Руки, полные пепла

Она касается рукой его плеча, так легко, будто ласкающие волны Стикса, такие же обманчиво нежные, таящие внутри только смерть. Но угроза Персефоны всегда направлена вовне и никогда внутрь, на себя, близких или Подземный мир. И уж точно не на Аида.

Он расстегивает рубашку, сбрасывает ее, будто змей старую кожу, загрубевшую, опротивевшую. Пальцы Персефоны очерчивают шрамы на его груди, Сеф хмурится:

— Почему не заживают?

— Некоторым шрамам стоит оставаться. Как напоминание.

Она только закатывает глаза и фыркает, как юная девчонка, которой всегда остается:

— Аид, иногда можно не быть таким пафосным! И сказать как есть.

Он пожимает плечами:

— Я не знаю.

Ему нелегко признать, что он чего-то не знает или не понимает. Все привыкли полагать, будто владыке Царства мертвых известны все ответы — даже если вопросы еще не заданы.

— Ты устал, — Персефона не спрашивает, она знает. И нежно перебирает его волосы на затылке. — Ты отвечаешь за миллионы душ…

— Для тебя-то у меня всегда есть силы.

И он рывком укладывает взвизгнувшую, смеющуюся Персефону на кровать.

Боги заключены в не совсем человеческие тела. Не могут умереть от болезней, их не возьмет обычное оружие — но им нужно питаться и спать, как людям.

Но этой ночью Гадесу не спалось. И он подозревал, что половина из тех, кто сегодня остался у Сета, в три ночи занимались чем угодно, только не сном.

Из комнаты, занятой Амоном (и окна которой, разумеется, выходили на восток, чтобы не пропустить первые лучи солнца), раздавалась приглушенная музыка. Софи, после короткого разговора с Гадесом на кухне, тоже ушла в комнату, но можно было спорить на что угодно, вряд ли уснула. Нефтида не так давно скрылась в ванной.

А явившийся на кухню Сет окончательно лишил надежды, что хоть кто-то спит в это время. Прищурившись, он посмотрел на Гадеса:

— А ты чего сидишь?

— Не спится. Сам-то?

— Мне нужно не очень много времени на сон. Забыл? Ты слишком долго меня игнорил.

— Только не начинай. Ты сам увлекся своим бизнесом.

— Прибыльным! А ты музыкой. И чаем.

Взгляд Сета, направленный на чашку Гадеса, явно выражал весь божественный скепсис, на который только способен бог хаоса. Гадес закатил глаза:

— Иногда ты такой зануда.

— И это говорит мне самая занудная задница нескольких миров!

В последнее время они действительно не так часто встречались, хотя жили в одном городе. Гадес ни за что не признал бы вслух, но отлично понимал, что сам не хотел ни с кем встречаться. Предыдущая жизнь Персефоны оказалась одной из самых коротких, а нынешнее ожидание настолько длинным, что Гадесу не хотелось кого-то видеть — только музыка его действительно увлекла. Хотя изначально это Сет сказал, что Гадесу стоит попробовать себя в этом и подкинул пару записей.

Теперь Сет раскрывал кухонные шкафчики, явно в поисках. Его псы тоже появились, размытыми пятнами крутясь под ногами или таясь под стульями, сливаясь с тенями. Отдохнувший Цербер тоже был здесь, лежал на полу рядом с Гадесом. Доберман делал вид, что ему всё равно, но поглядывал на псов Сета. А те выгадывали момент и успевали подбежать и ткнуться в шею Цербера носом или куснуть за ухо.

Адский пес ворчал, но возражал больше для вида. Крупнее и массивнее теневых псов, он легко мог бы их разогнать, но не торопился.

— Вот.

Гадес с сомнением смотрел на бутылку, которую Сет выудил из шкафа и поставил на стол. Мутное бордовое стекло навевало неприятные ассоциации со смертью или сокровищами пиратских галеонов, которые полсотни лет пролежали на океанском дне.

— Ты уверен, что это пьют? — осторожно спросил Гадес.

Вместо ответа Сет достал два бокала и щедро плеснул в них: на вид жидкость оказалась такой же, мутной и темно-красной.

— Ты давно не притаскивал настойку на водах Стикса, — сказал Сет, — поэтому пей, что дают.

— Если что, это будет очень бесславный конец, — пробормотал Гадес.

На вкус это походило на человеческое вино, но с первыми же глотками становилось очевидно, ничего от людей в напитке нет. На языке перекатывалась сладость фиников и шелест пальмовых листьев, легкая терпкость граната и сухость жаркого южного солнца. И что-то еще, древнее, жесткое, близкое к смерти, что отзывалось легким зудом внутри самого Гадеса.

— Ты знал, что в Египте вино считалось предметом роскоши? — спросил Сет.

Гадес не знал. Он болтал остатками в бокале, ощущая, как тело приятно расслабляется — на такое не способен ни один напиток людей, только божественные.

— Вино пила семья фараона, — продолжал Сет. — И в лечении его использовали. Так что пей.

— Меня лечить не нужно.

— Когда Сеф не помнит себя, точно нужно.

— Деметра признала, что это ее рук дело. И что в этой жизни Софи ничего не вспомнит, — тихо сказал Гадес.

У него перед глазами еще стояла Софи, опускающая глаза и рассматривающая свои руки. Она сидела на том же месте, где сейчас Сет, и явно не знала, как себя вести. Она рассказала о разговоре с Деметрой. Рассказала, что не хочет возвращаться. Но в ее глазах, когда она все-таки подняла их на Гадеса, не было ни тени узнавания, только тревога.

Сет взял бутылку и наполнил бокал Гадеса до верха.

— Но она остается той же Персефоной, — пожал плечами Сет. — Ее характер не меняется от воплощения к воплощению — и сейчас такой же, как и всегда. Ну, а если она не торопится в Подземный мир или раздвигать перед тобой ноги, так дай ей время.

— Иногда ты невыносим.

— Но чаще прав.

Сет салютовал бокалом, хотя пить не спешил, больше наблюдая за Гадесом.

— И она опять сбежала от матери.

— Она постоянно так делает, — проворчал Гадес. — Но раньше помнила себя. Ей доставляло удовольствие позлить мать в новом воплощении.

— Деметра сама виновата. Но даже без памяти Персефоны, твоя Софи снова это сделала. Она всё та же. Дай ей время.

Гадес прищурился. Он слишком давно знал Сета и понимал, что проскользнуло между строк:

— Ты думаешь, она действительно ничего не вспомнит?

— Я думаю, это не важно.

Гадес пожал плечами, мысли о том, что не имеет значения, помнит или нет Сеф прошлые столетия, он не разделял. Но вино приятно расслабляло.

— Так откуда у тебя это пойло?

Сет улыбнулся, и сейчас, когда ему не было нужды скрывать истинную сущность, его глаза отчетливо блестели алым.

— Шезму притащил. Не знаю, где он его берет.

— Подожди-ка, Шезму? Тот, который «палач Осириса»?

— Мой брат не меньший говнюк, чем твой. Но хотя бы знает толк в вине.

Псы Сета наконец-то с нескольких сторон накинулись на Цербера и тот перестал делать вид, что он серьезный адский пес. Заворчав, с радостью включился в игру с собаками, которые сейчас были больше плотью, чем тенями.

В голове Гадеса шумело, а Сет улыбался:

— Шезму — бог крови, убийства… и вина. Говорят, он кладет головы преступников под пресс. Так что не знаю, что там в это вино добавляют.

Гадес поперхнулся новым глотком.

Выехать пораньше, конечно же, не удалось. Как сказал ехидно Амон, для этого надо ложиться раньше и меньше пить. Сам он то ли вообще не спал, то ли вскочил с первыми лучами — но к полудню, когда солнце светило на лондонские улицы необыкновенно ярко, Амон уже приготовил завтрак и насвистывал мелодию в такт включенному радио.

Нефтида и Софи о чем-то сплетничали, а последней пришлось еще и одеться в платье Неф, потому что своих вещей Софи взяла не так уж и много. Она явно выбрала самый нейтральный вариант: темное платье с высоким воротом скрывало фигуру, хотя короткая юбка оставляла напоказ ноги.

Сама Нефтида шелестела полупрозрачными тканями многослойной накидки и хотела дать еды в дорогу.

Когда удалось все-таки усесться в машину Гадеса, он нацепил темные очки и с хмурым выражением лица уселся на пассажирское сидение. Но не стал спорить, чтобы вел Сет. Тот явно лучше ощущал себя и на ярком солнце, и после вчерашней пьянки.