Страница 14 из 18
– Проваливайте! – продолжала Вика.
– Я не к тебе приехал.
– Вы уже достаточно на Галю посмотрели.
– Ещё чуть-чуть провожу вас и пойду на вокзал.
– Так, Галя, где там у нас телефон полиции?
Вика перескакивала с одних манипуляций на другие. Из наседки она превратилась в маму двоечника: «Так, где там у нас ремень?» Шишликов поражался серьёзности, с которой Виктория хваталась за очередную глупость: «Неужели Вика думает, что с ним так можно? Что он ей, ребёнок?» Галя решила подыграть сестре и тоже превратилась в маму.
– Этот? – она выставила на обозрение дисплей телефона, на весь экран которого сверкала эмблема полиции.
– Нет, другой! – погрузилась в свой телефон Вика.
Поиски номера затянулись на пару минут, возникла долгая неловкая пауза, и Шишликов предложил разрядить обстановку:
– Ладно, я, пожалуй, пойду.
– Ха! – подмигнула Галя сестре: – Смотри, как заторопился. Испугался!
– Вовсе не испугался! – стал оправдываться Шишликов: – Просто вас тоже задержат, а вы торопитесь.
– А нас за что? – возразила Вика.
– Как свидетелей. Вы же должны будете дать показания, объяснить полицейским, что я натворил.
– Да нам ничего рассказывать не придётся, вас уже и так все знают! – ухмыльнулась Вика.
Галя насмешливо поддакивала сестре:
– Да. Поверьте, про вас там все всё уже знают.
– Хорошо. Тогда остаюсь. Подожду! – согласился Шишликов.
Снова повисла неудобная пауза. Вика замялась:
– Дело в том, что только через две недели.
– Что через две недели?
– Закон в силу вступит.
– Какой закон?
– Такой – вам тогда ничего нельзя будет.
– А сейчас всё можно, что ли?
Абсурдность разговора становилась настолько явной, что сёстры замолчали. Шишликов запаясничал:
– Что же вы сразу не сказали?
Непривычно серьёзным тоном Галя сообщила:
– Вас скоро оштрафуют. На приличную сумму, между прочим.
Шишликова смутила восторженность, с которой она всё это говорила. Неужели она видит в нём врага, жаждет наказать, привлечь к ответу?
– Галя, я всегда хотел обеспечивать тебя. Какая разница как. Пусть в виде штрафа. Мне это в радость.
– Ха! – она гордо покачала головой: – Штраф вам придётся выплачивать полиции, а не мне. Деньги пойдут государству, так что зря радуетесь.
Вика снова вспыхнула и перешла на ругань:
– Дьявола кусок, уйдите!
– Не истери! – одёрнул её Шишликов и обратился к Гале: – А в церковь ты теперь не часто ходишь. Потому что далеко?
Вика не унималась:
– Вы же Божий человек. Как вы себя ведёте? Галя же вас ненавидит.
– Неправда.
– Это правда! – сказала Галя, смотря куда-то в сторону.
Цвет её глаз в этот момент был синим и матовым: блеска совсем не было. Шишликов видел, что она врёт. Поэтому и глаза отводит – мучится говорить неправду и думает, что так будет лучше для всех. Ему хотелось её обнять: «Нет, Галя, лучше от этого не будет. У тебя нет ко мне ненависти. Ты наигрываешь!»
– Нет, ты не можешь ненавидеть.
– Я вас буду ненавидеть всю жизнь! – настаивала Галя на своём, но тут же оговорилась: – Если исчезнете теперь навсегда.
Шишликов не стал её поправлять. Такой ответ его устраивал. Так было правильней, и он не ослышался.
– Уезжайте! – из последних сил попросила Вика.
Битва подошла к концу. Сёстры, взмыленные и вымотанные, стояли к нему вполоборота. На висках у румяной Вики взмокли волосы. На конце улицы виднелся угол музыкальной школы. Обессилевшая Галя уставилась на саквояж Шишликова и попыталась пошутить:
– И забирайте ваших кошечек, собачек.
Он заулыбался её узнаваемому чувству юмора, её непосредственности:
– Я теперь только в феврале приеду. Книгу привезу. До этого не побеспокою.
Сёстры отвернулись и осторожно двинулись в направлении школы. Он долго смотрел им в след.
– До свиданья, Галя.
Семейный суд
Сколько ни объяснял себе Шишликов свои отношения с давно уехавшей девушкой, они никак никуда не укладывались и существенно меняли весь уклад его жизни. На протяжении девяти месяцев он ошарашивал Галю своими приездами и ни на каплю не восстановил её доверие. Если Галю нужно оставить в покое, то он вспомнил однажды услышанную историю об австралийских мухах. Рассказала её уже упомянутая Эллен, которой он посвятил притчу об Оне и которая полгода путешествовала по Австралии. В одной из центральных прерий её с ног до головы облепили мухи. Она тщетно отмахивалась от назойливых насекомых и пришла уже в отчаяние, когда местные жители предложили ей смириться с происходящим. Ей ничего не оставалось, как сдаться обстоятельствам и опустить руки. Через несколько минут мухи, слизав с открытых участков тела ороговевший слой старой кожи, оставили Эллен в покое. Девушка словно побывала у косметолога и была приятно удивлена результатом. Так вот и Гале – казалось ему – стоило смириться и подпустить его ближе. Он, конечно, не муха, но отпустить её будет легче, когда она сама перестанет сопротивляться. А теперь он именно как муха бился о стекло в попытках найти открытую форточку в её доме. Ведь и раньше после многочисленных неудачных попыток он находил выход. И выход всегда оказывался простым и гениальным. Почти как у Пушкина:
На пути к Гале – чудные парадоксальные открытия!
Через два дня в почтовом ящике он обнаружил заказное письмо. Жёлтый чиновничий конверт не сулил ничего приятного. Хотелось разобраться и поскорей покончить с этим, поэтому, не успев разуться, он прямо в прихожей вскрыл его.
На титульной странице красовалось жирное имя отправителя: «Семейный суд города Койска». Ниже стояли рядом её и его фамилии. Разделяло обе фамилии слово «против». Шишликов невольно улыбнулся очередному парадоксу: «Мы пара! Даже семейный суд это признаёт!» Дальше шло длинное-предлинное письмо адвоката, обращающегося от Галиного имени к суду.
Шишликов отказывался верить, что она на него жаловалась. Это сделала её сестра, но никак не она. То есть Вика, а возможно, и отец вынудили её обратиться в суд, и Галя поддалась их давлению. Это недоразумение, которое он обязательно объяснит суду. Галя тут ни при чём. Шишликов напишет опровержение. Опровержение не Гали, а неправды и неточностей, которые она по невнимательности своей допустила.
Надо же: он обещал приехать в феврале, а семейный суд готов запретить Шишликову всякие контакты с Галей именно до восьмого февраля. В чём смысл запрета, если он и так в ближайшие полгода не собирался появляться в её жизни?
Вместе с тем во всём происходящем чувствовалось какое-то чудо: всё складывалось один к одному. Всё запланированное текло как по маслу и укладывалось в сроки. Даже не зависящие от Шишликова решения принимались вовремя и кстати. Даже хорошо, что суд! Хорошо, что запрет! Пускай! Шишликов будет заниматься книгой.
Он долго пытался представить себе её состояние в полиции. Вот она стремится поскорей покинуть отделение, но стоящая рядом сестра настаивает на даче показаний.
– Вы запретите ему только ездить и писать, и всё! Больше ничего не надо! – тихо просит она.
– Для этого нужны основания. Можете их предоставить? – требует полицейский.
– Я просто не хочу, чтобы он ездил, появлялся на концертах, мучил себя и меня.
– Мы предоставим вам основания и доказательства, – обещает Виктория, – дайте нам время, и мы детально всё опишем.
Старшая сестра постаралась на славу: семь страниц обвинений, одни из которых накладывались на другие, содержали взаимоисключающие высказывания и факты, и во всех них сквозила Галюшина детскость.