Страница 60 из 116
- Не горюй, - неожиданно весело сказал Терентий. - Ну, разобьют нас. В худшем случае. Так ведь самое страшное, что может тогда с нами случиться, это смерть. А раз уж мы все равно когда-нибудь да помрем, то вполне можно сказать: мы ничем не рискуем.
- Ты, Терентий, известный блудослов, - сказал Вандо. - Скажи лучше: заложниками будем обмениваться?
- Думаешь, стоит? - спросил Терентий.
- За себя я ручаюсь и за семью тоже. Но есть всякие... не очень близкие...
- С них и спросим, как нужда придет. А впрочем, что мы обсуждаем? Как диктатор скажет, так оно и будет.
- Я скажу так: с паршивыми овцами разбирайтесь вперекрест, а добрые люди пусть по домам сидят да дело строгают. Указ о смерти за обиду будет сегодня. Думайте, что еще надо?
- Все надо, - сказал Вандо. - И побольше.
- Слух был, - сказал Терентий, - что пропавшая кесаревна будто бы нашлась. Так оно или не так?
- Нашлась, - сказал Рогдай. - Да только выбраться они оттуда не могут, где она нашлась...
- Из Кузни? - догадался Терентий.
- Не держатся у нас тайны, - сказал Астион. От кого слух слышал, генарх?
- Да вот... дурь, может, а может, и дело выйдет: есть возле Петронеллы село, названием Место, и живет там гадатель. Так вот он и произнес это: явится, мол, из железного дыма да из меловых камней пропавшая кесаревна, молитесь за нее, ибо приведет к свету. Может, чем и другим пособит старичок?
- Может быть, - согласился Астион. - Дай знать туда, пусть везут его поближе к Столии.
- Так ведь рад бы, да нельзя. Он на колодце гадает. С места уходить ему никакой можности нет. Так скажи, стратиг, что с девочкой?
- Не знаю. Трое туда ушли за нею, двое уже мертвые. Я только на то и надеюсь, что с нею молодой Пактовий. Весточки о них поступают - редко. От них - вообще ничего. Запретил Якун Пактовию давать о себе знать сюда, наружу. Так что знаю: две недели назад были живы. Когда появятся и как - Бог весть.
- Молодой Пактовий - это хорошо... - медленно сказал Вандо. - Так что, стратиг, на помощь Филомена соглашаемся?
- Да, - сказал Рогдай. - Терентий, скажи ему, что принимаем условия.
Терентий наклонил голову.
- Людьми для Якуна займусь я, - сказал Войдан. - И вы, дядя Терентий, в это не вмешивайтесь.
- Что? - Терентий вздрогнул. - Ты и Блажену хочешь... да ты ума решился... Кесаревич покачал головой:
- Иначе она не согласится. Не расстраивайся, все равно никто из нас в живых не останется... так ли, этак ли...
- Вот что, Войдан, - сказал Рогдай. - Ты прекрати такое думать, ясно? То есть думать ты можешь, но вслух не говори. Не приманивай беду. Она сама дорогу отыщет. Нечего ей помогать.
- Хорошо, - просто сказал Войдан и даже чуть улыбнулся. - Не буду говорить. А может быть, и думать перестану. Но ты-то согласен, дядя Рогдай?
- Как я могу тебе что-то запретить? - очень ровно сказал Рогдай. - Государь наш кесарь сам бы тебя, рукою своею, в этот огонь послал. А я... что я? Иди.
Чуть раньше, после полудня, две сотни бойцов из тысячи акрита Артемона Протасия: славы, отроки и простые солдаты из пастухов - все обутые в мягкие пастушьи сапоги, пробрались по откосу к одному из конкордийских плацдармов. Командовал отрядом Афанасий Виолет, двоюродный брат Венедима Паригория, несостоявшегося жениха кесаревны Отрады. Уже сговоренное обручение порушил тогда мятежный азах Дедой... В те годы Венедиму было шестнадцать лет. Сейчас он с маленьким отрядом славов метался по восточным землям, ставя в строй стратиотов, крестьянских парней и азахов... ну, азахов, понятно, тех, кто пожелает.
Остальных особо не спрашивали.
Афанасий испытал потрясение, сравнимое разве что с тем, когда он, маленький мальчик, вернулся с дядькой-слугой домой из леса и обнаружил всех родных мертвыми. Бандиты из шайки Гетана Кудрявого совершили налет на уединенное поместье... Дядька сошел с ума, а сам Афанасий долгое время молчал. Не мог говорить, и все. Прозвище "Молчаливый" сохранилось за ним до сих пор.
Когда Гетана с приспешниками казнили, Афанасий принес меру пшена и рассыпал под виселицей.
Сейчас он смотрел сквозь ветви колючего кустарника на далекий галечный пляж, где воины могли только стоять, на чуть неполную сотню баргов, толпящихся в отдалении от берега, на бесчисленное множество лодок, снующих туда и обратно... По трем тропам плотными вереницами поднимались в гору воины и носильщики.
Афанасий несколько минут смотрел на все это, а потом обернулся и махнул рукой.
Славы и отроки даже не притронулись к мечам: только луки и стрелы понадобились им, чтобы рассечь вереницы вымотанных подъемом конкордийцев. Мало кто успел скрыться за перевалом, прежде чем его оседлали воины Афанасия. Оставив полсотни бойцов для обороны восточного склона, Афанасий с оставшимися людьми стал спускаться к берегу, стремительно вырубая тех врагов, кто пытался зацепиться за выступы или лощинки. До сих пор в его отряде был только один убитый и два десятка поцарапанных. Остановив спуск на высоте полусотни саженей, Афанасий приказал рассредоточиться по склону и начать беглую стрельбу по тем, кто скопился на пляже...
Это был не бой, а убийство. Конкордийцы пытались закрываться щитами, щитов почему-то не хватало, да и те, что были, не слишком-то защищали от тяжелой стрелы с трехгранным шиловидным наконечником. Ответная стрельба была бессмысленна: в горах лук требует особых навыков. У воинов Афанасия они были, а у тех, кто скопился у берега, кто наивно входил в воду, или прятался под телами павших, или закрывался втроем, вчетвером одним щитом, выдерживающим попадание разве что легкой конкордийской стрелы, или в отчаянии стрелял вверх по склону из своих изящных лакированных луков... стрелы тыкались в камни ниже мелиорцев, путались в кустах, в корнях и ветвях узловатых низкорослых деревьев. Потом ближе к берегу подошли полтора десятка гаян. На каждой гаяне, на носу и на корме, имелось по рамочному луку, тетива которых натягивалась воротом и зажималась специальным замком. Стрела такого лука летела на две версты...
Они врезались в склон - или разлетаясь в щепы, если попадали в камень, или уходя в глину по самое оперение. Закусив губу, Афанасий продолжал стрельбу вниз. Глядя на него, и воины не двигались с мест. Стрелы были не только те, что в колчанах: каждый воин вместо еды и лат нес с собой по вязанке стрел. До того момента, когда лучники с гаян пристрелялись, мелиорцы израсходовали едва ли половину своего запаса.