Эпилог

Но здесь нет завистников, только друзья.

– Хватит обнимашек, – смущается Эмма. – Тащи штопор, топи камин!

– Да все готово еще с утра! Я вас так ждала, так ждала! В этой глуши вообще нечем заняться. Совсем-совсем нечем! – жалуется Катя, подхватывая пакеты с едой и направляясь в дом.

Как может быть нечем заняться в такой красоте? Созерцай рассветы да слушай соловьев: уже только этого должно хватить для полного счастья.

Из просторной гостиной на улицу ведет вторая дверь, к озеру. На веранде три соломенных стула и столик, а дальше – тропинка, обсаженная пестрыми турецкими гвоздиками и убегающая к маленькому причалу. Зловещей лодки на этот раз нет: триллеров не запланировано.

В стороне на пригорке раскинулась ракита. К ветке привязаны самодельные качели. Если на них сесть и поднять голову, то увидишь резной узор из узких листьев на фоне синего неба. Настоящий шатер из листвы: крона настолько густая, что даже дождь под ней не страшен. Можно качаться и наблюдать, как капли оставляют на озере круги и пузыри. Идеальное место для игр маленькой девочки.

– Леся, хватит медитировать, давай в дом! Мы уже для тебя, лентяйки, тут все устроили!

Смеркается, тепло камина прогоняет ночную сырость. Эмма ежится, хватает сразу три кубика сыра и подсаживается к огню. Катя, с набитым виноградинами ртом, разливает из тяжелой бутылки.

– Давайте, девчонки: за встречу!

Звонко встречаются бокалы. Хозяйка дома, щурясь от удовольствия и вина, оглядывает компанию.

– Здесь просто нечем заняться, – повторяет она. – Даже по телеку смотреть нечего! Как ни включишь, либо сериалы про ментов, либо новости.

– А что, кабельного в твоем дворце нет? – хмыкает Эмма.

– Ой, да какой там дворец! – машет рукой Катя. – Скворечник! В подвале вода, крышу перекрывать надо, трубы гудят.

– И кабельного нет, – качает головой Эмма.

– Точно! Антенну ветром снесло позавчера. Техник все никак не доедет. Чувствую, пока муж не вернется, я без нормальных каналов. В интернете мне неинтересно. А чем еще заняться – ума не приложу!

Конечно, такой случай поупражняться в остроумии упустить нельзя.

– Вязать начни!

– Гладью вышивать!

– Напиши нового «Гарри Поттера»!

– Орхидеи еще можно разводить!

– И кошек!

– Точно, кошек! Ты же независимая и самодостаточная женщина, где твои кошки?!

– Зачем мне кошки? У меня муж есть, – оправдывается Катя.

– Ну так выпьем же за крепкую семью, в которой даже кошки не нужны! – прыскает Эмма, и тишина ночного дома прочно вытесняется смехом и болтовней.

***

Почти стемнело.

– Не учится, не ищет работу, – рассказывает Катя про старшего сына. – Какой в этом толк, говорит. Любая деятельность бессмысленна: мол, мы работаем, выбиваемся из сил, зарабатываем деньги и спускаем их на поддержание жизнедеятельности, чтобы можно было проработать подольше. Потом болеем и умираем, а мир каким был до нашего рождения, таким же точно и остается после нашей смерти. Во всем этом, говорит, никакого смысла нету, и я не хочу впрягаться в колесо бессмысленной рутины.

– Да твой сын чертов просветленный, – изрекает Эмма.

– Ой, да какой там просветленный, – закатывает глаза Катя. – Лежать на диване целыми днями и обедать дважды в день – в этом смысла, конечно, гораздо больше, чем стать уважаемым человеком, завести семью и слезть наконец-то с родительской шеи.

– Ну, может, это временное бездействие. Просто период такой переходный. Однажды он поймет, чем хочет заниматься.

– Хотелось бы надеяться на это, – кивает Катя. – Хоть бы он не стал одним из этих пузатых лентяев, в сорок лет живущих с мамой.

– Так странно слышать это от тебя, Кать. Я прямо тебя зауважала! Обычно мамочки, наоборот, удерживают своих детей рядом как можно дольше…

– Прошли те времена. Был бы он единственным ребенком, может, я бы и осталась клушей, не отпускающей от себя своего цыпленочка. Но у меня еще двое. Это нормальное течение жизни: дети растут, встают на ноги и уходят, а потом, к старости, возвращаются и помогают своим родителям понять, что их жизнь прошла не зря.

– То есть для тебя смысл человеческой жизни в семье?

– Не знаю насчет всего человечества, но в моей жизни главное дети, это да. Я не претендую на абсолютную истину, конечно. Но для меня важнее ничего нет.

– Так донеси эту идею до сына. Может, она вдохновит его? Покажет новый вариант смысла жизни?

– Да говорила, – пожимает плечами Катя и замолкает.

– И? Что он думает?

– Мой сын считает так: люди не знают, что делать со своей жизнью. Говорит, мы все понятия не имеем, для чего живем и чем должны заниматься. Из-за этого наше существование пусто. И если постоянно и сознательно смотреть в эту пустоту, можно сойти с ума и повеситься, потому что невозможно так жить. Чтобы отвлечься, отвлечь себя от этого осознания глобальной пустоты и никчемности, люди заполняют свою жизнь всякой «суетой», как он выражается. Строят семьи и растят детей, общаются, выполняют никому не нужную работу, деньги от которой тратят на никому не нужные вещи и развлечения. Ставят себе цели и увлеченно кидаются их достигать. Делают все, что угодно, лишь бы не вспоминать о главном: о том, что они не знают, что делать со своими жизнями.

Воцаряется молчание. Нужно примерить сказанное на себя, оспорить и доказать себе, что, может, это и истина, но для кого-то другого. Действительно, многие не знают, зачем живут, и стремятся к надуманным и иллюзорным целям. Со стороны это отлично видно. Многие – но только не мы! У нас-то все окей.

– Вау, – нарушает паузу Эмма. – Все-таки твой сын чертов просветленный. Хоть и обжора, ведь два обеда в день – это сильно!

***

А потом настает время обсуждения личного. Меняются интонации, принимаются более доверительные позы. Катя обхватывает ладошками бокал, словно чашку горячего какао, и участливо пододвигается к Эмме.

– А как твой Макс, общаетесь после развода?

– Так, – Эмма неопределенно крутит запястьем, – общаемся. Два месяца прошло. Уже завел подружку.

Катя выдерживает паузу, негодующе округляет глаза. Пора углубиться в чувства.

– И как ты? Не переживаешь?

– Да мне по барабану, если честно. Прожили мы всего год, разошлись мирно, претензий я к нему не имею и иллюзий не питаю. С чего бы мне переживать?

Никто не знает, с чего бы ей переживать, и Эмма продолжает:

– Он тоже молодец: ну что, спрашивает, ты за меня рада? Я ему правдиво и ответила: я за тебя не рада. Мне может быть плевать, может быть обидно, досадно или завидно – но с чего мне радоваться? Неужели ты веришь, что экс-супруги могут искренне радоваться, когда кто-то быстро находит им замену? Да какой человек вообще будет радоваться такому?

Чувствуется, что Эмма права. Но эта правда облекается в какие-то неправильные слова. Слишком честные, наверное.

Эмма продолжает:

– Такое же недоумение у меня вызывают комментаторы в Инстаграме, которые под фотографиями чужого младенца в дурацком комбинезоне пишут восторженные отзывы: «Молодцы!», «Красавцы!». Люди, неужели вам не все равно? Вы правда настолько впечатлены заурядным снимком? Или просто хотите поддержать мамашу, которая демонстрирует своего ребенка в сети в жадной жажде одобрения?!

Эмма входит в раж, и надо ее немного остудить, пока разговор не повернул в русло злобной критики и сплетен.

– «Жадная жажда», вот это выраженьице! Эмма, за тобой записывать надо!

Она фыркает и переводит дух.

– Так что с бывшим мужем-то? – робко напоминает Катя. – Ты не рада, что он завел подружку. Вдруг ты его еще не разлюбила?

– Вот еще! Конечно, разлюбила. Да не в любви же дело, неужели непонятно, девчонки? Мне может быть неприятно, что меня так легко забыли. Могу испытывать ревность из-за чувства собственничества. К любви это никакого отношения не имеет! Могу остаться равнодушной: нашел кого-то, ну и слава небесам. Но прыгать от радости, что бывший влюбился? Странно это как-то.