Страница 6 из 48
— Куда мы идем?
— Сюрприз, — загадочно улыбнулся он.
Больше маниакально-радостных улыбок Дэниела Мелиссу пугали только его загадочные улыбки. Так что, когда они подошли к дверям музыкального класса, она уже опасливо оглядывалась по сторонам в ожидании подвоха и почти жалела, что у нее нет с собой оружия.
— Я кое-что нашел, — сообщил он, открывая дверь, — тебе понравится.
В зале уже погасили свет, а Дэниел не стал его включать, тем не менее Мелисса различила в сумерках силуэт Теда, а повернув голову на жалобные звуки фортепьяно, обнаружила Морриган, увлеченно колупающую клавиши, и, конечно, Сайрин рядом с ней.
Парень уверенно прошел вглубь зала и взял со стола скрипку.
— Почти как моя.
— Это и есть твоя, — он перевернул скрипку и указал на гриф: — смотри.
Мелисса подняла на лоб очки, чтобы убедиться, что зрение ее не обманывает. На грифе была выцарапана буква «R», точно такая же, как на ее собственной.
— Моя скрипка раньше принадлежала Рапсодии…
— Она сейчас ей принадлежит, — поправил Дэн. — Рейчел сейчас двенадцать лет, она обожает Бритни Спирс и относится к занятиям музыкой, как к каторге. Можешь посмотреть на нее как-нибудь, если очень скучаешь.
Мелисса скучала. Рапсодия была одним из самых талантливых музыкантов в мире, ее место было в лучших концертных залах, а не на военной базе. Способности Рейчел мало подходили для открытых сражений, в конце концов это ее и сгубило…
Мелисе было семь лет, когда она впервые услышала, как играет Рейчел. Она стояла и не могла пошевелиться, даже когда чудесные трели скрипки смолкли, хотя Рапсодия потом уверяла, что не использовала в тот момент свои способности. На следующий день Милли пробралась в комнату скрипачки и украла инструмент. Она просидела с ним в обнимку часов двадцать в самом темном углу, пока ее искали по всей базе. Выйти из укрытия Мелиссу не заставили ни голод, ни усталость. Ей казалось, что она завладела невероятным сокровищем, ценнейшим из всего, что может быть на свете.
Рапсодия смеялась до слез, когда отец Мелиссы осторожно принес спящего ребенка вместе со скрипкой, потому что отделить одно от другого было невозможно: так крепко девочка сжимала инструмент. До войны Рейчел преподавала в музыкальной школе, теперь же она и мечтать не смела, что у нее еще когда-нибудь будут ученики.
Но с того дня, как чудесные тонкие руки Рапсодии сложили на груди, Мелисса не прикасалась к скрипке.
— Я не буду играть, — нахмурилась она и попыталась вернуть Дэниелу инструмент, но не тут-то было. Парень усмехнулся и повернулся к Сайрин и ее маленькой подопечной.
Мелисса непроизвольно сделала то же самое и вздрогнула: в полутьме, окутывающей зал мягким пологом, голубым огнем горели глаза Морриган.
— Ты можешь отказать этим глазам? — с нескрываемой издевкой спросил он. — Я бы на твоем месте не стал.
***
Солнце скрылось за горизонтом и на окрестности опустились сумерки, но Курт отлично видел в темноте. Он же Ночной Змей, в конце концов. Черепица крыши, на которой он сидел, медленно остывала. Еще полчаса и здесь уже будет не так уютно — придется возвращаться.
В этом доме было так много людей и так много шума, что ему иногда хотелось сбежать, да было некуда. Как ни печально, а мест, где приняли бы такого как он в мире очень мало.
Будет ли у него когда-нибудь дом? Не общий, как этот, где живут друзья и соратники, а его собственный, где будет ждать семья и немного покоя?
Курт усмехнулся. Ну да. «Гнездо Ночного Змея». Жуткое, должно быть, местечко.
Сражаясь на стороне Людей Икс, он чувствовал, что поступает верно, но иногда ему настолько были необходимы тишина и покой, что он сомневался в своем решении покинуть монастырь в горах.
Чуткого слуха коснулась мелодия, легкая, как ветер.
«Странно, сейчас уже поздно для занятий в музыкальном классе, — Курт встал и подошел к краю крыши. Чего в этой жизни не боится акробат, так это высоты, — да и свет там не горит».
***
Мелисса играла.
И они были дома. В полутемном зале столовой, где из экономии выключали свет сразу после ужина, но где было достаточно места, чтобы собраться всем вместе и послушать, как играет Рапсодия. Время замирало, грохот войны отступал и забывался, растворяясь в мелодии…
Отец всегда приходил ее послушать, даже когда она только училась и играла отвратительно. Так пусть сейчас придет, пусть вернется из мертвых, пусть не умрет у нее на руках через двадцать лет, истекая кровью…
Она сделает все, она вывернет мир наизнанку, чтобы этого не случилось.
***
Что-то было в этой мелодии болезненное, словно мольба о помощи без слов, словно чужая душа тянулась к его через огромное расстояние, хотя музыкальный класс находился всего двумя этажами ниже. И это что-то заставило его спуститься с крыши, встать на карниз рядом с окном и заглянуть внутрь помещения. В кромешной темноте, которая, впрочем, для него не представляла никакой проблемы, можно было различить пятерых: девушку, играющую на скрипке, и четверых ее слушателей.
Курт никогда не видел их здесь раньше. Новички, наверное.
Он мог различить слезы на щеках этой девушки, глаза ее были закрыты, пальцы левой руки бегали по грифу, правая извлекала звуки смычком. О чем она думала? И о чем думали остальные? Здесь, сидя в темноте?
В любом случае это их дело. А его не приглашали…
Внезапно все кончилось: скрипка истерично взвизгнула и мелодия оборвалась. Девушка отшатнулась от окна, глядя на него. Что ж, Ночной Змей давно привык к тому, что может напугать своим видом до полусмерти кого угодно. А в сочетании с внезапным появлением и темнотой — тем более. Курт инстинктивно приготовился к прыжку и поспешил скрыться с глаз.
Но если бы он исчез не сразу, он, возможно, заметил бы, что глаза эти точно такие же, как у него.
***
Они поселились вместе с остальными студентами и первое время вели себя тише воды, ниже травы: скучали на уроках, совершали вылазки в кинотеатры или магазины, исключительно когда это было позволено, общались с другими студентами, ели, пили, спали и держали, держали проклятую защиту!
Джин услышала, как хрустнул карандаш в ее руке, и вздрогнула от этого звука. Она удивлялась сама себе. С чего ее так волнуют эти студенты?
«Ты просто зануда, признайся в этом хотя бы себе, Грей! — она улыбнулась и, потягиваясь, откинулась на спинку стула. — Не можешь оставить незавершенным ни одно дело, неразгаданной ни одну загадку… Остынь, несчастная перфекционистка! Это просто дети. Мало ли, где они этому научились?»
Но самообман не помогал, напряжение все не отпускало ее. Притаившись где-то в основании шеи, оно постоянно напоминало, что что-то не в порядке, что-то не так, что-то нужно сделать… Ее раздражало даже не то, что она не могла «просто залезть в их головы и хорошенько поискать», как выразился перед уходом Логан. Она-то как раз могла. Единственное, что ей мешало, так это строжайший запрет профессора Ксавье.