Страница 21 из 22
Когда они натягивали обувь в прихожей, Алиса сказала:
— В детстве я любила так делать, беситься под дождём. Потом, с возрастом, это как-то меньше стало. Но почему бы сейчас не тряхнуть стариной?..
— Ну, я разве что мечтать мог о таком в детские годы, — поделился Захар своим, иным опытом. — Не думаю, что родители бы мне разрешили без веской причины мокнуть под дождём. Я никак не мог дождаться, пока наступит взрослая жизнь, чтобы делать всё, что сам пожелаю. И вот, через несколько дней мне стукнет восемнадцать.
…Потом Захар ещё рассказал историю, как они с родителями однажды давно угодили под тропический ливень в Сингапуре. Это вышло непреднамеренно, они отправились отдыхать на пляж на Синтозу, Захар купался в воде, мама была на берегу, а папа ушёл бродить, потому что они поссорились. И тут погода резко изменилась, волны всё усиливались, выскочили тучи и скрали солнце, мама спешно замахала сыну, чтобы тот выходил из воды, и только он успел это сделать, как спустя пять минут ЛИВАНУЛО. И им ничего не осталось, как в срочном порядке драпать в ближайшее кафе. Скоро туда пришёл и повеселевший папа, они с мамой помирились, и всей семьёй пили вкусный кокосовый сок. Правда, в кафе было очень прохладно, но это был единственный недостаток, который запомнился Захару. Они долго сидели, пока не закончился дождь, и папа увлечённо рассказывал о том, как он был моряком в молодости, и в те времена ему доводилось заходить в Сингапур, и попадать под точно такой же тропический ливень…
«Как же я мечтал о такой девушке, — думал Захар, пока они с Алисой спускались вниз на лифте, — которая разделит со мной любое приключение, этакой храброй и неутомимой Алисе Селезнёвой, в которую я по уши втрескался в детстве. С которой я бы просто чувствовал себя СВОБОДНЫМ, в конце концов, и не нужно было бы притворяться, что я такой же, как большинство «обычных людей», закомплексованный, робкий, эмоционально кастрированный неудачник».
Они с Алисой вышли из сухого подъезда, и бескрайний океан поглотил их. Они не спасались от дождя, а наоборот, сами стремились оказаться в его власти.
— Давай? — улыбнулась Алиса, перевернула кверху ладонь и призывно протянула Захару. Захар взял её руку в свою, стиснул покрепче, и они, очертя голову, бросились бежать по лужам, которые напоминали маленькие озёрца, не обращая внимания на разом вымокшую обувь и почти нулевую видимость.
Так они неслись до самого моста через бухту Золотой рог, который располагался в этом же районе, практически по прямой. Остановившись под мостом, возле опоры (нависавший сверху мост теперь прикрывал их от низвергающегося с небес потока), переводили дыхание и ошалело таращились друг на друга. Алиса тепло улыбалась. Захар нутром почуял, что сейчас подходящий момент, чтобы её поцеловать, но замялся в нерешительности, боясь, что она этого не ожидает и может неправильно понять. Так они минуту-другую смотрели друг на друга и улыбались. А потом момент был упущен, Алиса отдышалась, Захар снова протянул ей ладонь, и они, по инициативе девушки, решили пробраться на смотровую площадку.
«…И когда я взяла тебя за руку, то неожиданно поняла, что ты не хочешь отпускать», — позже сказала Алиса Захару. А пока они поднимались по лестнице, сначала по той, что шла параллельно фуникулёру, так как тот не функционировал ночью. Восхождение по лестнице оказалось взаправдашним испытанием. Подъём был крутым, лестница длинная и извилистая, они шли, как отважные первопроходцы, в пучину неизвестности, назло бушующей стихии. «Как настоящие сталкеры», — подумал Захар. У них под ногами буквально катился вниз по ступенькам настоящий ручей, так что было ирреальное ощущение, как будто они идут вверх по течению какой-нибудь реки. В лицо стегал порывистый ураганный ветер. Мусор, обычно усыпавший склон горы по сторонам от лестницы, сейчас дрейфовал по воде. «Ничто не стоит на месте, — подумал Захар, — всё течёт, всё меняется…»
Наконец, они перешагнули последнюю ступеньку, оказавшись справа от верхней станции фуникулёра, преодолели пустынный подземный переход, и, выйдя на противоположной стороне улицы, поднялись по ещё двум лестницам, наконец, выбравшись на смотровую площадку. Вид отсюда представал захватывающий.
Утомлённо опершись об заборчик, они стали глазеть на раскинувшуюся впереди городскую панораму. На мост, охваченный беспокойным туманом, в котором расплывались огни подсветки. На изломанные ветвистые молнии, полыхающие в небе.
— Можно тебя обнять? — спросил Захар.
— Как хочешь, — сказала Алиса. — Мне хорошо и приятно.
Захар довольно приобнял её за плечо, и девушка охотно прильнула к нему. Так они стояли, наслаждаясь красотой момента.
— Хочешь, я почитаю стихи? — спросила Алиса. — Вспомнилось одно, как раз под настроение.
— Давай, — согласился Захар и приготовился слушать.
— Я никогда не умру.
Просто уеду в Локхайм…
Туда, где ландграфа по-прежнему
ждёт королева.
Та, что любит меня, а я, бродяга и хам,
Не ценю этого, а вечно гляжу налево…
Иду вообще вправо, наперекор себе.
Благо о собственный меч
порезаться невозможно…
И если что-то меняется в моей судьбе,
То уж, как правило, не вовремя
и безнадёжно.
Какие письма… закаты… холсты и цветы
С равновеликой ценностью будут
закопаны в глину.
Никому не хочу завещать своей немоты,
Но… все книги — дочери, все картины — сыну!
Рано не рано, но есть ощущение, что пора
Всем раздавать серьги — сестёр у меня много…
Багряной жемчужиной катится
с ангельского пера
Моя земная и яркая прижизненная дорога!
Не торопите, я знаю время и знаю срок.
Мы еще успеваем наговориться друг с другом,
Но вся поэзия — это итог строк
А в конце её, что показательно,
лишь пустота и вьюга…[1]
— Круто! — искренне восхитился Захар. — А что это за место такое… Лонг-хайм, или как там?
— Не суть важно, — сказала Алиса. — Не зацикливайся на отдельных словах. Попробуй почувствовать образы, настроение. Иди сюда, смотри… — она повела Захара в обратную сторону от городской панорамы, вглубь площадки, где стояла небольшая часовня, на которую Захар раньше никогда не обращал особого внимания. — С этой часовней у меня связана интересная история. Ровно два года назад, стоя на этом же месте, после расставания с одним человеком, я от всей души загадала желание никогда больше не любить.
— Вот это да… — ответил Захар вслух, а про себя подумал: «Как иногда любопытно судьба, или Бог, или высшие силы, или реальность реагируют на наши пожелания, мольбы и запросы… Порой искренние, сокровенные желания действительно сбываются, вот только они могут быть диаметрально иными, чем те, которые мы формулируем сознательно».
Они повернулись лицом друг к другу. С этого момента окружающая реальность перестала существовать, не было ни сокрушительного дождя, ни бушующего ветра, остались только Я и Ты вне пространства и времени.
— Можно я об тебя погреюсь? — спросила ты. — Я так замёрзла, если честно. — И вправду, ты была одета в лёгкую летнюю майку, не рассчитанную на такую ледяную погоду.
— Конечно, — ответил я.
Ты обнимаешь меня крепко-крепко, как будто хочешь прирасти ко мне. Я чувствую, как у меня непроизвольно начинается эрекция, но стараюсь сдерживаться. По правде говоря, мне и самому было немного холодно, но сейчас я согреваюсь.
Так мы стоим несколько минут, потом ты поднимаешь голову от моего плеча и смотришь мне в глаза, наши лица совсем близко. Я понимаю, что пришёл ТОТ САМЫЙ момент, и наконец, целую тебя в губы. Это первый поцелуй в моей жизни, и ощущения немного странные, как во сне. Первый поцелуй получается недолгим. Я останавливаюсь и смотрю на твою реакцию. Ты улыбаешься, тебе понравилось.
Во второй раз мы целуемся глубже и дольше, «по-французски». Наши языки соединяются, сливаются в танце друг с другом, и иногда даже словно понарошку борются, и этот нежный полутанец-полупоединок выражает куда больше, чем объятия и взгляды. Спустя бесконечно долгие минуты мы возвращаемся на землю…