Страница 2 из 3
– Ух ты! – Онфим даже привстал, и от прежнего страха его не осталось и следа. – А дай поглянуть, как это? – стал просить он.
– Ну, пойдём. – Олисей открыл дверь в горницу и позвал за собой Онфимку. Тот осторожно подошёл к порогу, поглядел на мастера, а затем тихо произнёс: – Нее. Там какой-то дядька пальцем грозит.
– Дядька? – изумился Олисей. А потом рассмеялся. – Да это же Никола Мирликийский. Посмотри!
Онфим заглянул в горницу и рассмеялся сам. Прямо напротив двери стояла незаконченная икона чудотворца Николая, поднявшего десницу в крестном знамении. А Онфимке-то со страху показалось, что он пальцем грозит.
– А ты иконы на этих досках рисуешь? – спросил Онфим у Олисея. Засмеялся Олисей: – Иконы, малец, не рисуют, а пишут. А доски это не простые, а специальные. Годится для икон не всякое дерево, а только дуб, липа, берёза, сосна или ель, а для самых почитаемых из-за моря привозят кипарис. Готовую доску покрывают левкасом.
– А это и есть левкас? – поинтересовался Онфим, глядя как иконописец кладёт на деревянную основу слой за слоем белую кашу.
– Угадал. – усмехнулся в бороду мастер. – Делается он из рыбьего клея и мела. С ним и краска ровнее ложится, и держится дольше. Такая икона прослужит лет сто, и даже более.
– Ух ты! Больше ста лет! – изумился Онфим. – А какая здесь будет икона?
– Здесь будет Одигитрия. Для монастыря, что в Аркажах.
До вечера смотрел мальчик, как мастер Олисей иконы пишет. Даже научился сам краски творить.
– Смотри, вот белый порошок – это белила. Они получаются, когда свинец в уксусе мокнет. – учил иконописец. – А вот берём белила, и нагреваем… Видишь, он краснеет. Это сурик.
Олисей даже позволил Онфимке попробовать растереть блестящие камешки в порошок. Правда у того ещё плохо получалось. – Эх, маловат ты. Вот подрастёшь, будет у тебя силы поболе нынешнего, так и сможешь сии камешки в краску перетирать. – вздохнул Олисей.
А дома, вечером, Онфим рассказал о своём приключении. И о собаке и о новом знакомом – дяде Олисее.
– Олисей Гречин мастер знатный. – сказал отец. – Не плохо, коли сдружился с ним. Он доброму научит.
3. Дождик, улыбнись!
Ещё до рассвета тяжёлые капли дождя забарабанили по крыше. Разбуженный этим шумом Онфимка, представлял, как проносится над его домом рать чудесна, а в ней богатыри в сверкающих доспехах. И не дождик это стучит по тесовым доскам, а копыта боевых коней выбивают ритм: «тук-тук… тук-тук».
Утро пришло, а дождь шпарил и шпарил. От такой погоды и настроение стало похоже на дождливое небо. День собирался стать унылым и бесполезным. Позавтракав Онфим уселся в углу горницы, и глядя на стройные ряды букв псалтири, принялся за чтение: – Аз да наш – ан, глаголь да еси, людие да ер – гел – ангел. Ох, и нелегко ученье!
Ближе к вечеру пришёл дядя Вышата. Сели они с отцом за стол, мать принесла мёду да пирогов, и потекла меж друзьями беседа. И про будущую поездку к Готскому берегу, и про то, какой товар лучше в заморских землях закупать. Онфимка лежал на полатях и слушал. Конечно, с Твердяткой да Зуберем шелыгу гонять, оно весело, но быть в курсе взрослых дел и важно и до жути интересно.
– А ты что, малец, там слушаешь? Гляди, уши как у зайца будут! – засмеялся Вышата, а вместе с ним и отец.
– Не-а, не будут! – твёрдо ответил Онфим, устраиваясь на полатях поудобнее.
Дождь не унимался, потому друзья ещё до вечера толковали о делах, а после уж принялись шутить да балагурить.
– Батя, а правда что ты и дядя Вышата с князем в ратных походах бывали? – улучив момент, спросил Онфимка.
– Да было такое. – кивнул отец, улыбнулся и начал рассказ. – Помнишь, как тебя и Твердяту учил я на мечах драться?
– Это когда палки промеж нас привязывал, да ещё деревянными палками учил махать, да от ударов увёртываться? Помню. – кивнул Онфим.
– А где ж я сам такому научился, как думаешь?
Онфимка притих. Прежде ему казалось, что отец всегда все науки знал. Словно таким народился. А то, что и ему когда-то всему учиться пришлось, Онфим даже не думал.
– А прежде мы с дядей Вышатой и у князя в дружине бывали, и в ушкуйные походы хаживали. – Не громко, словно чтобы никто посторонний не услышал, признался отец.
– Ух, ты! – Онфимка даже присел на полатях и стал разглядывать и отца и его друга, словно впервые видел. – Так вас ратному делу сам князь учил?
– Бывало и князь. Коли поразмяться вздумает. – усмехнулся Вышата. – На двор выйдет, самого ретивого кликнет, а то и троих. Велит нападать, а сам мечом аль топором отмахивается. Да так ловко, что всех и раскидает один. Только учил-то нас не он, а дядька Гуннар, из свеев. Он был поставлен главным над дружиной.
– Да, Гуннар был серьёзный воин. – согласился отец. – Через лицо шрам, двух пальцев нет, а стрелу на лету ловил, кулаком доску тесовую ломал. А коли меч или топор в руки возьмёт, так и не подходи лучше. А учил он нас так: топора аль меча в бою щит первее. Щитом смял строй, сломил ворога, а уж потом топором маши. Учил нас и как воевать, коли руки пусты. На то и палка сгодится, и камень, и кулак. Ремень снял, камень взял – вот тебе и праща. В рубаху камень замотал – вот и кистень готов.
– Да ещё, как бесшумно к врагу подойти, как схорониться, чтоб недруг не заметил, да как в реке не задохнуться. – продолжил рассказ Вышата.
– Ой, да как же? – недоверчиво прищурил глаз Онфимка. – Али такое возможно?
– Возможно. А ты вот тростник срежь, что внутри пустой, а как в воду опустишься, во рту его зажми, да через него и дыши. – Вышата отхлебнул мёду, да взглянул на Онфимку, словно два огонька задорных глаза блеснули. – А вот сидишь в стороже, и видишь – вражья рать идёт. Как ты сообщишь о том князю, коли он далече? В городе, скажем…
– Ну-у-у… – задумчиво протянул мальчик. – Сяду на коня и поскачу.
– У врагов тоже кони. Поскачут следом, не на много раньше них к своим успеешь. – добавил отец.
– Тогда не знаю. – вздохнул Онфим.
– А надо костёр распалить на горушке. Коли днём, так чтоб дымил знатно, а коли ночью, так чтоб горел ярким пламенем. Так лучше видно. А по костру-то издаля свои поймут, что у тебя беда.
– А ты в стороже бывал? – спросил Онфим отца глядя на него горящими от восхищения глазами. Дождь за окном шёл, и кажется, не собирался кончаться, а в такую пору нет ничего лучше, чем лёжа на тёплых полатях слушать удивительные истории.
– Доводилось. – отец важно пригладил густую бороду. – Времечко было лихое. Басурмане с одной стороны, немец с другой. Князь заставы да дозоры по всей земле новгородской поставил. Сидим и мы с Вышатой в потемках у Ситна-озера, холодно, дождь хлещет, а огня зажигать нельзя – ворог заметит. Сидим, на дорогу поглядываем. Вдруг видим, басурмане лагерем становятся. Ну, коль встали лагерем, до утра точно никуда не денутся. Мы тихо, чтоб не вспугнуть, к своим. Наша сотня рядом в селе стояла. А сотник, Сова Рязанец, уже князю грамотку послал не простую. В ней слова все наоборот понимать надо, чтобы враг не понял, коли прочтёт.
– Как это? – спросил Онфимка, спрыгивая с полатей, и усаживаясь на лавку, ближе к отцу.
– А так… Пишем, что из Полоцка, мол, пришёл пленник, говорит что рать большая там собралась, а просим пшеницы на засаду. А понимать сие так следует – вместо пленника из Полоцка, что к тевтонам ближе, басурмане войском идут. Вместо того, что рать велика, пленником увидена, следует читать, что нету у нас войска, неприятеля встретить. А вместо просьбы прислать пшеницы на засаду, понимается что нужен тут и князь со дружиною, и новгородцы, кто с оружием дружен. А коли речь велась бы только о коннице, то просили бы овса, пешие воины – жито.
– А ночью в дождь, поди, холодно было? – не отставал Онфим.
– А нас дядька Гуннар научил, как холод да сырость пересилить. – отец хитро посмотрел на сына и очень серьёзно сказал: – Нужно только посмотреть в небо, и попросить «дождик, улыбнись».