Страница 6 из 24
– Но я знала ее раньше вас, мой бедный друг… Я видела вашу жену ребенком. Она и ее сестра Элен росли вместе со мной… Как сейчас вижу Франсуазу, стоящую во дворе лицея с ракеткой в руке, когда, обращаясь к нам с Элен, она объявила: «Я должна выйти замуж за старшего из сыновей Кенэ, и я непременно добьюсь этого».
– Не могло этого быть, Сабина! Семейство Паскаль-Буше издавна не ладило с моим, и Франсуаза не была даже знакома со мной… Мы встретились с ней совершенно случайно в тысяча девятьсот семнадцатом году, когда я выздоравливал после ранения…
– Случайно?.. Очевидно, вы и впрямь этому поверили… А у меня до сих пор звучит в ушах голос Элен, рассказывающей о положении своей семьи. Дело в том, что еще в самом начале войны господин Паскаль-Буше разорился вконец… Он был кутила и коллекционер, и то и другое – дорогостоящие прихоти… Дочери всегда называли его «наш султан», и он, безусловно, заслужил это прозвище… Реставрация семейного замка во Флерэ доконала его. «Послушайте, девочки, – сказал он Франсуазе и Элен, – в наших краях есть только два семейства, с которыми стоит породниться во имя нашего спасения: семейство Тианжей и Кенэ». Девочки ринулись в бой и одержали двойную победу.
– Кто рассказал вам эту историю?
– Я уже говорила: сами сестры Паскаль-Буше.
– И вы не предостерегли меня?
– Не могла же я выдать подругу… К тому же я не хотела лишать ее единственного шанса. Ведь никто ни в Лувье, ни в Пон-де-л’Эр, за исключением разве наивного донкихота вроде вас, не женился бы на ней… У нас в Нормандии не любят банкротов…
– Но господин Паскаль-Буше никогда не был банкротом…
– Верно, но как ему удалось этого избежать?.. Пока шла война, его поддерживало правительство, ведь другой его зять, Морис де Тианж, был в ту пору депутатом парламента… а после войны… Вы сами лучше моего знаете, что вашему деду в конце концов пришлось оказать ему помощь… Расчеты вашего тестя оправдались… Ах, опять этот божественный запах!.. Вероятно, мы приближаемся к веранде… Остановитесь на минутку, Антуан, я совсем задыхаюсь…
– Это оттого, что вы разговаривали, поднимаясь в гору.
– Положите руку мне на сердце, Антуан… Слышите, как неистово оно бьется? Вот вам, возьмите мой платок, вытрите губы… Женщины – ужасные создания, они сразу же замечают малейший след губной помады… Ну что вы делаете, разве можно вытирать рот собственным платком? На нем же останутся следы… Не будь вы примерным супругом, вы бы уже давно знали это!.. Так… а теперь почистите свое левое плечо: что, если на нем остались следы пудры?.. Отлично… Теперь мы можем выйти на свет божий.
Спустя несколько минут гости уехали. Женщины нежно простились друг с другом.
Исчадие ада
Умной женщине, которая умеет заводить знатных друзей и находит удовольствие в приемах, очень удобно иметь также любящего роскошь мужа-банкира, который позволяет ей обустраивать и поддерживать обширный дом в провинции. Таким домом для Денизы Хольман было прекрасное жилище в Нормандии, в Сент-Арну, с множеством комнат, затянутых мебельным ситцем, где летом она каждую неделю с субботы до понедельника собирала привычный круг друзей. Я встречал там Бертрана Шмита, Кристиана Менетрие с супругой, иногда романистку Жени, актера Леона Лорана (когда он не был занят в театре), политиков, к примеру Монте или Ламбер-Леклерка, и доктора Биа… К сонму «завсегдатаев» Дениза иногда добавляла менее близких людей: так, как-то в одну из суббот я увидел там Фабера, драматурга, «Карнавал» которого игрался уже два года, и еще супружескую пару менее известную, но которую я любил, – Антуана Кенэ с женой.
Фабера я знал очень хорошо. Мы были однокашниками по лицею Жансона. Его слава донжуана меня немного раздражала. Не потому, что он не заслужил ее, напротив, он обладал несколькими самыми привлекательными, самыми блистательными женщинами нашего времени, но я осуждал его за то, что он самодовольно рассказывал о них, называл их имена, и это дурно пахло. Чем объяснялись его успехи? Он отнюдь не был красавцем, но широкие плечи, рост, жесткое выражение лица создавали впечатление силы, что, я думаю, поражало и завораживало женщин. Его слава театрального деятеля придавала ему цену в глазах актрис, а слава любовника актрис приносила другие победы. Остальное довершало его красноречие. Как драматург, Фабер умел создать эффект или «опустить занавес». Женщины с ним не скучали никогда, а это случается так редко. Главное, он уделял им много внимания. Обладая даром писать быстро, он мог посвящать им чуть ли не весь день. По-настоящему женщины принадлежат тем, кто их хочет, тем, кто их хочет больше всех. Кроме того, деньги многим из них не помешали бы, а Фабер был самым востребованным драматургом Парижа.
Его жена Одетта проводила этот уик-энд с ним в Сент-Арну. Их не часто видели вместе. Любовные авантюры занимали большую часть времени Фабера. Одетта поначалу страдала от этого. Она вышла замуж по любви и принесла своему мужу не такое уж малое по тем временам приданое, в чем он тогда нуждался. Постепенно она смирилась и, насколько мне известно, иногда тоже чувствовала себя свободной, но тут она поступала в той же степени тайно, в какой ее муж – открыто. Она сохраняла к Роберу Фаберу какое-то повергающее в трепет восхищение; она охотно пользовалась привилегиями жены известного автора; она со странным снисхождением созерцала быстро меняющуюся вереницу его любовниц и продолжала жить. В этом состояла ее победа. Робер чаще всего жил в гарсоньерке[1] с какой-нибудь очередной фавориткой. Одетта оставалась в отличных апартаментах в Ла-Мюэт, и Фабер приезжал туда по торжественным случаям, чтобы восседать напротив нее за ужином. Серебряная посуда кочевала между гарсоньеркой и супружеским домом.
Фабер временами играл на бирже, где терял львиную долю авторских гонораров. «Роберу никогда не стоило бы ввязываться в биржевые спекуляции, – говорила мне Одетта со свойственным ей прозорливым спокойствием. – Он слишком импульсивен». В ту субботу, когда началась эта история, я прогуливался с ним перед ужином по аллеям Сент-Арну и он расхваливал мне добродетели и деловую хватку своей жены. «Ах, если бы я последовал советам Одетты и купил недвижимость под маленькие проценты, я бы спас свое состояние… Бедная малышка Одетта, наверно, я ее разорю. Но ее все это не волнует, она не держится за деньги; она удовольствуется и одной комнатой на седьмом этаже, лишь бы я время от времени приходил туда навестить ее… Она сохраняет большую квартиру в Ла-Мюэт только ради того, чтобы никто не мог сказать, будто, отдаляясь от нее, я попросил ее сократить расходы по дому… Право, она живет только для меня… Это все же трогательно!»
А на самом деле Одетта потратила значительные суммы на то, чтобы сломать в этих апартаментах стены и превратить бывший кабинет Робера в будуар и небольшую гостиную для себя. Но он, который дарил женщинам счастье, всегда с наслаждением говорил об их бескорыстии. Он хотел верить, что его любят ради него самого; ему удавалось убедить себя в этом, впрочем, отчасти это так и было. Но только отчасти. Когда он вложил миллион в дом моделей, владелицей которого была очень красивая женщина, то не преминул заявить: «Это вовсе не подарок, это вложение капитала». Одетта, практичная и простодушная, стала бесплатно одеваться у кутюрье. Единственное недовольство Фабера женой в столь неоднозначной ситуации состояло в ее чрезмерной безмятежности. В начале их совместной жизни, когда она без конца лила слезы, она вызывала у него больше гордости своим интересом к нему. Расхваливая ее теперь, он казался мне немного раздраженным ее привлекательностью.
– Но в конце концов, – говорил он, – не может быть Одетта по-настоящему несчастна потому лишь, что она полнеет… Что вы думаете об этом?
Я думал, что она и впрямь больше не несчастна, но удержался и не сказал ему этого. Впрочем, он уже был одержим другой идеей.
– Кто такие эти Кенэ? – спросил он меня. – Она очень мила, эта крошка.
1
Холостяцкая однокомнатная квартира (фр.).