Накаленный воздух

К машине бежала охрана ресторана.

Блохин и Саранчаев затравленно переглянулись. Бросили Магдалину и кинулись наутек, в гущу прохожих. Оба были в бешенстве, что дали маху. Хрипели и рычали, уходя прыжками от преследователей. Прохожие шарахались. Блохин несся впереди, Саранчаев едва поспевал за ним. С центральной улицы метнулись во дворы. Задыхаясь, юркнули за мусорные ящики между домами, затаились. Преследователи проскочили мимо. Саранчаев и Блохин понеслись в другую сторону.

Магдалина выкарабкался из автомобиля, и тут его оглушил возмущенный крик оклемавшегося водителя:

– Кто ты такой, черт побери?! Бандюган какой-то! – Желтая рубаха водителя на животе была в пятнах тротуарной грязи. – Твои приятели – уголовники отпетые! Чего глаза вытаращил? Лучше б дружки тебя завалили и – никаких проблем, а так – одна морока с тобой! – Он хватался за вспухший рассеченный лоб, ощущая ноющую резь.

Чуть позже Пантарчук всматривался в лицо Магдалины с непонятным чувством: вчерашние события приводили в замешательство, но сегодняшние вообще выбивали из равновесия. Тут уже без полиции не обойтись. Чуть прохожих не перебили. Охранник, дурило пустоголовое, стрельбу в гуще людей учинил. Хотя, может, и прав был, тут как посмотреть на это. Василия все-таки выдернули из лап невесть кого.

Магдалину покормили, и Пантарчук снова позвонил Константину Грушинину. Тот выслушал и пообещал подъехать.

Через час в кабинете директора ресторана Грушинин и Василий пытливо всматривались друг в друга. Один – на стуле за столом, другой – на стуле возле стола. Перед Грушининым лежала записная книжка и авторучка. Памятуя о вчерашнем разговоре с Пантарчуком, он сразу же задал вопрос о девушке. И поставил Магдалину в тупик. Тот заволновался, растерянность и досада расширили зрачки. Пропала девушка, и больше нечего сказать. Видел только голову, спину и ноги. Пожал плечами, поджался и вдруг неожиданно вскочил, напрягся и не очень уверенно произнес, что попытался бы нарисовать ее портрет. Да, лица не видел, но ему почему-то кажется, он знает его, оно словно маячит перед глазами.

Все было странно. Грушинин недоверчиво улыбнулся: на идиота этот Василий вроде бы не похож, а языком метет полную чушь. Нарисовать портрет, не видя лица. Явно изворачивается, по всему что-то скрывает. Константин попробовал поймать Магдалину на обмане, вразнобой засыпал разными вопросами. Ан ничего из этого не получилось.

Василий так и не ответил на вопрос, кто на него напал. Лишь не переставая тер пальцами лоб, как бы желал стереть из памяти туманный налет. Но только вызывал ломоту в висках.

Все потуги ни к чему не приводили, и он снова сел и обессиленно обмяк на стуле. Было стыдно за себя. Голова пухла от жуткой пустоты в мозгах.

Из всей путаницы ответов Василия у Грушинина проступала пока только одна версия. Он интуитивно связал нападение на Магдалину с девушкой. Придвинул к Магдалине лист бумаги и усмешливо протянул авторучку:

– Рисуйте.

Но Василий перебрался за компьютер, его пальцы забегали по клавишам. Однако очень быстро их бег остановился, взгляд Магдалины потух, ибо в компьютере не оказалось нужной программы.

Тогда Грушинин решил отвезти Василия в полицию. Там очень быстро сделали фоторобот. Магдалина обрадовался, именно это женское лицо блуждало в памяти. Но больше объяснить ничего не смог, сколько бы не морщинил лоб и не сжимал виски. Константин пролистал архив собственной памяти, но подобного лица из криминальных дел прошлого в сознании не всплыло. Уточнил у Василия:

– Уверен, что лицо именно той девушки?

– Нет, – ответил Василий. – Но мне так кажется. Почему-то оно тревожит меня.

Грушинин внутренне поежился. Столько времени – коту под хвост. Вот загадка из пяти неизвестных. Вечно попадаешь в цейтнот как в вакуум. Мало ли чье лицо может тревожить, не факт, что оно станет ниточкой, за какую можно потянуть и распутать клубок. Все вилами на воде писано. Это лицо на фотороботе вообще может не иметь никакого отношения к предмету поиска.

Константин сомневался, что не буксует на месте. Попросил у Магдалины приметы напавших на него. И получил фотороботы на Блохина и Саранчаева. Вдобавок Василий вспомнил интонации голоса Блохина и картавость Саранчаева. Грушинин был доволен: мелочи нередко имели определяющее значение.

Через пару часов водитель Пантарчука и охранник подтвердили идентичность фотороботов. И тогда же выяснилось, что автомобиль был в угоне.

Вечером после работы Грушинин подошел к автобусной остановке. Неопределенность с Магдалиной мотала душу. Информации было мало. Вся история не обещала быстрых результатов. Скорее маячила новым висяком. Константин задумался и не заметил очередной автолайн, лишь встрепенулся, когда с шумом на остановку выплеснулась толпа пассажиров.

Глава шестая

Мозги и души

Из толпы вывалились два расхристанных пьяных парня. Одежда мятая, волосы торчком, рубахи нараспашку, обувь грязная, лица небритые.

Тощий что-то по-петушиному кукарекнул своему приятелю с красноносым лицом. И пьяные ноги непроизвольно понесли парней на Константина, с трудом удерживая в вертикальном положении. Наткнувшись на Грушинина, застопорились, обнялись, невнятно бубня и икая. Константину в нос ударило перегаром, он поморщился, обошел их и шагнул в автолайн.

И дальше не видел, как пьяные сомкнулись лбами, держась друг за друга, как долго топтались на месте, как стали шарить по карманам изжеванных штанов, выскребая мелочь и ссыпая на ладонь красноносому. На последний пузырек. Тупо считали, сбиваясь и споря. И снова рылись в карманах. Тощий вытянул последнюю скомканную купюру. И все равно не хватало десяти рублей.

Он цапнул за руку прохожего, хрипло прокукарекал просьбу: одолжить. Но человек брезгливо оттолкнул тощего и шарахнулся вон. Пьяные вяло обнялись, постояли, оторвались друг от друга и, шатаясь, поплелись по тротуару. Потом уткнулись в крашеную стену многоэтажного здания, матерясь и досадуя на нехватку денег.

– Сколько нужно? – вдруг раздалось сзади них.

– Десять! – машинально буркнул красноносый, оттолкнулся от стены и косо повел глазами.

Увидал Прондопула. У того в раскрытой ладони лежала купюра в пятьдесят рублей. У красноносого потекла слюна. Он жадно схватил купюру и почувствовал, как хмель мгновенно стал улетучиваться из головы, а по спине побежал мороз. Скрючился от пронизывающего взгляда, выпучил белки глаз, но деньги из пальцев не выпустил. Тощий тоже начал трезветь.

– Ты артист, что ли? Фокусник? – Красноносый сжал купюру. – В бабочке.

– Спецодежда, – коротко бросил Прондопул.

Тощего на минуту пробила зависть: хорошая работенка, коль такой спецовкой разжился. Отрезвление действовало угнетающе, хотелось вернуться в пьяную очумелость, чтобы в мозгах продолжала бродить хмельная дурь. Ткнул в бок приятелю, дескать, проси еще на одну бутылку. Но у красноносого в голове заелозила трезвая мысль не попрошайничать, а продать Прондопулу часы. Он выпятил грудь и протянул архидему запястье с часами, предлагая купить. Но Прондопул даже не глянул на них. Тогда красноносый принялся навязываться, уверяя, что часы точны до секунды. Однако Прондопул оборвал, заметив, что часы на две с половиной секунды отстают. Слюнявый рот красноносого раскрылся, тупой грязный палец поскреб по циферблату, и парень начал предлагать архидему все подряд, что возникало в мозгах. Отчаявшись, пыхнул:

– Да купи ты хоть что-нибудь. Недорого возьму.

– Твои мозги, – сказал Прондопул.

– Мозги что надо! – Красноносый стукнул себя по лбу. – Любую работу сварганю за бабки! Говори, что смастерить? – Он явно не понял, чего хотел от него Прондопул.

Взгляд архидема сковал тело красноносого и он ощутил, как в голове полушария перевернулись с боку на бок, потом набухли, точно тесто на дрожжах, затем сжались до голубиного яйца.

– Твой мозг атрофирован, – изрек архидем, как отрубил, словно перед этим покопался в черепе парня.