Страница 3 из 5
И кто в нее поверит?
Почти всё население планеты – смешно, не правда ли?
17 февраля
08:38
Сегодня я нашла странную закладку в комнате тетушки.
Ну да, каюсь, – вообще-то, я пыталась не заходить в эту комнату целый день, пять часов и шесть минут, но потом слезы сказали, что играть мне нужно по их правилам, чтобы не укатить обратно в психушку больницу, и мне пришлось подчиниться.
Я лежала на кровати и рассматривала светло-серый потолок, как вдруг мое внимание привлекла странная блестящая штучка, лежащая на комоде. «Странно» – подумала я, – «когда я убиралась, ее тут не было».
Я подошла еще ближе и увидела, что это ключ. Вспомнив, что тетушка прятала всего лишь одну вещь в доме, я поняла, что она специально оставила его на видном месте.
Вышеупомянутый ключ открывал сейф, который я незамедлительно вскрыла и обнаружила… Что-то белесое и пестрое…
Деньги бы мне сейчас не помешали.
Хорошенько присмотревшись, я поняла, что это не являлось банкнотами.
Это были фотографии.
Ну и зачем ей надо было хранить бесполезный мусор вроде этого в самом защищенном уголке дома?!
Огромная кипа фотографий была сложена в определенном порядке – начиная с ее молодости и заканчивая пятьюдесятью годами. Последнее фото датировалось тридцать первым декабря, ровно за день до ее смерти. Она фотографировала новогодний стол. Тут стояло все: оливье, праздничный торт к моему дню рождения, запеченная под сыром рыба.
Странно. Когда я пришла домой, праздничный стол пустовал, и о том, что меня ожидала еда, я узнала только сейчас – по фотографии. Никак иначе, наверное, кто-то пришел ко мне в гости и застал тетушку…
Я ущипнула себя за переносицу. Мозг снова стал пытаться представить себе, а не больно ли ей было умирать. Но какая уж разница теперь – больно или не больно, когда ее уже два месяца как нету…
Следующее фото, датированное пятнадцатым сентября (надо же – перед последним фото прошло аж четыре месяца!), изображало ее, в жутко выделяющемся парике и длинной юбке из велюра. Из-за этого эта миниатюрная худышка напоминала скорее выпускницу школы, чем довольно преклонного вида даму. На заднем фоне женщина и мужчина обернулись, очевидно, желая понять, почему ее волосы выглядят так, словно она не мыла их лет сорок (некачественный парик!), и их удивленные физиономии навсегда запечатлелись на этом пожелтевшем снимке.
Потом шли фотографии двух-трех-летней давности… Я все пыталась найти фотографии, иллюстрирующие ее больничные будни, хоть какие-нибудь выписки, но ничего такого не было. Тетушка была либо в парике, либо ее не было в кадре вообще – сплошная несправедливость.
(И нет, это не садизм – искать фотографии, на которых она изображена лысой, со стометровыми синяками под глазами и остекленевшим взглядом. Или, все-таки, садизм?)
Сложив все фотографии в стопку, я снова закрыла дверь на ключ, пообещав больше никогда сюда не заходить, и покинула комнату.
25 февраля
17:10
Сегодня в университет относить документы на досрочное освобождение, которое я обещала принести аж месяц назад, я не пошла лишь из-за того, что чертово сердце опять устроило в моем организме мега-пати. Ну и ладно. Было принято решение отсиживаться дома и пачками глотать обезболивающие, пока я корни не пущу, но уже в полдень в дверь раздался настойчивый стук.
– Войдите! – устало крикнула я, прекрасно зная, что у Кира есть ключи от моего дома.
Понятия не имею, зачем созданы правила этикета – нужно каждый раз тащиться в кухню, ставить чайник, сгибаясь от болей в груди, потом рыться в шкафах, ища сладости, пока в это время гость неторопливо вешает свое пальто. А потом мало того, что нужно смотреть голодными глазами на зефир лишь потому, что у тебя сердечная диета, так еще нужно завлекать гостя сладкими речами.
К сожалению, Кир относится именно к этому разряду людей, которые ждут до последнего, а потом наслаждаются мучениями. Пока Зеленский читал газету за столом, я быстро собрала горячий чай и нашла в дверце мармеладных мишек.
– Как боли? Прошли? – не отрываясь от газеты, спросил он.
– Душевные или физические?
– И то, и то.
Я помедлила.
– По стобальной шкале?
– Луиз, ну прекрати, – Кир устало вздохнул.
– Что прекратить? Ты спросил – я ответила.
– Вообще-то, ты ответила вопросом на вопрос.
–Окей, вот ответ: ноль целых ноль сотых. Устраивает?
– Нет.
Я пожала плечами. Потом поставила на стол тарелку с «мишками». И чай, который сама же «нечаянно» разлила.
Кипяток добрался до джинсов Кира, и он, ойкая, отстранился от стола.
– Теперь ты хотя бы чувствуешь ноль целых одну тысячную часть моей боли. – Вздохнула я. Парень не обратил внимания на оплошность и снова сел за стол, будто бы не он только что вскочил, как подстреленный, стараясь игнорировать огромную коричневую лужу под его ногами.
– Нам всем плохо. – Проговорил он. – У тебя умерли родители. И тетя. Не нужно строить из себя несчастную, дорогая моя.
– Заметь, у тебя за этот год умерло два хомячка. А у меня за этот год, который толком не начался, прошли уже две операции на сердце, умерла тетушка, а еще я иногда передвигаюсь не на двух конечностях, а на четырех. И конечно, ты же у нас самый несчастный!
– Луиза!
– Что – «Луиза»?! Хватит ставить меня в нормы привычного, ты мне не мама и не нянька, черт возьми! – я грохнула кулаком по столу, – это теперь моя жизнь, вали отсюда к чертовой матери, не хочу тебя видеть!
Ну вот опять. Хорошо посидели. Хороший вышел разговорчик.
Кир выбежал из коттеджа прочь, и я услышала, как он газует на своем мопеде, загребая под себя хлопья снега.
Почему-то со смертью родных наша дружба стала медленно рушиться. Погибать, вянуть, как цветок – как там это говорится модно? – одним словом, я поняла, что так ничего не выйдет. Нельзя жить, не имея смысла.
Можно только существовать.
И то – на грани.
3 марта
17:10
Два месяца с того, как тётушка моя не получает зарплату, уже прошли, а деньги кончились вопреки всем законам физики.
Я оббегала весь коттедж, выдвигая ящики и ящички, ища закладки с деньгами. В пачке с шоколадными шариками нашлись три тысячи (откуда они там), в комоде с украшениями – еще пять, и, наконец, в бачке для туалетных принадлежностей (а тетушка все-таки изобретательная, однако) – последние сорок.
Я посчитала примерную сумму за налоги и сделала выводы, что каждый месяц мне придется платить около девяти с лишним тысяч за воду, газ и все сопутствующие. И это еще не считая расходы на еду и средства существования!!!
Последняя оплаченная квитанция четко гласила, что в общей сумме начислялось девять тысяч восемьсот рублей и тридцать две копейки.
Если я буду платить по девять тысяч в месяц, то смогу продержаться на эти деньги примерно три с небольшим месяца – как раз столько, сколько мне нужно для того, чтобы найти себе работу.
То есть, работу, вообще-то – громко говоря. Все, на что я могу рассчитывать – грязная подработка в роли посудомойки в кафе или кассирша в «Бургер Кинге», которая будет все триста пятьдесят шесть дней в году, двадцать четыре часа в сутки, шестьдесят минут в часу и шестьдесят секунд в минуте смотреть на кислые мины покупателей. И оно мне надо?
Дома я нашла омлет недельной давности, виноградный сок, и решила, что на перекус мне это сгодится. Но еда дальше горла почему-то не лезла.
Наверное, потому что я представила, что будет, если я останусь без денег…
Буду каждый день рисовать огроменные круги под глазами, одеваться в нищенку и идти на станцию побираться с грустными щенячьими глазками… А потом приходить домой, стирать свой грим и радостно восклицать: «ура! Я заработала сорок восемь рулей и ноль одну копейку, на целый месяц хватит!».