хотелось от слова «совсем», гулять в местных парках — тоже. Ведь черт его знает, на какую пьяную компанию можно налететь вечером выходного дня? А конфликты с местной шпаной и отцом и сыном были признаны делом хоть и не особо опасным, но совершенно не подходящим для пришельцев из будущего. И тогда отец предложил сходить в театр. Сын подумал и согласился, присовокупив, однако, что лично он сомневается в наличие театра в Петрозаводске образца двадцать девятого года двадцатого века.

К его удивлению театр имелся. Причем, как пояснил словоохотливый билетер, существовал он аж с тринадцатого года. Но вот билетов на спектакль…

— Папань, у меня складывается ощущение, что они тут всем городом идут в театр, а потом сваливают в Питер, — заметил сын и вздохнул. — Чертовы театралы! Ну, и чего тогда делать будем?

«Дело», как ни странно нашлось быстро: в крыле здания театра разместился кинотеатр «Триумф». И хотя Волковы были не высокого мнения о немом кинематографе, но, как сказал младший: «На безрыбье и рыбу раком», и они купили билеты на фильм Александра Довженко «Арсенал». Волков-старший тут же рассказал сыну, что сам Довженко, будучи рядовым армии УНР, принимал участие в штурме того самого завода «Арсенал», о котором потом снял фильм.

— И вообще Довженко был тот еще националист! — закончил Волков-старший свою гневную филиппику.

— А теперь, значит, перековался? — спросил вдруг парень в смазанных сапогах и лихо надвинутом картузе, который внимательно прислушивался к беседе отца и сына.

Волковы дружно повернулись к неожиданному собеседнику. Младший оценивающе оглядел крепкие плечи и серьезные кулаки парня, с удовлетворением отметил, что сам-то он и в плечах пошире, и мускулы покрепче, да и кулаки — побольше. «Если этого гаврика гасить придется — проблем он нам не нарисует!» — успокоил себя Всеволод. Старший же Волков в первую очередь обратил внимание на кимовский значок на груди парня. Это его и обрадовало, и огорчило одновременно, поэтому отвечать он начал, тщательно подбирая слова:

— Нет, не перековался. Как мне кажется, националист вообще не может перековаться до конца. Косвенным подтверждением этому может служить то, что партия в которую вступал Довженко — не большевистская, а это были так называемые боротьбисты. Вам знакомо это название, товарищ?

Кимовец кивнул, но добавил, что о боротьбистах он знает очень мало. Волков-старший и сам знал об этом эсеровском течении не очень много, но как мог поведал сыну и новому знакомцу об истории эсеровского движения на Украине.

— …И из Партии его очень правильно исключили. Вообще-то лично мне как-то не очень нравится, что боротьбисты, а, проще говоря — националисты, прорвались на Украине на руководящие должности, м-да… Однако вынужден признать, что теперь национализм Довженко стал, так сказать, градусом пониже. Впрочем, зараза эта из него так до самой смерти до конца и не выйдет… — Тут он спохватился и быстро добавил, — Во всяком случае так многие считают…

Кимовец помолчал, потом, утвердительно тряхнув головой, заметил, что, конечно, в Москве о таких вещах лучше знают. Поблагодарил за интересный рассказ и отошел к группе своих товарищей. Только тогда Волков-старший перевел дух, и вытер слегка вспотевший лоб.

— Что, папань, теперь ты прокололся? — усмехнулся сын.

— Да уж… — Отец снова вытер лоб, — Что есть, то есть. Прокололся по полной программе. Ну, значит, мне наука будет: особо не болтать, а если уж надо что-то рассказать, так делать это не в полный голос.

И Волковы негромко, но весело рассмеялись.

В кинотеатре билеты оказались без мест: куда сесть успел, там и место твое. Несмотря на то, что оба Всеволода курили, им не глянулась привычка курить прямо в закрытом наглухо кинозале. Старший и младший, переглянувшись, в унисон произнесли: «Газовая камера». После чего снова рассмеялись, правда, уже не так весело.

Зал постепенно наполнялся. Началась толкотня, где-то вспыхнула словесная перепалка, а кому-то, судя по воплям, дали по шее. Зрители вели себя удивительно непринужденно: грызли конфеты, курили, кое-где попивали пиво из бутылок. И буквально все лузгали семечки, сплевывая шелуху куда придется. Младший Волков дважды взглянул на своих соседей — приблатненного вида парня и его размалеванную спутницу, наводившую на мысль о взрыве на складе лако-красочных материалов, и честно предупредил обоих, что если они еще раз плюнут ему на сапог, то он свою обувь вытрет об их морды. Без учета гендерных различий.

Блатной лениво процедил адрес, куда по его мнению должен отправляться Всеволод-младший со своими желаниями и принялся вставать дабы объясниться прямо тут, на месте, но почти двухметровый Всеволод-младший успел подняться первым и прижал блатняшку за плечи к сидению:

— Слушай меня внимательно, козел! Если только рыпнешься, тебя из озера вылавливать замучаются! Я понятно говорю? — Тут он обернулся к даме, собиравшейся видимо завизжать, и рыкнул, — Команды «Голос» не было!