Страница 1 из 4

Чудо-нитка

Надежда Белякова

Чудо-нитка

Надежда Александровна Белякова родилась в Москве. Училась в художественной школе им. Валентина Серова. По окончании школы поступила в Московский Полиграфический институт. Во время учёбы как художник-иллюстратор и книжный оформитель сотрудничала со многими московскими издательствами. Окончив институт в 1981 году, поступила на работу на Центральное телевидение, где несколько лет проработала художником-постановщиком и графиком в Главной редакции для детей и юношества. Работу совмещала с оформлением книг в различных издательствах Москвы и других городов, была постоянным участником выставок художников книги. Участвовала в различных художественных выставках. Но, чем бы ни занималась, всегда одновременно писала сказки, детские стихи, прозу, сочиняла музыку. Надеждой Беляковой было издано более 10 её авторских аудиодисков со сказками и песнями, а также её книги – «Сказки», «Сказки мухи Жужжалки», «Сказки библиотечного Сквознячка», «Сказки Надежды», «Ругачёвские чудеса», «Конкурс», «Отделение виолончели» и другие издания.

Свистулька

Мальчонка лет семи всегда играл глиняными игрушками, которые матушка ему лепила, а вскоре и сам он лепить научился. И так ловко это у него получалось, словно вылепливая свистульки, солдатиков, расписных коней да франтих, смешинку какую-то в них вдыхал. И выходили они из его рук такие напевные и радостные, что глаз не оторвёшь. Хотя в тех местах мастерством удивить было мудрено. Ведь промысел лепки из глины на продажу поделок и игрушек, солонок и подсвечников, кувшинов да крынок издавна известен был. Всей деревней этим кормились. И матушка его мастерица изрядная была. И потому она сердечно радовалась за сына, видя в нём усердие и склонность к лепке.

Так что – верный кусок хлеба и занятие ему найдено. Красоту руками делать – не впотьмах жизнь прожить.

Так лепил он свои весёлые игрушки, помогая матери, а она их обжигала, расписывала и на базар относила.

Одно только печалило и тревожило матушку и её односельчан. Истощаться стали залежи хорошей жирной глины. Потому что давно её из земли для поделок брали. Целыми семьями и деревнями. Глины разной много, с песком, с землёй, а вот такой, что рукам послушная, лепкая, – такую только в одном овраге добывали. Так и выбрали с годами.

Разговоры взрослых об этой печали тревожили мальчонку. И однажды, когда мать ушла на несколько дней в город на базар, чтобы продать вылепленные ими поделки, он деловито собрался, оделся и отправился искать новые залежи глины, годной для их работы. Вышел из дома, встал на лыжи – и вперёд.

Шёл и думал, где бы ему глину искать. И додумался же, такой выдумщик, идти в гору. Потому что решил, что там, на горе, поближе будет к солнышку. И, быть может, там снег уже растаял. И земля обнажилась. И легче будет там глину искать.

Сколько шёл-пробирался, сам со счёту сбился. Совсем из сил выбился. Присел на какой-то торчащий пень и заснул, обессиленный, среди тьмы кромешной ночной.

А когда проснулся, увидел, что кругом снега и снега. И так горестно ему стало, такое отчаяние всю-то душу его сковало и тоска слёзная по матушке, по дому родному его одолела, что, подняв голову к солнышку, заплакал мальчонка в голос:

– Эх! Небушко-небо! Солнышко ясное! Что ж не щадите, губите! Я ж не на забаву сюда шёл. А ради матушки, глину искать! Чтобы подспорье нам было. А теперь страшно мне! Вижу, сгину здесь, матушке на горе. Неужто ради неё не пощадите?

И слёзы потекли по щекам. Закапали, падая в глубокий снег, одна за одной. И, видно, уж так жгуче-горячи были его слёзы, что снег вокруг пня, на котором он сидел, таять начал. Он-то не сразу это приметил. Всё плакал от страха, голода и холода. А уж как услышал весеннее журчание, как увидел, что на обнажившейся земле зелёные ростки появились, так и замер в изумлении, оглядывая зеленеющую на глазах поляну. Слез он с пня, хотел обойти, рассмотреть поляну, где средь зимы весна приключилась, да поскользнулся и упал. Барахтается, а подняться не может. Пытается ручонками о землю опереться и встать, так нет! Опять скользит и падает! И тут он понял, что скользит-то он по глине! Взял её в руки и обомлел! Хорошая глина! Да что там хорошая! Такая послушная, мягкая, точно её только что старательно для работы кто-то размял! Прямо готовая к лепке.

Проворно свистульку вылепил, коника крылатого. И очень довольный, что нашёл хорошую глину, стал комья глины, сколько можно, в котомку укладывать:

– То-то матушка рада будет, а то она, наверное, уже домой с базара вернулась и меня ищет. Волнуется. «Эх! Кабы ты, коник, настоящим был и к матушке домой меня перенёс!» – подумалось ему, глядя на поставленную в сторону свистульку, пока он котомку глиной набивал.

И тут вдруг точно рука незримая его свистульку, крылатого коня, смяла, превратив его в ком глины. И ком этот завертелся, закружился на месте. Расти на глазах стал, превращаясь во что-то неописуемое. В рост коня настоящего стала свистулька. И крылами глиняными машет, точно в полёт манит. И копытом бьёт, и глиняной гривой трясёт конь.

Ох! И жутко ему стало! А всё равно – любопытство верх взяло. И, вскинув котомку с чудесной глиной за спину, вскочил мальчонка на коня крылатого. Уж что тут сделалось! Зарябило у него в глазах. Солнце с луной вместе со звёздами мелькать стали. Ветер в ушах свистит и воет. Летит мальчишка над родными местами в обратный путь, прямо к дому.

И вдруг стихло всё. И опустился он плавно, точно пушинка с неба, прямо на крыльцо своего дома. Только дух перевёл, а конь тот резвый, что перенёс его домой, на глазах уменьшаться стал, пока прежней свистулькой рядом с ним на крыльце не замер. Малец взял её в руки, чтобы получше рассмотреть.

– Ой! Сынок! А что же ты такой чумазый на крыльце сидишь? – услышал он голос матушки.

Поднял голову и увидел, что это матушка его только что с базара возвращается, к калитке подошла.

И он, обрадованный тем, что всё ж раньше её домой воротился, бросился ей навстречу.

Уж она не знала, чему больше дивиться – рассказам ли его о диковинном походе или тому, какую хорошую глину сынок раздобыл.

Отставив в сторону свистульку, стали они на следующий день новые игрушки да вещицы на продажу лепить. Лепилось как пелось из той удивительной глины. Потом расписали и обожгли. А когда готово всё было, бережно уложили всё в дорожный короб. И, переложив каждую вещицу соломой для сохранности, вместе отправились в город на базар. Продавать.

Утром базарного дня расставили они с матушкой на прилавке всю свою глиняную расчудесицу цветастую. Народ подходит, глазеет, любуется. Уж больно хороши игрушки и прочие поделки. Вот как лепились они с лёгкой душой и весёлым сердцем, так смотреть на них отрадно.

Но мало этого! Свойство удивительное в той глине, из которой всё это вылеплено было, открылось.

Стоило кому-нибудь повнимательней на них засмотреться с мечтанием затаённым в голове, как тотчас сминалась вещица в ком глины. И тотчас прямо на глазах у всего честного народа превращалась в то, что тому человеку думалось-мечталось, в полной ясности отражая, что у кого на уме.

Как протиснулись к прилавку девки смешливые, хохотушки румяные, так все поделки разом смялись да в свадьбу превратились. Не чудно ли?

А как подвинула их крепким локтем молодая вдовица, что скучала, томилась, проживая оставленное мужем, стариком-купцом, богатство, и засмотрелась на диковинные превращения – тотчас смялась вся их глиняная свадьба. А взамен образовался один молодой франт с подкрученными усиками, по последней моде расфуфыренный. Модную шляпу с головы сдёргивает и вдовушке наособицу кланяется. Она вся аж зарделась и под общий смех и прибаутки юркнула в толпу.