Руки, полные пепла

На самом деле, у него всегда оставалась возможность нырнуть в Подземный мир из любой точки пространства, но это не очень хорошо сказывалось на физическом человеческом теле, да и рисковать сейчас, когда творится непонятно что, Гадес не хотел.

— Что здесь? — спросил он. — Ты звал так, будто всё рухнуло.

— Может, по тебе соскучился?

Харон с равнодушием выдержал ледяной взгляд Гадеса — одно из немногих живых существ, кто может спокойно реагировать. И вздохнул:

— Иди, сам посмотри. Вон там.

И неопределенно махнул рукой в сторону. Гадес с трудом сдержался, чтобы не высказать всё, что думает о подобной неопределенности. Но напомнить Харону о его месте он еще успеет, сейчас Гадеса больше интересовало, что стряслось.

Подземный мир не был на самом деле упрятан в недрах земли. Он существовал в ином пространстве и даже пещеру мало напоминал. Скорее, болотистую местность, расчерченную водами рек. Здесь всегда царил полумрак: низкое небо не искрилось звездами, зато вокруг ярких точек хватало. Светились кончики травы у земли, края листьев на деревьях, искры иногда появлялись в самом воздухе от резких движений. Мягко мерцали темные воды рек, откуда-то из глубины, призрачно и спокойно.

Мир черного, фиолетового и призрачно-молочного.

Мир, не изменяющийся тысячелетиями и все-таки постоянно в движении: травы, листвы, воды, перетекающих друг в друга оттенков бархатной тьмы.

Это был мир Гадеса — и Персефоны, пусть пока она об этом не помнила.

Этот мир полнился шепотами и скользящими силуэтами. Древние верили, что души здесь страдают, но Гадес лучше многих знал, что они без проблем могут принять более осязаемый облик, если захотят.

Никого из приближенных видно не было, только Харон продолжал шагать за спиной — Гадес ощущал запах его дешевых сигарет.

— Хоть здесь не кури эту фигню? — Гадес не пытался скрыть раздражения. — Или хотя бы купи что получше.

— Мне нравится.

— Я мог бы и приказать.

— О, ты не посмеешь! Тогда я обижусь, и с кем ты будешь пить, когда этот засранец Амон в следующий раз куда-то запропастится?

По правую руку появился неизменный Цербер. Как и Харон, он был существом этого мира, созданный здесь, родившийся здесь, принадлежащий этой земле и этим листьям. Но в отличие от Харона, Цербер никогда особо не стремился в мир людей и предпочитал проводить время здесь, надежно охраняя границы.

В Подземном мире ничто не сдерживало силу Цербера, и он представал в истинном обличье: размером с жеребенка, с широкой грудью и крепкими лапами. Покрытый короткой черной шерстью. Все три его головы действительно напоминали доберманьи: изящные, вытянутые, смертоносные.

Его тело представляло собой нечто среднее между плотью и постоянно колышущимися тенями. Гадес положил ладонь на холку Церберу, ощущая, что шерсть того топорщится, а в глубине плоти и теней зарождается рычание.

Асфодели рассыпались под тяжелыми ботинками Гадеса, но когда он остановился перед тем, что и стало причиной вызова, то молчал некоторое время. Потом сказал:

— Дай мне закурить.

Харон только хмыкнул и протянул Гадесу свои сигареты.

— Не спрашивай, кто это, — сказал Харон. — Потому что если это не любовник Сеф, которого она тут похоронила, то понятия не имею.

Гадес молча курил и стряхивал пепел на чьи-то выбеленные кости — определенно человеческие. Сквозь сдвинутые в кучу ребра пробивалось несколько белесых асфоделей.

Утробно рыча, Цербер обошел скелет, обнюхивая. Посмотрел на Гадеса, передавая информацию: да, человек.

— И его забросили сюда после смерти, — сказал Гадес. — Давно мертвого человека. Откопали, смахнули грязь с черепа и зашвырнули в Подземный мир.

Харон хихикнул:

— Людям на порог дохлых котиков подкладывают, а тебе вот — скелетик.

— Котик тут вскочит и побежит, — отрезал Гадес. — Это мир мертвых. Но не… таких. У нас нет останков и плоти. Это разрушает баланс.

Гадес вспомнил, как однажды Персефона решила, что в мире слишком много несчастных кошек. Она стала собирать их и держать в Подземном замке. Как ни странно, на баланс это не повлияло, просто животные жили, а потом здесь же и умирали… чтобы на следующий день стать похожими на Цербера, созданиями темной плоти, мрака и фиолетовых искр.

— В замке спокойно? — Гадес повернулся к Харону. — В городе?

— Конечно. Но я специально еще раз проверил перед твоим приходом. Никого постороннего. Только здесь, на болотах, на самой границе, смогли пробраться и подложить… вот это.

Гадес нахмурился.

Никто не проникает в Подземный мир без его ведома и разрешения.

Никто не смеет… и никто не может. Но скелет под его ногами насмехался почти беззубым ртом, и самим фактом своего существования говорил о том, что на этот раз кто-то проник. Кто-то смог.

Как и сумел убить одного бога и едва не уничтожить другого.

Сигарета закончилась, и Гадес сделал едва уловимое движение большим и указательным пальцем, будто растирая — окурок превратился в пепел и осел в траву сияющими искрами.

Что-то еще не давало покоя с этим скелетом. Что-то неуловимое. Гадес приглядывался к цветам, склоняющимся на кости, к фиолетовым искрам, таящимся на бедрах. Определенно человеческий скелет, выбеленный самой землей, но… было какое-то «но». Едва ощутимое. Почти неуловимое. Зуд на кончиках пальцев.

Цербер почуял настроение и желание владыки и начал снова крутиться вокруг скелета, обнюхивая его каждой из трех голов. Сгустки теней с шерсти порой опадали на ребра, а в примятой траве, где только что стояла лапа, копились искры.

Внезапно остановившись, Цербер заскулил и вскинулся, всеми тремя головами уставившись на Гадеса.

Он отшатнулся, едва не налетев на Харона. Здесь, в собственном мире, когда рядом не было даже приближенных, кроме верного Харона и Цербера, Гадес мог себе позволить не держать маску всемогущего бога.

Он — воплощенная тьма. Он — смерть, безжалостная и настигающая каждого.

Но не только.

Опустившись на колени, Гадес протянул руку и несмело коснулся костей. Кончиками пальцев. Трепетно, почти нежно провел по ключице. На миг ему почудилось, он ощущает запах сладковатых лилий.

— Персефона, — понял Харон, — это скелет последнего тела Персефоны.

Все боги обладали телами, но они немного отличались от человеческих, были способны вместить силу. И если старое по какой-то причине приходило в негодность, могли создать новое.

Все, кроме Персефоны, чей дух перерождался после смерти тела — и ее останки, в отличие от других богов, не исчезали, а разлагались, как любые человеческие.

Гадес поднялся, но ощущал, как его бьет дрожь. Цербер ткнулся одной из голов в его бок, поскуливая — Персефону пес всегда любил.

— Тебе надо выпить, — заявил Харон. — Пошли.

Беседка стояла неподалеку. Черная, кованая, с изящными стальными цветами, такими же опасными, какой иногда бывала сама Персефона.

На столе уже стоял графин с темно-гранатовой жидкостью: человеческая выпивка на богов действовала слабо, но только не настойка на водах рек Подземного мира. Харон налил два бокала, но пить не торопился — Гадес осушил свой залпом.

На порог Подземного мира подкинули вовсе не дохлого зверька. А скелет последнего смертного тела королевы этого места. И вместе с алкоголем по венам Гадеса начинала разливаться ярость. Вторя хозяину, заворчал и Цербер: в беседку он не пролезал, так что улегся снаружи.

Харон ухмыльнулся:

— Вот это выражение лица мне нравится больше. Оно обещает смерть и муки тем, кто посмел нарушить границы.

— Я сам стану их мукой.

— Что случилось? — Харон уселся на один из кованых стульев, болтая в бокале жидкостью. — Я слишком давно тебя знаю. Не только в костях дело.

— Кто-то убил Бальдра. И чуть не убил Амона.

— О.

На лице Харона не проступило особого удивления. Он хоть и мог появляться среди людей, но всегда предпочитал это место. Он был жителем царства мертвых, его созданием и продолжением. Смерть богов вряд ли могла его взволновать — нарушение границ собственного мира для Харона было куда большим потрясением.