Кукушка

– Вернемся к барбекю. Вы с Несс разговаривали?

– Сначала – нет. Первый раз я видела ее в другой обстановке, сейчас же она была совсем не похожа на ту Несс в парке. Во-первых, тогда у меня сложилось впечатление, что она немного старомодна и чопорна, очень консервативна в одежде. На барбекю Несс совершенно преобразилась и выглядела очаровательно. Намного увереннее в себе – возможно, из-за присутствия Лии, или алкоголь подействовал. Не нервничала и не дергалась. Потом Лия повезла детей домой, а мы с другими мамашами остались на детской площадке, порядком поддатые. И тут из туалета вернулась Несс. К юбке у нее пристал кусочек туалетной бумаги, и ни она, ни я не могли его отцепить. Мы смеялись и дурили; я мазнула по нему шоколадом забавы ради. Наверное, тогда мы и сблизились. Она в самом деле была красавица. Теперь я видела красоту, о которой все говорили. Как я могла раньше ее не замечать? Непостижимо! Словом, я поливала кетчупом клочок туалетной бумаги, а она пыталась его отодрать и так хохотала, что оперлась на меня. Мы оказались очень близко. И вдруг… Бамс! До меня дошло! Запах! От нее пахло тем самым ароматом «Джо Малон»!

– Вашим парфюмом, который она похвалила в парке? – спрашивает доктор Робинсон ободряюще-озадаченно. (А что еще надо от психотерапевта – чувствовать, что он с тобой соглашается!)

– Да.

– Вы что-нибудь сказали?

– Да! Я сказала: «О, ты купила такой же «Джо Малон»?» А она уставилась, словно понятия не имеет, о чем это я.

– Как необычно!

– Да уж. Мне показалось крайне странным, что она не упомянула наш первый разговор. И опять я подумала, что она, наверное, не очень отдает себе отчет в собственных действиях.

– Как вы себя почувствовали?

– Полагаю, мне это польстило…

– И всё?

– Нет. Еще, пожалуй, что меня обокрали. Не признавая, что скопировала меня, она как будто меня обкрадывала.

Доктор Робинсон кивает. Переваривает информацию, хмурится.

– А какой это был аромат? Просто любопытно…

Улыбаюсь.

– Нет, не тот, что у вас.

Здесь не разрешают парфюмерию, и любой запах сразу замечаешь. У нее проштрафившийся вид.

– Это масло для душа, – сообщает она, оставляя нас обеих с пикантным образом: голая доктор Робинсон льет под горячую струю «Грейпфрут и мандарин». – Вы завидовали?

– Кому?

– Им обеим, их жизни.

Никогда не была особенно завистливой; от природы я уверенный в себе человек. Но сейчас добросовестно стараюсь разобраться в своих чувствах. Джоунсы меня заинтриговали. Мне показалось, что у Несс с Лией действительно страсть. Я позавидовала страсти.

– Наверное.

– Ее красоте?

Улыбаюсь и качаю головой.

– Нет. Я большая поклонница красоты.

Она смотрит на мои шрамы, и последняя фраза повисает в воздухе, а ее эхо разносится по комнате вместе с ароматом мандарина.

На сержанте полиции Аллане дешевый пиджак в сальных пятнах. Наверняка доктор Робинсон тоже их заметила. Судя по состоянию сумки у ног, она помешана на чистоте. Слабая защелка расстегнулась, и мне видно содержимое. Все разложено по карманчикам: антибактериальные салфетки, прозрачная косметичка, низкокалорийный овсяный батончик, сигареты с ментолом, корешок книги. Подаюсь вперед и разбираю название: «Отель „У озера“». Читали в книжном клубе, Несс ее терпеть не могла. Доктор Робинсон притворяется, что ничего не заметила. Как бы невзначай наклоняется, застегивает сумку и переставляет на другую сторону.

В этом кабинете я впервые; меня провела сюда по веренице коридоров регистраторша. Или тюремщица, не разберешь… Собственно, может, это даже не она, а он – телосложение, как у носорога. Во внутреннем дворике меня сразила свежесть воздуха. Я остановилась, подставила лицо солнцу. Волосы у меня рыжие, а кожа – землистая, истомилась по свету. Как мало я его раньше ценила!.. Носорожиха дернула за руку, и я поплелась через двор за ее тяжелой перекатывающейся тушей.

Прошли мимо Чокнутой Ситы в телекомнате, с руками, так сказать, не при деле. Я ей помахала, а она уставилась в ответ, как будто впервые меня видит. Что скажешь, чокнутая. Здешнее заведение – сущий муравейник коридоров, дверей, линолеумных полов и мятно-зеленых стен. Миновали столовую. Скрипуха смеется о чем-то с поваром; делаю мысленную пометку – похоже, у них любовь-морковь. Она что-то ему говорит, и он перестает улыбаться. Так постоянно: при моем появлении поворачиваются головы и вытягиваются шеи. Удивленно понимаю, что стала знаменитостью. Наверное, в таком положении и Лия, только улыбки не тают.

В комнате, где мы сейчас находимся, в дверь вделана стеклянная противоударная панель. За стеклом виднеется мордоворот, вышагивающий по линолеуму в форме из полиэстера. Окон нет. Слабо пахнет грязными носками Джоша и поп-корном с карамелью. По сути, это допросная. Сбоку от стола установлено записывающее оборудование. Я – с одной стороны, сержант Аллан и доктор Робинсон – с другой. Из нас троих лишь сержант чувствует себя комфортно; он ослабил ворот. Меня привели в наручниках.

В сержанте нет ничего примечательного. Под шестьдесят, седина, красное одутловатое лицо, много пьет. Как будто сошел с полицейского конвейера.

Нет, беру свои слова обратно, кое-что необычное все-таки есть: странный сипящий голос, словно включили туалетную сушилку для рук. Такое впечатление, что ему больно говорить. Мне это знакомо. Мы могли бы посипеть дуэтом.

Сержант достает из папки бумаги; ногти у него обгрызены. Вытаскивает маленькую стопку полароидных снимков, перетянутую резинкой. На секунду решаю, что сейчас покажет фотографии из отпуска. «Это мы с женой в Маргейте…»[4] Нет, я ошиблась, лицо слишком серьезное. Снимает со щелчком резинку и аккуратно откладывает ее в сторону. Я пытаюсь поймать взгляд доктора Робинсон, но она отводит глаза и смотрит на первый снимок. Сержант медленно переворачивает его и неторопливо подвигает мне через стол.

Энни. Лежит на белой простыне, с голым животом, волосы распущены, веки сомкнуты, рот широко открылся, в нос вставлена трубка – как из ее туристического набора. На груди феерические синяки, точь-в-точь как настоящие, темно-красных и фиолетовых оттенков. Нежно улыбаюсь – дочурка превзошла сама себя. Мне суют следующее фото. Опять Энни, с другого ракурса. Перепачканная фломастером разжатая рука покоится вдоль тела – ногти накрашены моим черным лаком, который почти уже облупился. Большой палец отведен в сторону, как будто она говорит кому-то: «Класс!» Наверное, только что вынула изо рта. Тщетно ищу подтверждение, глядя на другую руку, – в ней должен быть клочок заношенного старого меха, который она обычно нюхает, когда сосет палец. Они с Полли странная парочка – если меха нет, то, для пущего удовольствия, Энни нюхает руку Полли. Нередко можно застать обеих на диване за просмотром «Доктора Кто»: Полли терпеливо держит негигиеничный кулак, а Энни нюхает его и сосет палец.

Подвигают очередной снимок. О да, Полли. Тоже на простыне. Образ более сдержанный; Энни переборщила с синяками. В носу такая же трубка – наверное, стащили у Джоша. Ну и влетит им!

Невольно смеюсь.

Поднимаю глаза на сержанта и доктора Робинсон. Они ошарашены и серьезны.

Сержант Аллан резко встает. Наклоняется, упираясь обгрызенными ногтями в стол; на лоб падает седая прядка, лицо покраснело, сиплый голос на удивление спокоен.

– Чтоб вам сгнить в аду, миссис Мортенсен.

Поворачивается и выходит, хлопая дверью. У доктора Робинсон вырывается то ли стон, то ли всхлип.

– Это игра! – объясняю я.

Она отводит глаза и поспешно тянется за сумкой. Надевает жакет.

– Они так играют!

Глава 4

Точно не знаю, когда Несс окончательно меня покорила. Наверное, во время нашей долгой прогулки в окрестностях Бата. Меня поразило, как бесстрашно и уверенно она шагала с картой военно-геодезического управления, в добротных ботинках и синей водонепроницаемой куртке с капюшоном. Я обнаружила, что с радостью следую в неизвестность за этими стройными ногами. Новое для меня ощущение – стать второй по званию! То и дело мелькала мысль: будь я мужчиной, влюбилась бы как раз в такую женщину.

4

Маргейт (Маргит) – курортный город в графстве Кент, на северном побережье о. Танет.