Ангелы-хранители

Трэвис вздохнул и выключил воду:

– Ну ладно. Твоя взяла, умник. – Вынув из пакета щетку и шампунь, Трэвис протянул их ретриверу. – На, возьми. Пожалуй, ты во мне не нуждаешься. Уверен, ты сам сможешь себя отскрести.

Пес издал длинный, протяжный гав, зародившийся глубоко в горле, и у Трэвиса вдруг возникло стойкое ощущение, будто тот, в свою очередь, назвал его умником.

Берегись, сказал себе Трэвис. Еще немного – и ты слетишь с катушек. Да, это чертовски умная собака, но она реально не может понимать, о чем ты говоришь, и не может тебе ответить.

Ретривер покорно позволил себя искупать, даже получив от этого удовольствие. Затем по команде он вылез из лохани, и Трэвис смыл холодной водой шампунь, после чего расчесал ретриверу мокрую шкуру, вытащил оттуда колючки, застрявшие репья, распутал колтуны. Пес терпеливо сносил процедуру и к шести вечера полностью преобразился.

Отмытый и расчесанный, он оказался красивым животным. Его шерсть была преимущественно золотистого цвета со светлыми подпалинами на ляжках, животе, ягодицах и внутренней части хвоста. Густой подшерсток сохранял тепло и отталкивал воду. Шерсть была мягкой, не слишком густой, местами вьющейся. Хвост слегка загибался наверх, что придавало псу задорный вид. Более того, хвост постоянно находился в движении, усиливая впечатление.

Засохшая кровь на ухе была вызвана небольшой царапиной, которая уже заживала. Подушечки лап не изранены, а лишь стерты до крови от продолжительного бега по пересеченной местности. Поэтому Трэвис просто продезинфицировал ранки раствором борной кислоты. Если у собаки и возникнут неприятные ощущения, то совсем незначительные. А поскольку она не хромала, через пару дней все должно было зажить.

Теперь ретривер выглядел великолепно, в отличие от Трэвиса, который насквозь пропотел и пропах собачьим шампунем. Нужно было срочно принять душ и переодеться. И, кроме того, Трэвису захотелось есть.

Осталось сделать только одну вещь – надеть на пса ошейник. Но когда Трэвис попытался застегнуть новый ошейник, ретривер тихо зарычал и попятился.

– Стой спокойно. Это всего лишь ошейник, малыш. – (Пес, продолжая рычать, уставился на петлю из красной кожи в руке Трэвиса.) – У тебя неприятный опыт общения с этой штукой, да?

Пес перестал рычать, но не двинулся с места.

– С тобой плохо обращались? – спросил Трэвис. – Наверное, так и есть. Может, тебя душили ошейником. Перекручивали и душили. Или держали на коротком поводке. Что-то вроде того, да?

Коротко залаяв, ретривер прошлепал по патио и остановился в дальнем углу, исподлобья глядя на ошейник.

– Ты мне доверяешь? – Трэвис по-прежнему стоял на коленях, демонстрируя самые добрые намерения.

Ретривер перевел взгляд с ошейника на Трэвиса, их глаза встретились.

– Я никогда тебя не обижу. – Трэвиса не смущало, что он ведет разговор по душам собакой. – Ты должен зарубить это себе на носу. Я хочу сказать, у тебя хороший инстинкт на такие вещи. Ведь так? Положись на свои инстинкты, малыш, и доверься мне.

Собака вышла вперед из дальнего угла патио и остановилась вне пределов досягаемости Трэвиса. Посмотрела еще раз на ошейник, после чего устремила на Трэвиса все тот же загадочный пристальный взгляд. Как и тогда, Трэвис почувствовал наличие между ними контакта, настолько же сложного для понимания, насколько и сверхъестественного – и настолько же сверхъестественного, насколько и неописуемого.

– Послушай, рано или поздно мне наверняка придется ходить с тобой туда, куда без поводка не пускают. А поводок пристегивается к ошейнику. Ведь так? Именно поэтому я и хочу надеть на тебя эту штуку, чтобы можно было повсюду брать тебя с собой. И еще, чтобы не было блох. Но если ты действительно не хочешь подчиниться, неволить не стану.

Они продолжали стоять друг перед другом. Ретривер размышлял над словами Трэвиса, который держал ошейник, словно собираясь сделать подарок, а не предъявлять ультиматум. Пристально посмотрев в глаза Трэвису, ретривер отряхнулся, чихнул и медленно приблизился к новому хозяину.

– Хороший мальчик, – похвалил его Трэвис.

Оказавшись возле Трэвиса, пес в знак покорности лег на живот и перекатился на спину, тем самым демонстрируя, что доверяет человеку и ничуть его не боится.

Трэвис понимал, что это чистой воды безумие, но у него в горле встал ком, а на глаза навернулись слезы. Смахнув непрошеную слезу, Трэвис мысленно обозвал себя сентиментальным идиотом. Он понял, почему эта демонстрация покорности так тронула его зачерствевшее сердце. Впервые за три года Трэвис Корнелл почувствовал, что кому-то нужен, ощутив глубокую связь с другим живым существом. Впервые за три года у него появился смысл жизни.

Он надел собаке ошейник и ласково почесал подставленный ему живот:

– Нужно дать тебе имя.

Собака поднялась, повернулась к Трэвису и навострила уши, словно ожидая услышать, как ее назовут.

Боже правый, подумал Трэвис, я уже начал приписывать ему человеческие интенции. Он просто приблудный пес, быть может, особенный, но все-таки приблудный пес. Ретривер не может хотеть знать, как его назовут, ведь он, как пить дать, не понимает человеческого языка.

– Не могу придумать ни одного подходящего имени, – наконец сдался Трэвис. – Ладно, давай не будем форсировать события. Имя должно быть правильным. Ты ведь у нас необычная собака, лохматая морда. Я должен все хорошенько обдумать, чтобы не ошибиться.

Трэвис вылил воду из лохани и, сполоснув, оставил сушиться. Вместе с ретривером он вошел в дом, теперь ставший их общим.

5

Доктор Элизабет Ярбек и ее муж, адвокат Джонатан Ярбек, жили в Ньюпорт-Бич в похожем на ранчо приземистом одноэтажном доме с крышей из лиственничного гонта, оштукатуренными кремовыми стенами и дорожкой, вымощенной натуральным камнем. Лучи угасающего солнца мерцали медными и рубиновыми огнями на витражных стеклах узких окон по обе стороны от входной двери, придавая им сходство с гигантскими драгоценными камнями.

Когда Винс Наско позвонил в дверь, ему открыла Элизабет. Лет пятидесяти, подтянутая и привлекательная, с копной платиновых волос и голубыми глазами. Винс сообщил ей, что его зовут Джон Паркер, что он агент ФБР и ему нужно побеседовать с ней и ее мужем по поводу расследуемого в настоящий момент дела.

– Дела? – удивилась она. – Какого дела?

– Это касается одного исследовательского проекта, финансируемого государством. В свое время вы принимали в нем участие.

Именно эту вступительную строку ему велели произнести.

Женщина внимательно изучила фотографию на его удостоверении личности и удостоверение сотрудника ФБР.

Ради бога, пусть себе проверяет! Документы были состряпаны теми же людьми, что наняли его на эту работу. Липовые документы, полученные для одного дела в Сан-Франциско, уже три раза сослужили Винсу хорошую службу.

Винс не сомневался, что документы пройдут проверку, а вот насчет себя он был не слишком уверен. Он надел темно-синий костюм, белую рубашку с синим галстуком и начищенные до блеска черные туфли – типичный прикид федерального агента. Внушительные размеры и непроницаемое лицо идеально подходили для выбранной роли. Однако убийство доктора Дэвиса Уэзерби и перспектива еще двух убийств в ближайшие несколько минут дико возбуждали Винса, наполняя его маниакальным ликованием, которое едва удавалось скрыть. Винса распирало безудержное веселье, и с каждой минутой смех становилось все труднее сдерживать. В грязно-зеленом «форде-седане», угнанном сорок минут назад специально для этого дела, на него вдруг накатил приступ бесконтрольной дрожи, вызванной отнюдь не нервозностью, а острым удовольствием почти сексуального свойства. Винсу пришлось даже свернуть на обочину и минут десять восстанавливать дыхание, чтобы хоть немного прийти в себя.

Элизабет Ярбек оторвала взгляд от липового удостоверения и, встретившись глазами с Винсом, нахмурилась.

Он рискнул улыбнуться, несмотря на опасность разразиться приступом бесконтрольного смеха, который сразу нарушит тщательно разработанную легенду. У Винса была мальчишеская улыбка – на фоне его внушительных размеров она действовала обезоруживающе.