Алиса

– За что ты их?

– Не помню, – сказал он каким-то севшим голосом. – Словно пелена перед глазами, как будто все заволакивает черным дымом. Помню, как топор оттягивал руку, брызги теплой крови на лице и во рту. И тот звук, когда топор входит в плоть.

– Я тоже это помню, – вдруг ни с того ни с сего вырвалось у Алисы. Хотя на какое-то мгновение ей и правда померещился звук ножа, пронзающего кожу, этот хруст погружающегося лезвия, и чей-то крик.

– А ты много народу прикончила? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Алиса. – Все может быть.

– Это ничего, я бы понял.

– Я правда не знаю, – повторила она. – Помню, что было до и после, но за те две недели просто какое-то затмение, одни обрывки.

– Тот тип с длинными ушами.

– Да, – подтвердила Алиса.

Тот самый, безликий, что являлся в кошмарных снах.

– Вот выберемся отсюда, найдем его, и тогда ты узнаешь, что с тобой случилось, – заверил Тесак.

С тех пор прошло восемь лет, но они по-прежнему томились взаперти в соседних палатах лечебницы, без всякой надежды выбраться на свободу.

– Алиса! – снова позвал Тесак. – Мне не спится.

Она отогнала воспоминания, навеянные луной и звуком его голоса.

– Мне тоже не спится, Тес, – ответила она, подползая к мышиной норе.

На полу было гораздо темнее. Освещения в палатах не было, только серебристый лунный свет сквозь решетки да редкие проблески фонаря в руках санитаров при обходе. В такой темноте цвета глаз было не различить, только влажный блеск.

– Алиса, Бармаглот проснулся, – сообщил Тесак тонким дрожащим голосом. Он редко давал слабину, чаще храбрился, порой даже чересчур.

Целыми днями из его палаты доносилось натужное кряхтение, сопровождавшее тренировки. Каждый раз, когда санитары приходили за ним, чтобы отвести в душевую, без шума, ударов, возни и воплей не обходилось. Алиса не раз слышала хруст костей и ругань санитаров.

Однажды она спросила, почему ему не делают уколы, как другим буйным. Он только с усмешкой прищурился и заявил, что от уколов ему совсем крышу сносит, вот его и не трогают. Даже порошков не дают.

Тесак никогда никого не боялся, если не вспоминал про Бармаглота.

– Да нет никакого Бармаглота, Тес, – успокаивала его Алиса.

Когда-то он уже рассказывал об этом чудовище, но в последнее время вспоминал о нем все чаще.

– Ты в него не веришь, знаю. Но он здесь, Алиса. Его держат в подвале. Я чувствую, когда он пробуждается, – уверял Тесак.

Кроме страха в голосе слышалась мольба, и Алиса сдалась. В конце концов, верила же она в человека с кроличьими ушами, и Тесак принимал это как должное.

– Что ты чувствуешь? – поинтересовалась она.

– Чувствую, как тьма обступает со всех сторон, затмевая луну. Как кровь ручьями струится по стенам, а по улицам – целые реки. Как я оказываюсь у него в пасти. Так будет, если он вырвется на свободу, Алиса. Он томится здесь давно, дольше, чем ты или я.

– Но как можно поймать такое чудовище? – вслух изумлялась Алиса.

Тесак беспокойно завозился на полу. Она слышала, как он ворочался.

– Точно не скажу, – заговорил он, понизив голос, и ей пришлось напрячь слух. – Наверное, это дело рук волшебника.

– Волшебника? – переспросила Алиса.

Такой чуши она от него еще не слыхала.

– Волшебники на свете уж давно перевелись. Их изгнали или уничтожили много веков назад во времена Очищения. Это здание не такое древнее. Как волшебник мог поймать Бармаглота и заточить его здесь?

– На это способен только волшебник, – настаивал Тесак. – Простому человеку с ним не сладить.

Алиса мирилась с его фантазиями о чудовище в подвале, но выдумки про волшебников – это уже чересчур. Хотя что толку спорить? Порошков Тесак не принимал, уколов ему не делали, вот он и начинал иногда бузить – мог выть часами напролет или молотить по стене, разбивая в кровь кулаки.

Поэтому Алиса промолчала, слушая его неровное дыхание и стенания других пациентов, эхом разносящиеся по зданию.

– Жаль, что я не могу взять тебя за руку, – посетовал Тесак. – Я никогда не видел тебя целиком. Только частями через дырку. Я пытаюсь их сложить в единое целое в голове, чтобы представить тебя всю, но как-то не очень получается.

– А я тебя представляю просто серыми глазами с бородой, – поделилась Алиса.

Тесак тихо, но как-то безрадостно засмеялся.

– Как Кролика, только глаза и мех. Интересно, Алиса, если бы мы встретились на улице, поздоровались бы?

Она заколебалась. Не хотелось его обижать, но и врать тоже. Как ее родители. Они могли сказать:

– Ты прекрасно выглядишь. Скоро вернешься домой.

Но Алиса знала, что это ложь.

– Алиса? – снова позвал Тесак, отвлекая ее от раздумий.

– Не знаю, состоялась бы эта встреча, – осторожно сказала она. Ведь я жила в Новом городе, а ты… кажется, из Старого.

– А-а, фу-ты, ну-ты, – жестко протянул Тесак, – звезде не пристало мараться в Старом городе. А оно вишь как обернулось, вывозилась по уши. Теперь мы с тобой одного поля ягоды.

Сказал, будто кулаком врезал, у нее даже дыхание перехватило. Но он был прав, ничего не скажешь. Правда – это все, что у нее осталось. Только правда и Тесак.

– Да, – согласилась она, – мы оба здесь.

Оба надолго замолчали. Алиса затихла во тьме, наблюдая за ползущим по полу пятном лунного света. Похоже, Тесак сегодня ходил по лезвию ножа, не стоило его подталкивать.

– Прости, Алиса, – наконец сказал он, и снова стал похож на привычного знакомого Теса.

– Перестань… – начала она, но он перебил ее.

– Зря я такое ляпнул, – повинился он. – Алиса, ты мой единственный лучик света. Без тебя я бы давно тут загнулся. Просто Бармаглот проснулся, из-за него всякая дрянь в голову лезет.

– Как топор входит в плоть, – вспомнила она его слова.

– И теплая кровь на руках, – добавил Тесак. – Как вспомню – словно в себя прихожу. Словно вот такой я на самом деле.

– По крайней мере, у тебя хоть какие-то мысли на этот счет, – заключила Алиса. – А я так и не успела разобраться, в самом начале запуталась.

За стенкой снова послышалась возня.

– Меня словно клопы заели, – пожаловался он, – спой что-нибудь.

– Да я и песен не знаю, – удивилась она просьбе.

– Нет, знаешь, ты целый день ее напеваешь, а если не поешь, то мурлычешь. Что-то про мотылька.

– Мотылька? – переспросила она, и при этом слове сразу вспомнила, будто услышала мамин голос. Напоминание о навеки утраченной любви было таким мучительным, словно сердце пронзили насквозь. Она запела вслух, чтобы заглушить память собственным голосом:

Горло сдавило от нахлынувшей тоски по утраченной любви, и она затихла. Тесак ничего не сказал, но она слышала, как он задышал ровно и глубоко, и прикрыла веки. Она подстроилась под ритм его дыхания, словно держала его за руку в окутавшей их ночи.

Алисе снилась кровь. Кровь на руках и под ногами, она заполнила рот и текла из глаз. Вся комната в крови. За дверью стоял Тесак, рука об руку с порожденной мраком омерзительной тварью со сверкающими серебристыми зубами.

– Не забирай его, – взмолилась Алиса или попыталась сказать, но, захлебываясь кровью, не могла вымолвить ни слова.

Потом глаза заволокло дымом, и Тес с чудовищем скрылись из виду. Тело окутало теплом, и ничего не осталось, кроме огня.

«Пожар, пожар!»

– Алиса, проснись! Больница горит!