Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 46 из 61

Он далеко, но где, в прошлом или в будущем? Миф говорит: в прошлом; мистерия: в будущем.

Люди ищут Его, и в этих поисках – тоска неутолимая, неимоверное чаяние. Как будто уже знают они, что «нет иного имени под небесами, каким надлежало бы нам спастись».

Таммуз – древнейший шумерийский бог. Чем глубже в древность, тем чаще имя его, а потом все реже. Когда же семиты возобладали над шумерами, Таммуз отступает в тень окончательно, из мифа уходит в мистерию. Отступать, уходить, умаляться – в этом существо Сына: «Он был презрен и умален перед людьми… мы отвращали от Него лицо свое: Он был презираем, и мы ни во что ставили Его» (Ис. LIII, 3).

Имя его – редко, а изображений нет вовсе. На вавилонских памятниках изображаются все боги, кроме Таммуза: он – неизобразимый, невидимый, или, точнее, еще не виданный, не получивший образа, но уже величайший и, может быть, единственный Бог. Μonoγεn»ς, Единородным называют его эллины, посвященные в таинства Адониса-Таммуза.

В мифе новый, семитский бог Мардук-Меродах-Шамаш (Merodach-Šamaš) оттесняет и умаляет древнего Таммуза шумерийского; Меродах становится богом величайшим и, может быть, единственным. Так в мифе, но не в мистерии: по тайному учению жрецов, Меродах-Мардук и Таммуз суть две ипостаси единого Бога; зримое солнце дневное, и ночное, незримое.

В Вавилоне происходит то же, что в Египте: Озирисова-Таммузова мистерия покрывается мифом Амоновым-Мардуковым; тайное единобожие первого – явным единобожием второго. Но если Амон-Мардук един истинен, то только потому, что истинен един Озирис-Таммуз. Плоть Египта и Вавилона – Мардук-Амон; дух – Озирис-Таммуз.

Таммуз и Озирис – не два бога, а один – той для нас неисследимой древности, довавилонской и доегипетской, когда эти два племени были одним.

И Озирис, подобно Таммузу, – Великая Жертва: во всех заколаемых жертвах – он; и Озирис – Пастырь Добрый: пастуший посох, жезл и бич – в руках его; и Озирис – Младенец, во втором воплощении своем, Гóре; и Озирис – Росток, в прорастающей мумии.

Это в мистерии, то же и в мифе. Мифическое имя Таммуза – Меродах-Мардук, по-вавилонски Maruduk, по-шумерийски Amurutuki, значит Сияние Солнца. А Озирис, Usiri, значит Сила Ока, Ока небесного, – тоже Сияние Солнца.

Полдень 21 июня, миг, когда солнце начинает убывать, умаляться, есть Таммузова точка в году, и Озирисова, потому что и Озирис есть «убывающее зимнее солнце» (Плутарх. – Jeremias. Das alte Testament, 13). Конец солнца во времени соответствует «кончине века сего» в вечности. Ее-то и пришел возвестить Сын.

Так совпадают почти с геометрическою точностью эти два образа, две тени одного Тела.

Связь Адоная (Adonai), Бога Израильского, с Адоном (Adon) ханаанским, Таммузом вавилонским, чувствуют пророки Израиля, как «языческую мерзость», погибель народа, а сам народ, как спасение свое, тайную святыню сердца своего. От нового Бога Синайского возвращается он к древнему Таммузу, ханаанскому, вавилонскому, с тоскою неутолимою, с неимоверным чаянием. Сколько бы пророки ни обличали народ, все кажется ему, что он изменяет не Иегове для Таммуза, а Таммузу для Иеговы, родному – для чуждого.

Авраам вышел из Ура Халдейского (Ur Kasdim). Племя Авраамово, будущий Израиль, – только малый «росток», «отпрыск» (natser) на великом вавилонском дереве. Могла ли не быть святою древняя земля Эдема, земля праотцев?

И Ханаан, земля обетованная, задолго до прихода в нее Израиля, уже напитана вавилонскими, эдемскими росами; задолго до громов Синая, плакала в ущелиях Гермона и Кармила тихая свирель Таммуза.



И потом, когда царь Соломон, во всей славе своей, заливал помост жертвенника кровью овнов и козлов, вдруг доносился откуда-то тихий плач:

«И будет тот день… воззрят на Того, Кого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают о сыне единородном, и скорбеть, как скорбят о первенце… Подымется великий плач в Иерусалиме, как плач Гадад-Риммона, на полях Меггидонских» (Зах. XII. 9–12).

Гадад-Риммон (Adad-Ramman) – ханаанский город, посвященный Адону-Таммузу, и плач на полях Меггидонских – плач по Таммузу.

Недаром услышали века в этом плаче пророчество.

И в самом Вавилоне, городе Мардука-Таммуза, Иезекииль, пророк вавилонского плена, имел видение.

«Поднял меня дух… и принес в Иерусалим (во храм), ко входу внутренних врат, обращенных к полуночи, где поставлен был идол ревности, возбуждающий ревнование… И привел меня ко входу во двор (храма), и я взглянул, и вот, в стене скважина. И сказал мне: сын человеческий! прокопай стену. И я прокопал стену, и вот, какая-то дверь. И сказал мне: войди и посмотри на отвратительные мерзости, какие они делают здесь. И вошел я, и вижу: вот всякие изображения пресмыкающихся и нечистых животных и всякие идолы дома Израилева, написанные по стенам кругом. И семьдесят мужей из старейшин дома Израилева стоят перед ними… и у каждого в руке кадило, и густое облако курений возносится кверху. И сказал мне: видишь ли, сын человеческий, что делают старейшины дома Израилева в темноте, каждый в расписанной горнице своей? И сказал мне: обратись и увидишь еще большие мерзости. И привел меня ко входу во врата дома Господня, которые к полуночи, и вот, там сидят жены, плачущие по Таммузу» (Иез. VIII, 3–14).

Цари Израиля, в том числе и Соломон, строитель дома Господня, «поставили жрецов, чтобы совершать курения на высотах… Ваалу, Солнцу и Луне, и Созвездиям, и всему Воинству Небесному» (Четв. Цар. IV, 5). Образы животных, написанные на стенах дома Господня, – не что иное, как вавилонские звездные боги, изображаемые в виде животных в небесном круге Зодиака: ведь и самые херувимы, носящие престол Адоная, Господа Бога Всевышнего, суть крылатые тельцы ассиро-вавилонские, Kherubu (Иез. I, 6–7). Солнце, среди звезд, и есть Господь-Бог, Адонай-Адон-Таммуз, среди прочих богов, сынов Божиих: «Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы» (Пс. LXXXI, 6). Ему-то, Истинному Сыну, Dum-mu-zi, и совершаются таинства в доме Господнем.

У врат полуночных, там, где плачут жены по Таммузу, находится «Идол Ревности». Что это за идол?

В еврейском подлиннике: «Идол Ревности о Потерянном» (Fr. Lenormant. Il mito di Adône-Tammuz, 164). Мы знаем, что в иерусалимском храме находился идол Астарты-Иштар, внесенный туда, может быть, еще царем Соломоном, устроителем «высот», священных рощ той же богини, в виду Иерусалима, направо от Масличной горы (Четв. Цар. XXIII, 6–13). Астарта-Иштар – мать Адона-Таммуза, «Идол Ревности», любви ревнующей, скорбящей о «потерянном», умершем Сыне, и есть изваяние богини Иштар-Астарты, Скорбящей Матери.

В горах Ливана, над цветущею долиною, посвященною некогда Адонису-Таммузу, сохранился до наших дней изваянный в скале образ богини «скорбящей, с покрывалом на голове, с лицом, склоненным на левую руку; кажется, что слезы текут по щекам ее, – lacrimae manare creduntur» (Macrob. Saturn., I, 21).

Вечен этот образ, от Изиды, скорбящей об Озирисе, Иштар – о Таммузе, Астарты – об Адонисе, Кибелы – об Аттисе, Деметры – о Персефоне, – до Mater dolorosa, Всех скорбящих Матери.

На нее-то глядя, и плачут о Таммузе Иерусалимские дщери. «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» (Лук. XIII, 28–31).