Страница 12 из 18
— Правомерно, правомерно, Василий Павлович, — успокоил военкома 314-й башенной батареи Гусев. — Были моонзундцами, верно, когда входили в состав Береговой обороны Балтийского района и защищали северный подход к острову Хийумаа. Теперь на законных основаниях можем считать себя гангутцами, потому что наш гарнизон входит в состав военно-морской базы Ханко, и надежность ее южного фланга зависит только от нас.
Сам военком дивизиона зачитывал письмо ханковцев в первой роте противодесантного батальона, где больше всего было бойцов — уроженцев Москвы.
— «Дорогие москвичи! — начал громко читать он текст притихшим краснофлотцам. — С передовых позиций полуострова Ханко вам — героическим защитникам советской столицы — шлем мы пламенный привет!
С болью в душе мы узнали об опасности, нависшей над Москвой. Враг рвется к сердцу нашей Родины. Мы восхищены мужеством и упорством воинов Красной Армии, жестоко бьющих фашистов на подступах к Москве. Мы уверены, что у ее стен фашистские орды найдут себе могилу. Ваша борьба еще больше укрепляет наш дух, заставляет нас крепче держать оборону Красного Гангута…»
Затаив дыхание, слушали бойцы первой роты противодесантного батальона звонкий голос батальонного комиссара, боясь пропустить хоть одно слово. В письме были выражены их мысли, их чаяния. Это был их отчет об успешных затяжных боях на самом западном рубеже прикрытия, их клятва на верность воинскому долгу.
А Гусев продолжал:
— «…Здесь, на этом маленьком клочке земли, далеко от родных городов и родной столицы, от наших жен и детей, от сестер и матерей, мы чувствуем себя форпостом родной страны… Для нас сейчас нет другого чувства, кроме чувства жгучей ненависти к фашизму. Для нас нет другой мысли, кроме мысли о Родине. Для нас нет другого желания, кроме желания победы…
Родина обогревает нас материнским теплом. Крепче сжимает винтовку рука, еще ярче вспыхивает огонь ненависти к фашизму, огонь решимости победить или умереть…»
Заключительные слова письма Гусев произнес с особым пафосом, как коллективную клятву сидящих перед ним бойцов:
— «Сильна и крепка наша вера в будущее, нерушима наша преданность Родине, партии большевиков.
Мы научились презирать опасность и смерть. Каждый из нас твердо решил:
— Я должен или победить, или умереть. Нет мне жизни без победы, без свободной советской земли, без родной Москвы!
Победа или смерть! — таков наш лозунг.
И мы твердо знаем: конечная победа будет за нами!»
2 ноября письмо ханковцев москвичам было напечатано в газете «Правда», о коллективном подвиге далекого, затерянного в Балтийском море гарнизона узнала вся страна. На другой день передовая «Правды» под названием «За Москву, за Родину» писала: «Во вчерашнем номере „Правды“ был напечатан документ огромной силы: письмо защитников полуострова Ханко к героическим защитникам Москвы. Это письмо нельзя читать без волнения. Оно будто бы написано кровью — сквозь мужественные строки письма видна беспримерная и неслыханная в истории борьба советских людей, о стойкости которых народ будет слагать легенды…
Этот доблестный, героический подвиг защитников полуострова Ханко в грандиозных масштабах должна повторить Москва!»
УЛЬТИМАТУМ
тром 4 ноября вахтенный дальномерщик 314-й береговой батареи краснофлотец Голайдо заметил на темном фоне прибрежной полосы серую точку. В дальномер он разглядел маленькую шлюпочку, в которой находились три человека. Шлюпка, видимо, отвалила от самой западной оконечности мыса Пыысаспеа и направлялась к Осмуссаару.
Голайдо тут же позвонил начальнику штаба дивизиона.
— Шлюпка на веслах идет к острову, товарищ капитан. В ней три человека. И на корме белый флаг.
— Есть, понял, — ответил Кудрявцев. — Продолжайте наблюдение и обо всем докладывайте мне лично, — приказал он.
Кудрявцев уже давно встал, успел побриться. Занимал он крошечную комнатку в блоке второй башни, где разместился штаб и командование дивизиона.
Надев китель, он вышел в тамбур и постучал в соседнюю дверь.
— Да, да, входите, — послышался за дверью бодрый голос Вержбицкого. Комдив тоже рано встал, сидел за столиком и что-то писал.
— Шлюпка к нам с берега на веслах идет под белым флагом, — сообщил Кудрявцев. — Вахтенный дальномерщик с триста четырнадцатой батареи доложил.
Вержбицкий оторвался от бумаг, усмехнулся:
— Парламентеры, что ли?
— Видимо, Евгений Конрадович.
— Давай встречай незваных «гостей», Гавриил Григорьевич, — распорядился Вержбицкий. — И ко мне…
Кудрявцев вышел, тут же вызвал оперуполномоченного особого отдела политрука Давыдова с группой краснофлотцев и на полуторке поехал с ними на восточный берег острова к месту подхода шлюпки. Там ее уже поджидали бойцы третьей роты противодесантного батальона. Среди них находился и командир батальона Сошнев.
Шлюпка приближалась к берегу медленно. Осмуссаарцы были нимало удивлены, разглядев в ней трех человек, одетых в форму советских моряков. Укрывшись в окопах и за камнями, они не спускали глаз с парламентеров, пока шлюпка не уткнулась наконец в берег и измученные гребцы не выпустили из рук весла. Группа краснофлотцев во главе с политруком Давыдовым разом выскочила из укрытия и окружила пришельцев.
— Привет, кореша! — поздоровался старший шлюпки.
— Сатана тебе кореш, а не мы! — грубо ответил Давыдов.
— Да мы не фашисты. Мы краснофлотцы с Хийумаа, нас взяли в плен и…
— Не марай чести наших братьев-хийумцев! — зло перебил Давыдов. — Краснофлотцы в плен не сдаются.
— Побывал бы ты на Хийумаа в нашей шкуре, когда не осталось ни одного патрона, ни одной гранаты… — Старший шлюпки безнадежно махнул рукой и замолчал, опустив глаза.
— Ладно, разберемся кто вы такие, — сказал Кудрявцев.
— Товарищ капитан, немцы втолкнули нас троих на шлюпку, под страхом смерти приказали идти на Осмуссаар и передать коменданту острова этот пакет. — Старший из парламентеров протянул Кудрявцеву тонкий пакет.
Кудрявцев приказал оставить парламентеров в землянке под стражей и вместе с Давыдовым на полуторке уехал к командиру дивизиона.
Вержбицкий, Гусев, Клещенко и Усков ожидали начальника штаба дивизиона у командного пункта 314-й башенной береговой батареи.
— Точно, парламентеры пришли на шлюпке, Евгений Конрадовнч, — сказал Кудрявцев и протянул комдиву пакет. — Личное послание, — усмехнулся он.
Вержбицкий взял пакет, разорвал его край и вынул сложенный вдвое белый лист бумаги с напечатанным машинкой русским текстом.
— Ультиматум! — повернул он голову к Гусеву. — Идемте на капэ к Клещенко, прочтем.
Вержбицкий, Гусев, Кудрявцев, Усков и Давыдов прошли за капитаном Клещенко в нижнее помещение командного пункта батареи.
— Надо же, ультиматум! Ни больше ни меньше, — сокрушался Гусев. — Чего захотели, стервецы. Чем они нам угрожают, Евгений Конрадович?
Вержбицкий показал лист с ультиматумом, текст его гласил:
Коменданту острова Оденсхольм
УЛЬТИМАТУМ
Немецкое командование отдает должное мужеству и храбрости матросов и офицеров малочисленного гарнизона русского острова Оденсхольм. Вы до конца с доблестью выполнили свой воинский долг.
В сложившихся условиях, когда победоносные немецкие войска освободили Эстонию, выгнали из Таллина и потопили в Финском заливе весь Балтийский флот, очистили острова Моонзундского архипелага, взяли Ленинград и окружили Москву, а союзные финские войска держат в железных клещах полуостров Ханко, дальнейшее сопротивление бессмысленно. Гарнизон Оденсхольма оказался одиноким в море, о брошен советским командованием на произвол судьбы. Остров с моря блокирован нашими подводными лодками, с воздуха — бомбардировочной авиацией, а с материка — полевыми батареями. У нас имеются все возможности для вашего полного уничтожения.